Фотограф Елена Блюмина

Оформление обложки Los Angeles County Museum of Art "When day breaks we will be off" Francisco Goya, 1799

Художник Елена Владимировна Сомова

Иллюстрации Francisco Goya "Los Caprichos"

© Елена Сомова, 2022

© Елена Блюмина, фотографии, 2022

ISBN 978-5-4498-2985-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПУЗЫРЬ СЛАВЫ И ПОЧЁТА

Напыженный Пузырь славы и почёта яростно пыхтел на сковородке своей творческой страсти и получал от этого явное удовольствие: сопение и кряхтение особенно хорошо удавалось Пузырю, и он без оркестровки выдавал перлы перед своими зрителями. Собственного пыхтения ему явно не хватало, и тогда Пузырь между паузами подбегал к кому – нибудь в зале, и просил попыхтеть с ним в унисон. Зритель, краснея, надувал щёки и пытался производить напыженное, гордое и труднодающееся пыхтение, помогая главному собирателю денег, славы и почёта. Путём двойного старания получался звук посочнее, сам помощник покрывался испариной, мошками и штукатуркой с потолка, а Пузырь в это время активно обирал дань с благодарной публики. Приговаривал он себе под нос такую фразку: «Сколько ни собирай – всё равно мало будет». И мало ему было, и снова Пузырь надувался и сдувался, и снова оркестром с ним пыхтел то один, то другой зритель, согласный поднатужиться ради славы.

Много почёта добился Напыженный Пузырь и много подарков, уважения и благоволения приглашённых почётных гостей.

– Смотри, лопнешь, – ишь, напыжился – то!.. – кричали ему бабки соседские, когда Пузырь спускался вниз по лестнице, уезжая на гастроли по пыхтению.

– Да ну вас, – отмахивался Напыженный Пузырь, – и грудь его под пиджаком вздыбливалась от счастья показать себя. Что ему на других – то смотреть! Пущай на его фигуру смотрят и радуются, что живут рядом с ним, таким удачливым и красивым. Ну прямо пылесос для сбора почёта и славы.

Однажды во время работы Напыженный пузырь как всегда пыхтел особенно чванливо и с изюминкой, даже с призвуком горлового пения северных народностей получилось, – вот как старался. Это он пытался разговаривать с матушкой – природой, подражал горным потокам, гулу вершин и впадин горных, иных впадин, что на теле человека, скалам и ветру в пустынной равнине. Разнообразил репертуар. Надо же собрать больше почёта, славы, денег и восторженных глаз.

Собирал он восторженные глаза прямо в корзинку для яиц. Обычно получалось полную собрать, а тут что-то с самого начала не задалось, увидел в зале взгляд неприязни от завистника и конкурента. Поднатужился, было, но помощник подкачал – не опытный попался. А где их взять, опытных-то, – все по работам: счёты – подсчёты, пыльная работёнка или не пыльная, а надо кусок хлеба зарабатывать, кормить своих деток.

Пузырь потел – потел, пыхтя, да и лопнул. Осталось только мокрое место, – вон с подоконника свисает и причмокивает биомасса, шамкающая пустым одним на всех ртом. Слава и почёт вытекли и расползлись гелевыми шариками по полу. Бесцветная липкая и скользкая, биомасса славы и почёта годилась теперь только для съезжания вниз по наклонной с огромной скоростью. Катился бывший Пузырь долго и счастливо, смеялся по пути, приговаривая: «Ну и денёк выдался! Ну и народ пошёл!»

А народ что: с утра на работёнку, с вечера обсудить, сколько на почёт Напыженному пузырю наработать надо, а после работы непременно на жертвенник – площадь почёта и славы, – посмотреть, как Пузырь-то растёкся. Надо же его теперь реанимировать. Умный и добрый народ, готов нести на своих плечах любого прощелыгу, прикинувшегося добродетелью. Забыл главное: рукоплескания – на потом, сначала – думать, не по привычке же награждать всякого прохвоста!

Игрища славы и почёта продолжались даже по скользкой биомассе лопнувшего Напыженного Пузыря: жертвенник раскипелся народными гуляниями. Безглазые – глаза пузырь собрал на своих пыхтенческих концертах – люди ходили и пытались разглядеть благодеяния лопнутого их героя, но и разглядеть не могли, да и не было там ничего, кроме горки для съезжания интеллекта.

Потоптался народ и вышел весь по домам. Биомасса лопнутого Пузыря засохла – горка образовалась, – это дворник местный пососкрёб, вместе собрал жижу пузыриную. Гору назвали Жертвенной, потому как привык народ к доброму отношению даже к Напыженному Пузырю, – уж смешно потешил пузырь своим пыхтением, – и назвал в его честь засохшую его биомассу Жертвенной горой, потому что посчитал явление растекания биомассы жертвой под ноги народу от Напыженного Пузыря после отличного пыхтения на сцене.

Цифирь под пальмой

Цифирь Столбцов отдыхал под раскидистой пальмой с пластиковой трубкой во рту, куда вяло от бездействия языка и челюстей, поступал мангово – банановый микс.

На другом конце земли дети Цифиря, почти двухлетние без нескольких месяцев разнополые близнецы, захлебываясь плачем, просили у мамы еды и внимания, а мама без сознания лежала на полу: замаялась, и не поняла, отчего вдруг замелькали цветные пятна перед глазами и мир перестал быть поддержкой. Плач детей перерастал в «тяжелый вой без оркестровки», – так назвал Цифирь плач собственных непризнанных им детей при случайной встрече с их мамой и коляской на улице. Бывшая возлюбленная Столбцова, не добившаяся ни алиментов ни фамилии отца для своих детей, витала в обморочном сне. Оторванная от тела душа переливалась в музыкальной арке, ей было беззаботно хорошо, получила заветное отдохновение.

Мечты Светланы уже не волновали ее. Колбаса, ветчина, бананы, яблоки, свежее молоко, такое нежное и белое, как рубашка на ее возлюбленном… Ничего не держало на момент обморока молодую женщину, красивую в ее беззаветном волонтерском труде по уходу за детьми и упорхнувшую от всех, даже от собственных детей, в потустороннюю жизнь на миг обморока. Она думала, что термин «волонтер» придумали хапуги, чтобы обирать таких же нищих, как она сама. Светлана училась в политехническом университете и работала на почте, когда встретила Цифиря Столбцова, экономиста и красавца, покорителя планет и систем, как он представился будущей матери-одиночке. Производители матерей-одиночек всегда красноречивы, и изображают благодетелей во время знакомства и до зачатия. Позже резко меняется их статус в глазах жертвы. Они исчезают в мгновение ока, не оставив от себя ни волоска в квартире «контейнера для разбушевавшихся генов».

Голова Столбцова на солнечной плахе отпустила вожделенную ранее соломину. Зонтичную крышу сорвало внезапным ветром, свойственным для данной части света. Европейский пляж кишел червями экономических наук.

Музыка в мозгу Светланы сменилась на гулкое капание воды из крана, а затем в сознание прорвался плач ее близнецов, но тело не могло подняться: еще силы не вернулись в него, хоть импульс движения к детям выражался в слабом движении пальцев рук, но мимика лица еще ничего не выражала. Подобно обгрызанному червем или особенным любителем, может, крысой, огрызку, тело – яблоко лежало без надобности на полу, дети орали, их непризнанный отец развлекался морским путешествием.

Светлана очнулась на полу своей комнаты, два родных голоса задыхались в вопле. Малыши, стоя в ясельных кроватках с высокими бортиками, держались ручками за перила. Крошечная Инна обкакалась и, топча младенческими стопами мягкую слизь, провалившуюся в ползунках к пяткам, постепенно стягивала с попы штаны, переступая ножками, наступая одна на другую. Эти движения происходили от нетерпения, а не от осознания, что источник боли находится на невидимом, но четко ощущаемом объекте. Ребенок был еще слишком мал, чтобы осознать многие вещи. Раздраженная кожа на попе горела алым пламенем боли и цвета. Брат Артем стоял и орал рядом в знак младенческой солидарности. Мама Света не впервые падала в обморок в собственной квартирке, доставшейся ей от бабушки. Родители жили далеко на Севере, дочь осталась в средней полосе, приехав поступать в университет и полюбив бравого парня.

Неопознанный субъект, непризнанный папа, в этот момент уже производил подсчет своих доходов, проснувшись в офисе за столом. Отдых на Мальте закончился в мгновенье ока. Цифирь Столбцов работал на плантации своих счетов, и жилка подрагивала на левой руке под часами на запястье от каждого удачного выверта, и крокодилья алчность уже давно стала неотъемлемой частью непризнанного отца, отказавшегося от родительских прав.

– Цифирь Баймаметович, вам кофе или чай? – ласково спросила секретарша.

– Миллиардов пять… долларов, без сахара, – серьезно отвечал начальник.

Секретарша упархивала в своей сногсшибательной залетайке, и когда о ней забывали все на свете, даже рыбки в аквариуме, внезапно влетала невесть откуда, неся перед собой на подносе чашечку дымящегося напитка, которую она готовила примерно столько же, сколько хозяйки варят суп.

– Щи или борщ? – пытался шутить Цифирь, ловя сощуренными глазками бегающие по монитору столбы цифр.

– Суп-пюре с грибами и гренками, отшучивалась секретарша, ускользая от лазерного прицела глаз начальствующего павиана, для которого секретарша относилась к разряду пресмыкающихся, примерно как ящерица или рыба в его аквариуме.

Цифирь впивался оккулярами в экран, и скулы подрагивали, глаза алчно расширялись, а зрачки суживались в точку прицела, песчинку предельной концентрации на ловле наживы. В этот момент Цифирь сам для себя становился древнегреческим богом, его отдел – китайским каменным войском, а секретарша – жрицей, возносящей дары к его подножию. Он был горой, вихрем, тайфуном. Тысячелетия Золотой Телец стоял возле горы – Цифиря – на правах брата. Идолопоклонство в чести у соглядатаев карьеры Цифиря Столбцова.

Цифровые столбы начинали волновое движение, и планета крутилась по его законам. Зрак преисподней в глазницах Столбцова темнел и светлел. Иммуногенез разветвлял поле охвата, и уже никакие электронные кошёлки не вместили бы конфигурации насыщения цифрового банка. Черно-красный свет рогов Золотого Тельца положил тень на плечи Цифиря. Красный цвет означал кровь.

До детей ли тут? Не ради них Столбцов просиживал за работой свою жизнь в банковских операциях забывая обо всем, и о Свете. Это мать или нормальный отец трудятся ради своего потомства, удовлетворяя инстинкт самосохранения и выживания, в мыслях находясь рядом с их детьми, а наяву… Никакие словесные увещевания не способны оградить ребенка от ошибок и приблизить счастье понимания.

Психологи, взращенные экономикой страны, вопят: «Дайте вашим детям сделать их ошибки!», а вырубает интеллект непоправимость этих ошибок. И стоят ушибленные способностью совершать ошибки в полных штанах перед судилищем таких же, как они сами, вырожденцев, разница лишь в покрышках на колесах, упругости платформы восседания и в надежности крыши.