Отзыв на книгу «Дневники Энди Уорхола»

Количество страниц в этой книге переваливает за тысячу. И, пожалуй, это не самый быстрый процесс погружения в жизнь мистера Энди Уорхола. Однако понять, чем этот человек жил, дышал и интересовался, лучше, чем, читая "Дневники", по-моему, не представляется возможным.

Пэт (редактор этой и еще нескольких книг Уорхола, его верная подруга, отмеченная в "Дневниках" П.Х.) отмечала, что нарочно не перерабатывала речь Энди, не добавляла множественные описания и огромные расшифровки (кроме очевидных сносок), чтобы мы, читатели, чувствовали интонацию и проникались настоящим Уорхолом, каким он был. Этих записей было гораздо больше, около двадцати тысяч страниц дневника за 11 лет, который Энди наговаривал Пэт по телефону, были сокращены до скромной тысячи, где Хэкетт выделила важное и отбросила лишнее.

Шестидесятые позади, они – пережиток прошлого, который наш седовласый художник рад оставить за пределами собственного настоящего. Покушение Валери Соланас все дальше на линии времени, но почему-то все еще нередко всплывает то тут, то там. "Фабрика" остается где-то за пределами "Студии 54" и нового офиса. Поп-арт перерабатывается во что-то новое. Все влюблены друг в друга, никто не парится о гендере и ориентации, СПИД называют "раком геев", Иран постоянно оказывает влияние, у Барышникова прекрасное русское лицо, все новве и новые тела приходят на "ландшафты", а огромному количеству дел иногда стоит предпочесть покраску бровей дома.

Уорхол говорит в "Дневниках" от первого лица и на ты с тем, кто их читает (Пэт сохранила его дружеские обращения намеренно, чтобы и мы чувствовали себя друзьями Энди). Он спокойно (пусть и взволнованно) рассказывает о своих проблемах со здоровьем, о своих шрамах и болях, о том, что его не устраивает в своей внешности, о том, когда он "наклеился", сколько сбросил или набрал, о том, что он надел, чем накрасился и что в дальнейшем планирует сделать с рубцами на лице и так далее, и так далее. Он рассказывает вообще все, даже то, что не принятно говорить вслух. У него нет ничего запретного. Есть его. И все. И такой он был. И он великолепен.