Похороненный

Дверь за покупателем захлопнулась. «На самом деле он неплохой человек, – подумал я. – Для жреца…» Я опустился в свое кресло за прилавком. Не люблю табуреты, хоть в этом городе торговцам и принято на них сидеть. Идиотское и никому не нужное правило. Знак касты – табуретка о трех ногах. У меня самого такая стоит. В углу. Но сидеть я все равно предпочитаю в кресле.

А что до Бата и его манеры приходить и болтать по душам каждое утро… Что поделаешь, соседи.

Становилось душно. Через пару недель надо будет перебираться в северную столицу. Если успею, конечно. Мой взгляд невольно упал на полку в темном дальнем углу. Сразу над трехногой вычурной табуреткой стояла жаба. Нет, не так – Жаба. Я получил ее после перехода через Пустошь Слепых. И с тех же пор меня так и называли. Не теперь. Тогда.

Царь вернулся три дня назад. На его могиле даже цветы не успели засохнуть… Да, нами правит похороненный царь. Ирония судьбы. Когда он уходил в поход-экспедицию на восток, он повелел объявить себя мертвым и воздвигнуть гробницу, если вестей о нем и его войске не будет ровно три года и один день. Этот срок истек пять дней назад. И в этот же день на мраморный мавзолей установили статую и засыпали белокаменную постройку цветами. Царь был похоронен. До полуночи рыдали плакальщицы. Дворцовая прислуга опустошила подвалы в пользу праздношатающихся по центральной площади. На улицах вывесили траурные полотнища – черное с красным. И повозки с колокольчиками…

Колокольчики. Традиции. Жара. Мухи. Жрецы. Ворота Процессий. Ворота Торговли. Ворота Скорби. Восемь ворот. Тарма. Южная столица империи. Когда-то я не верил, что царь объявит Тарму столицей. Этот город сдался без боя. Одетые в белое и голубое жрецы вышли к Воротам Процессий, размахивая зелеными ветками. Именно здесь тан превратился в царя.

Звякнул колокольчик над дверью. Я вздохнул и натянул на лицо улыбку.

– Ха! – это был не клиент. Это был тот, кого я ждал все эти долгие три дня. Ждал и боялся, что он придет. И боялся, что не придет. – Я так и знал, что это будешь ты!

– Здорово, Жаба! – блестящий офицер победоносной армии царя, вернувшегося из-за края земли. Старый друг, почти брат. – А где же твои баснословные богатства? Неужели нищенствуешь? Спустил все на бегах?

– Пожертвовал Неназываемым, – проворчал я. – Я тоже рад тебя видеть, Лето. Уже начал бояться, что меня забыли.

Лето усмехнулся. Я задвинул засов. Грубейшее нарушение местных традиций – закрывать магазин в необозначенное время. Я злорадно усмехнулся и вывесил наружу табличку «Закрыто». А Лето тем временем расстегнул свою объемистую сумку и извлек оттуда темно-зеленую бутыль в оплетке.

– Наверняка ты такого не пил никогда! – провозгласил он. – Это из страны громадных монументов и треугольных домов. Очень сладкое, тебе должно понравиться.

– Как… там? – спросил я, заглядывая в лицо своего давнего приятеля. Нельзя было сказать, что он состарился. Добавилась пара шрамов, щеки ввалились еще больше. Обветренным и загорелым он был всегда – и до похода не был домоседом и неженкой. Что-то в нем, несомненно, изменилось, только что? Стал мудрее? Повидал что-то, чего я сам не видел? А может…

– Ты не женился случаем в дальних краях? – спросил я. Лето криво усмехнулся.

– У меня сейчас четыре… – он задумчиво прищурился. – Нет. Пять жен. В разных местах. Но это ерунда все, нашел, о чем спрашивать. Скажи лучше, куда ты дел свое богатство? Я же знаю, что царь отпустил тебя не голым и босым. Тебе же вполне хватало на дворец, прислугу, висячие сады и еще гиены знают что! Ты же вроде не играл никогда…

– Да есть у меня дворец, – устало вздохнул я. – Можешь сходить полюбоваться, он в самом начале Дороги Процессий. Только я его дочери отдал. И она там сейчас со всем семейством и прислугой живет. А себе завел этот магазин. Подумываю, не сменить ли скобяной товар на специи, есть тут у меня на примете один поставщик…

Лето наполнил стаканы.

– А там, Жаба, очень плохо, – сказал он вдруг. – Там горы до небес и люди, много людей. Мы думали, что край земли близко, а оказалось совсем не так. После Страны Монументов мы пересекли три громадных реки, потом пустыню и горы. А за горами – много-много стран. Там живут пигмеи и великаны. Они друг с другом воюют. Царь выиграл в одной битве и проиграл другую. Мы укрылись в храме разумной собаки, а потом царь велел поворачивать назад.

– И что теперь? – спросил я.

– Приказ, – коротко сказал Лето и протянул мне длинный конверт. – Занять прежнюю должность. У нас война.

– Трахнутый вонючей гиеной выкидыш, – прошипел я.

– А вот этого я не слышал, – лицо Лето стало до отвращения серьезным. – Я должен доставить тебя не позднее завтрашнего утра. Или твою голову, если ты вдруг решишь не согласиться.

– Ты всегда приносил добрые вести, Лето, – я быстро выхлебал содержимое стакана, совершенно не чувствуя вкуса. Ну? Я ждал этого все три дня, как вернулся наш похороненный царь. И почему теперь мне хочется заползти под кровать и выть оттуда, как стая шакалов, сожалея о том, что я не успел сбежать в северную столицу вместе со своим магазином?

– Рад снова служить вместе с тобой, Жаба, – усмехнулся Лето. – Тебе не интересно, с кем мы воюем?

– Нет, – прохрипел я. – Хоть с Парастатом, хоть с кочевниками Дучи, хоть со всем остальным миром.

– Я доложу царю, что ты воспринял приказ с энтузиазмом, – Лето подмигнул и поднялся. – Я пошел. Что делать с вином, разберешься сам. Увидимся утром.

Дверь захлопнулась. Колокольчик еще некоторое время обиженно звенел. «Надо закрыть засов», – подумал я, но вместо этого снова наполнил свой стакан. Вино было темно-фиолетовым, почти черным. И густым, как патока. И таким же сладким. Я, наконец, смог почувствовать его незнакомый вкус. Молодец, Лето. Мы не виделись семь лет, а он до сих пор помнит, что я люблю сладкое. Надо мной все время все потешались, что, мол, как девчонка. Но мне было плевать. Терпеть не мог никогда кислое дешевое вино или еще того хуже – пиво, которое наши солдаты вообще вместо воды пили с тех самых пор, как мы покинули границы Длинной Земли.

Я налил себе еще. Тарма. Когда царь только становился таном, я был одним из его воинов. Я всегда был так себе воякой, знаю с какой стороны меч держать – и то хорошо. Третий шлем с краю в пятом ряду. Хм. Царь… А тогда у него еще было имя. Я и теперь могу его вспомнить, только зачем? Его отец выкинул его и его мать из столицы, объявив ее шлюхой, а его – ублюдком. Царю тогда было… восемь? Девять? Я не помню. А он помнит. На то он и царь. Их приютила моя мать. Мой отец сначала был против, за что потом и поплатился.

Царь стал таном, отобрав у своего отца трон. В семнадцать лет он сколотил банду наемников. Или разбойников? В наших краях эти два понятия мало чем отличались. Длинная Земля – кусок никому ненужной пустынной каменистой местности, где живут только ударенные патриотизмом в голову. Там почти ничего не растет, а из дичи водятся лишь дикие козы, подстрелить которых может только собаку съевший на охоте маньяк. Зато гонору в жителях Длинной Земли хватит на весь остальной мир. Но это все в прошлом…

У отца царя было трое наследников. Кто знает, как захватывается власть, тот понимает, что с ними случилось. Хуже было только отцу, он у царя был самым живучим – смог прожить дней десять без еды и воды. Наверное, его кости до сих пор украшают Холм Ораторов в Длинной Земле, не знаю. Будь я верным подданным царя, я бы не решился снять страшную декорацию. Скелет в короне – хорошее напоминание подлецам о возмездии…

Царь был плохим патриотом. Длинная Земля стала для него тесной сразу же, как только он захватил трон. Став таном, он заявил, что столь гордый народ не должен ютиться в такой заднице, что в мире есть земли более достойные нашей смелости, решительности и прочих достоинств. Он объявил мобилизацию.

Не могу сказать, что был ближайшим соратником царя. Так получилось, что я был его другом детства. Точнее не так, конечно. Другом его был мой старший брат. Он же им и остался до сих пор – Гота, его главный советник и военачальник. Разумеется, Готой его никто теперь не зовет – это домашнее имя. Он стал Дланью тогда же, когда царь надел корону тана. «Что скажешь, моя правая Длань?» – спрашивал его царь. А мой брат ему отвечал… Он был мудр и скор на расправу. Именно он настоял на обязательной смерти наследников тана, хотя старшему было двенадцать, а младшему четыре. «Это сейчас они трогательные детишки, размазывающие сопли по щекам, – сказал Гота тогда. – Но пойдет несколько лет, и любой из них, не задумываясь, всадит тебе в спину нож, мой тан. Наследники не бывают детьми».

А что же я? У меня отыскался другой талант, к мечу и копью не имеющий никакого отношения. Растущая армия потребовала снабжения, обеспечения и счета. Вот этим всем я и занялся. Я торговец, а не воин.

Бутылка уже подходила к концу, когда колокольчик над дверью забренчал снова. Я с трудом поднял голову и сфокусировал взгляд на вошедшем.

* * *

Сладкое вино Страны Монументов не оставило на утро никаких следов. А может быть, Лето что-то подмешал туда. Какое-нибудь особое снадобье, выпрошенное по большому секрету у нашего колдуна, большого любителя выпить. Он придумал свое адово варево уже давно. Помнится, мы насели на него, чтобы он открыл нам секрет, но ничего не вышло. Мы как раз готовились перейти к более изощренным пыткам, когда появился царь и велел прекратить безобразие. Мы были здорово пьяны тогда. Трезвым я нашего колдуна боялся до икоты. Как и любого другого, впрочем.

Я вспомнил скандал, случившийся вчера под конец бутылки, когда ко мне явился Шапша, представитель главы торговой гильдии, и объявил, что мне за нарушение полагается уплатить штраф. Его счастье, что он пришел с охраной, которая успела его вытащить за дверь до того, как я додумался, что бить дубинкой сподручнее, чем кулаком. Связываться со мной они не стали, пообещали только припомнить все, когда я протрезвею. Я усмехнулся злорадно. Пусть припоминают каптеру царя. Удачи им.

– О, Жаба! – я скривился. Очень надеялся, что уж его-то убили где-то в дальнем походе. И похоронили в самом вонючем болоте. Но нет, вот он, Таска – Яблочный пирог, живой и здоровый. И даже неплохо выглядит. – Царь с утра о тебе уже спрашивал. Я рад тебе, – он криво ухмыльнулся. – Вот уж не думал, что когда-нибудь это скажу.

– И тебе здорово, Яблочный Пирог, – сухо проговорил я. – Уж и не надеялся тебя увидеть…

Я не был во дворце с тех пор, как уволился из армии. Лет семь. Или восемь. С тех пор тут многое изменилось. Впрочем, менял это все не царь, а его наместник и трое жрецов, устранить которых от управления государством царю пока что не удалось. Храмы в Тарме – это и достопримечательность, и головная боль. Местные цари всегда были ставленниками жрецов, и только наш отказался подчиняться этой традиции. Пока он правил сам, жрецы были тише воды, ниже травы. Но когда царь ушел в поход, они снова подняли головы и принялись за старое. Бат, младший жрец храма Агталы, повадился ходить ко мне под предлогом покупки лампадного масла. Придет, усядется на тот самый трехногий табурет, и сидит. Я думаю, он так часто приходил, потому что знал, кто я. Для большинства я был просто хозяин скобяной лавки, пришедший откуда-то с севера. А не бывший каптер победоносной армии великого царя. Шапша, например, совершенно точно не знал ни про мой дворец близ Дороги Процессий, ни про мою бывшую должность.

На лестнице вновь появились уродливые маски с выпученными глазами – знаки поклонения богам. Я так до конца и не понял, что именно они изображают – лица богов или жрецов. Бат пытался мне как-то объяснить, но видимо я тупой для этих тонкостей. «Свет божества снисходит на поклоняющегося ему, и тот становится подобен богу», – сказал он. В общем, все уроды. Если судить по этим лицам, то поклоняться местным богам лучше всего получалось у страдающих запорами. Правда, в том давнем разговоре я удержал свой комментарий при себе. И хорошо сделал, а то у меня были бы серьезные неприятности, я думаю. Ну ничего, скоро у царя дойдут руки снова снять эти уродливые рожи, и по этой лестнице снова можно будет подниматься без отвращения.

Своей резиденцией царь, как и раньше, выбрал верхнюю террасу. Его еще в первый раз восхитили сады на крышах, а уж многоярусный дворец с фонтанами, колоннами и фруктовыми деревьями, растущими чуть ли не прямо из стен… Покоями царя раньше считались мрачные комнаты, скрытые в толще этой махины. Считалось, что царя должно беречь все, и, прежде всего, стены. Но наш царь решил по-своему, забрался на самый верх и наслаждался оттуда видом на висячие сады. Верхняя терраса не годилась для больших приемов, зато для аудиенций и переговоров – самое то. Только вот подниматься дотуда было долго…

– А ты хорошо выглядишь, – сказал царь после минутного молчания. – Мне тебя не хватало. С тобой моя армия никогда не страдала от голода. Поднимись!

Дурацкое правило опускаться перед царем на колени ввели жрецы. А царю идея пришлась по вкусу.

– Я рад, мой царь, что вы так высоко цените мои скромные способности, – ответил я.

– Нас ждет новая война, Жаба.

– Рад быть полезным моему царю и моему народу.

– Нам понадобится оснастить флот.

– Боюсь, у меня нет опыта…

– Я верю в тебя, пройдоха. Лучше тебя никто не справится.

– Повинуюсь, мой царь.

– Я знал, что ты не подведешь.

Я вышел от царя, обливаясь потом. Он тоже изменился, но куда сильнее, чем Лето. Его глаза стали похожи на ножи. Даже когда я на него не смотрел, то все равно чувствовал, как он вскрывает ими мой череп. Надо же, мне удалось даже в мыслях не упомянуть ни единого ругательства. Прав был Гаро Проклятый, сказавший, что настоящие чудеса творит не колдовство, а страх перед ним. А уж этот подонок точно знал, о чем говорил… Он пять битв выиграл без единой потери. И приказал казнить неудачника, которого ранили в шестой.

* * *

Тремя этажами ниже меня догнал Лето.

– Ты будешь вводить меня в курс дела? – спросил я угрюмо.

– Да.

– Хорошо.

Дальше мы пошли молча. Я всей кожей чувствовал какую-то дрянь вокруг. Как будто бросился в озеро с заманчиво-прозрачной водой, а со дня в тот же момент поднялась туча мутной тины. Что за войну затевает наш царь? Я задал этот вопрос вслух.

– С Белафортом, – ответил Лето. – Пожелание советника.

– Длани? – спросил я.

– А ты не знаешь? – Лето заглянул мне в глаза. – Твой брат умер три дня назад. Он был ранен, и последние две недели не приходил в сознание.

– Две недели назад? – тупо повторил я. – А что, была какая-то битва в двух шагах от Тармы?

– Нет, – Лето грустно усмехнулся. – На него напала гиена. Прямо посреди лагеря.

– Гиены же боятся людей! – удивился я.

– И эта боялась, – пожал плечами Лето. – Но напала. Длань убил ее, но она успела его укусить. Он заболел. И умер три дня назад. Царь повелел возвести его гробницу рядом со своей.

– Что, шакалы вас задери, тут происходит?! – я остановился.

– Позже, – одними губами сказал Лето.

Поговорить получилось только к ночи. До этого пришлось заниматься делами. Я разбирал бумаги, ругался со своим предшественником, устроившим путаницу и хаос в документах, изучал договора, носился, как ошпаренный, по складам. Хорошо, что ко мне приставили Лето. Он отличный парень, я всегда хорошо с ним ладил.

И еще я не отказал себе в удовольствии явиться к Шапше, обрядившись во все регалии и знаки отличия. Смешно было наблюдать за метаморфозами его лица – от злорадной усмешки сначала до заискивающего подобострастия, когда он понял, в качестве кого я тут к нему заявился. Вообще-то я терпеть его не мог. Но никого лучше для своих целей в Тарме я бы не нашел. А уж сам Шапша ради такой сделки готов был без штанов пробежать всю Дорогу Процессий или прослужить в храме Луда неделю, подставляя свой зад всем желающим. А там их всегда хватало…

– Двуличный ты тип, Шапша, – сказал я, когда бумаги были подписаны.

– Жизнь такова, господин каптер, – ответил Шапша, чуть поклонившись. – Воздает по заслугам.

Я хотел спросить про храм Луда, но передумал, махнул рукой и ушел. Дел было еще много, а наделать неприятностей Шапше я теперь смогу, когда захочу. Единственное, что расстраивало в этой мысли, так это то, что никакой особой радости она мне не доставила.

Остах-Рубище, флотоводец и кораблестроитель, человек, помешанный на море и морских сражениях, принял меня радушно. Еще бы, ведь наконец-то и для него нашлось настоящее дело. До настоящего момента корабли использовались только как телеги, и не больше. А Рубище мечтал о настоящем боевом флоте, страшнее которого не будет во всех семи морях. Так мы и пообщались – он мне взахлеб рассказывал о новых верфях, заложенных по приказу царя на Отмелях, а я слушал и записывал, что именно необходимо сначала для постройки, а затем для повседневного функционирования. Все-таки плоховато я разбираюсь пока что во всем, связанном с морем. Не доверяю я этой стихии никак. Я был в море, конечно. Только ни разу из всех моих трех морских путешествий, мне не удалось убедить себя, что я смогу ходить по палубе, ни за что не держась. Свой первый выход в море в сознательном возрасте я помню очень плохо, потому что был занят. Блевал за борт. Потом морская болезнь как-то сама собой прошла, но любви к морю во мне так и не прибавилось.

* * *

Каца догнал меня неподалеку от Гостевых Ворот. Здесь, в Новом Городе, имелось два постоянно действующих базара, и нужный мне человек был либо на одном, либо на другом. Возле Гостевых Ворот торговали шерстью, коврами, тканями и всякими полезными бытовыми предметами. А базар на Жертвенной Площади специализировался в основном на еде. И когда мне наконец показалось, что я заметил в толпе Вагита, того самого человека, который занимается сбором отправкой торговых караванов, то меня окликнули. Я недовольно покрутил головой, и сжался, когда увидел, кто именно меня зовет. Вроде с детства знакомы, а я все равно не могу перестать его опасаться.