Книга 18+. В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой.

Глава 1 Ксения

Я точно помню, с чего начался этот ужасный день.

Он был майский, теплый, солнечный. У меня должно было быть совещание с утра, и я долго выбирала костюм, чтобы произвести благоприятное впечатление на немецких коллег, что приехали в наш московский офис, и даже подготовила речь.

Пока шла на работу, прокручивала ее в голове, все ли правильно.

Ночью прошел дождь, и озорные воробьи купались в лужах, которые я старательно обходила стороной, дабы не забрызгать свои туфли лодочки. В воде играло бликами солнце, золотые купола церкви отражались в водной глади. Цвела сирень, ее бесподобный аромат щекотал ноздри; глаза радовала изумрудная зелень молодой листвы…

Как я оказалась в петле???????

Я пришла в себя и не сразу поняла что происходит. Каким-то непостижимым образом я оказалась стоящей на стуле с петлей на шее, в глазах рябит; не могу сфокусировать взгляд. От страха трясутся ноги, и стул подо мной шатается, дрожащими руками пытаюсь снять петлю, что больно сдавливает шею и вызывает дикий страх, кожа саднит, пытаюсь что-то сказать и не могу…

Надо закричать, но изо рта вырывается только слабый хрип, как было у меня при ангине. Соплю, хриплю, а звука все нет…

Стул подо мной трясется, а меня саму уже так трясет, что это больше напоминает конвульсии, по спине предательски течет холодный пот, он выступает на лбу, и ручейками стекает по вискам. В этот момент ножка стула не выдержала и подломилась, стул падает, и я повисаю в воздухе. Ужас! Судорожно хватаюсь руками за петлю из веревки, пытаясь снять с себя или хоть как-то ослабить узел, я отчаянно дергаюсь, ломая ногти, обдирая с пальцев кожу. Кислорода все меньше, каждый вздох становится все труднее, легкие горят.

Слышу сзади шум, пытаюсь позвать на помощь, но из горла вырывается только хрип….

И тут в уши, разрывая барабанные перепонки, врывается крик, кто-то кричит так, что может заглушить шум взлетающего реактивного самолета, на фоне шума топот от чьих-то многочисленных ног…

И крик уже где-то вдали…

Топот затихает…

Я одна дергаюсь в этой ужасной петле…

Всполохи пламени перед глазами, наверное, от недостатка кислорода. Я так и не поняла, как мне удалось освободиться, может, не выдержал крюк в потолке и вырывался. Но я с грохотом падаю на пол, рядом падают куски штукатурки и кусочки бетона, веревка, первое время не могу дышать, кажется, горло не пропускает достаточно воздуха для моих легких, они горят, чувствую смрад и запах жженой бумаги, мучает кашель, я вся засыпана чем-то белым, толи пеплом, толи штукатуркой.

И снова гул людских голосов, кто-то забегает в комнату, щупает пульс. Почти ничего не вижу, размытые тени пляшут по стенам, пятна передвигаются, ухо режут чьи-то всхлипы и причитания, как по покойнику.

– Она жива, скорую, вызовите скорую….

Крики неприятны, зачем тут нужна скорая, я же жива, почему меня трогают, ненавижу чужие прикосновения, чьи то руки пытаются расстегнуть на мне рубашку. Голова кружиться и я теряю сознание.

Очнулась непонятно где. Словно кто-то выключил меня, а потом щёлкнул выключателем. Оп! И уже утро.

Первая мысль о папе с мамой, потом о муже…

Где они? Боже! Что они могли подумать обо мне!

Нет! Нет! Они не могли подумать, что это я сама одела петлю на шею! Меня кто-то пытается убить! Надо им срочно позвонить.

Пытаюсь вскочить с кровати…

И тут обнаруживаю, что мои руки и ноги привязаны! Боже! Меня похитили…

Ужас молнией прошил тело от головы до копчика, ладони стали мокрыми, как и мои подмышки, у меня трясутся от страха руки. Сейчас сюда войдут похитители!

Папа с мамой, наверное, сейчас тоже в ужасе! Собирают деньги на мой выкуп, только бы они успели!

Тихонько скрипнула дверь, которую я не вижу, шаркающие шаги, и надо мной склонилась приятная пожилая женщина.

– Проснулась, сердешшшнаааааяяя, – пропела она красивым мягким голосом.

– Тетенька, бабушка, меня что, меня похитили? – спрашивая старушку, а у самой из горла только хрипы вперемежку с буквами вырываются.

– Сейчас, сейчас, милая, доктора позову, – бабушка убегает.

«Доктора», значит, я в больнице! Уф, отлегло, сразу стало легче, хотя в руках еще осталась дрожь. А если это больница, тогда почему на мне ремни, что сковали меня по рукам и ногам?

Через несколько минут я услышала шум шагов, скрип двери, надо мной склонилось мужское лицо, этакий старичок боровичок.

Лицо как у доктора Айболита их детской сказки Чуковского. Плешь на голове, по бокам волосенки седые кучерявые, очки круглые в металлической оправе на толстом носу картошке, и маленькая аккуратная бородка.

– Таксссс, что тут у нас, очнулись, больная, – и голос у него приятный, он смешно жует свой ус и смотрит на меня как-то задумчиво.

– Доктор, где я? – пытаюсь спросить его, но из горла вырывается только хрип.

– Такссс, вы милочка повредили себе голосовые связки, ну этим займется у нас доктор Кузнецов, он – у нас оториноларинголог, а я, милочка, ваш доктор по душевному спокойствию, – доктор говорит мягко, как то даже вкрадчиво.– Не рекомендую вам пока разговаривать, не надо травмировать свое горло, давайте дадим ему отдых, и вам тоже…

Он обернулся и кому-то начал диктовать, сыпать какими-то медицинскими терминами, называть препараты, в моей голове стоит гул, кажется, я опять начала проваливаться в сон. Кто-то невидимый ставит возле моей кровати трансфузионную стойку и вешает на нее несколько прозрачных пакетов с растворами, укол, почти не больно, и я проваливаюсь в сон.

Мое сознание подводила меня, я то выныривала из сна, то опять проваливалась в мутный сон с непонятными видениями.

Сны были настолько реалистичными, что проснувшись, я не всегда могу отделить сон от яви, даже не знала что правдоподобнее, то, что мне снилось, или мир, в котором я живу.

Мне снились люди с птичьими головами, с крыльями, они что-то говорили мне, но я слышала только горловое клокотание да шум крыльев, то небо вспыхивало всполохами пожаров, огромные толпы людей куда-то бежали, крик, шум, но вот они начинают падать, обагряя землю кровью…

Я в ужасе просыпалась…

Какие странные сны, наверное, мне вводят препараты, которые вызывают галлюцинации.

Не знаю, сколько я спала, но однажды проснувшись, ощутила себя свободной. Пытаюсь поднять руки. Они затекли, с них сняли путы, по тому, как от кончиков пальцев разбегаются мурашки, а кончики пальцев почти ничего не чувствуют, наверное, давно так лежу. Затем пробую подвигать ногами.

С ног тоже сняты ремни. Осторожно пытаюсь согнуть ноги, первое время они меня не слушаются, с трудом сгибаю сначала одну ногу, потом – вторую. Поворачиваюсь на бок.

Теперь вместо белого потолка я вижу такую же белую, ничем не примечательную стену. Маленькая комната, моя койка и белая тумбочка, в углу старый деревянный стул, помнится, такой стоял у бабушки на кухне, он скрипел, когда на него кто-нибудь пытался сесть. Такая же безликая белая дверь, почему-то с глазком, чем то напоминает дверь в камеру тюрьмы, только покрашена в белый цвет. Странно…

Где-то высоко под потолком расположено окно, из которого льется свет, солнечные пятна играют на полу в догонялки. Наверное, за окном растут деревья, через кроны которых пробиваются лучи солнца. Ветер шелестит листвой, и вот пятна света играют на полу в моей комнате.

Дверь скрипнула, лязгнула замком, открылась с противным скрипом, и в проеме показался здоровый дядька в костюме медперсонала, белая рубашка и белые штаны, поверх огромный ремень на толстом пузе, на нем висит связка ключей. Как надзиратель в тюрьме.

– Больная в тридцать шестой очнулась, – орет он басом куда-то в сторону.

Слышу шаркающие шаги, и в дверях появляется фигура старичка Айболита.

– Как себя чувствуем, больная?– он говорит тем же доброжелательным голосом, а в глазах неподдельная забота.

– Хорошо, – я хриплю, голос у меня так и не восстановился.

– Нет, говорить не надо, просто кивайте головой, – он заходит, берет старый стул и ставит его рядом с моей койкой, садится, и стол издает пронзительный скрип, словно его ножки живые, и от старости совсем расшатались. – Так-с, что тут у нас.

Он осматривает мою шею, заглядывает в глаза, водит молоточком, и заставляет следить за ним глазами. Я не понимаю ничего. Зачем меня заперли, да и где я?

– Где я? – пытаюсь спросить.

– Нет, не надо говорить, ваш ларинголог запретил вам говорить еще неделю, вот потом говорите, сколько хотите, – доктор сурово сводит густые брови к переносице, когда он хмурится, мне становится смешно. Так и хочется спросить: сколько за день он спас зайцев, лис и волков, и как там поживают гиппопотамы.

Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Я не знаю что там с папой и мамой, где мой муж, и что вообще происходит.

Глава 2 Вопросы, вопросы, а ответов нет…

Почти двое суток ко мне приходили, чтобы помыть, ну просто обтереть мокрой тряпкой, нянечка приносила мне судно, три раза в день кормила с ложечки. Медсестры в первой половине дня приносили таблетки, а нянечки проверяли, чтобы я их съела.

Я не могла встать, дико кружилась голова, меня тошнило, ноги и руки предательски дрожали и не слушались меня, словно у меня был инсульт и меня парализовало.

Но больше меня пугало, что никто не хотел со мной разговаривать, я вроде как заключенная непонятно где, цербер у дверей, в которую вставлен глазок, то есть за мной еще и наблюдают.

Это пугало до колик, отбивало аппетит, есть не хотелось со всем, но только я попыталась отказаться от еды, злая тетка в форме санитарки заявила мне: Не будешь есть – вставим зонд, будем кормить насильно.

И я испугалась.

Через несколько суток ко мне вернулась возможность ходить.

Но встать я смогла только с помощью медсестры. Да и то потому, что пришел добрый доктор «Айболит» и захотел посмотреть, как я хожу.

Он долго за мной наблюдал, как я ковыляла из одного конца комнаты в другой, цокал языком и покачивал головой. И только потом вынес вердикт.

– Ну-с, милочка, вы быстро восстанавливаетесь после инсульта! Рад, очень рад!

– Каааакоооогоооо инсульта, доктор, меня же пытались убить….

– Ну, вот опять за воду деньги…

Доктор хмуриться, смотрит на меня осуждающе.

– Ах, милая моя деточка, вы меня с мысли сбили….так, так….о чем это только что я говорил, ах, да….инсульт…

И он разворачивается и уходит.

По-моему, тут не меня лечить надо, тут медперсонал с прибабахами.

И он уходит, оставляя меня одну с сомнениями, я долго сижу на краешке кровати, и в голове все прокручиваю последние события, а на языке вертится вопрос: За что?

Я не хотела себя убивать, и точно не желала смерти, так почему вдруг это случилось.

И почему доктор Айболит ставит мне такие страшные диагнозы, что вообще здесь происходит?

Когда приходит нянька, пытаюсь спросить у нее о моих родителях, но та горестно вздыхает, утирает слезу и уходит, так и не ответив на мой вопрос.

– Я хочу поговорить со своим мужем или с кем-то из моих родителей, – твердо ставлю вопрос в следующий приход моего лечащего врача.

– Чуть позже, чуток совсем, милочка, – снова уходит от ответа мой доктор Айболит.

– Почему мне никто ничего не говорит, вы знаете кто мой отец!

– Конечно милочка, но он вам не поможет…

О чем он говорит? Что за странные фразы.

– И где мой муж?

– Ваш муж очень печется о вашем здоровье, поэтому оплачивают вам самое дорогое и лучшее лечение…

– Муж оплатил мое лечение? Так это он отправил меня в эту клинику?

Но Айболит что-то пишет в своей книге, разворачивается и уходит, так ничего и не объяснив.

И только вечером нянечка мне потихоньку сказала: Погибли твои родители, на машине разбились, как раз в тот самый день, только не говори, что я сказала. Наверное, ты из-за этого в петлю и полезла…

Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба! Сначала ступор…

Потом осознание, что на этом свете я осталась одна!

Ужас!

Я рыдала всю ночь. Ужас одиночества сковал мою душу, ей холодно и одиноко, она воет, стонет и бьется в груди, от мысли, что я осталась на этом свете одна одинешенька, мне плохо, я один на один со своей бедой!

Рыдаю и вспоминаю свою прошлую жизнь, там, где папа и мама еще живы, и мы вместе! А я – их любимая дочь!

Что за напасти вдруг свалились на меня, почему так круто поменялась моя жизнь?

Глава 3 За три месяца до этого.

Я лежу на кровати. Ночь. Тихо. Мне никто не мешает просто лежать и перебирать в уме события, всплывают картинки из прошлого, забытые воспоминания. Я так хочу вспомнить в хронологическом порядке последний мой день, день, когда кто-то попытался меня убить, но все расплывчато, только какие-то отрывки и смазанные картинки. И тогда начинаю вспоминать все подряд.

Каждое утро я, собираясь на свою любимую работу, перемериваю кучу нарядов, у меня ответственный пост – главный маркетолог в известной немецкой фирме, торгующей красками.

Туда я попала сразу после института. И хотя многие недоброжелатели упорно распускали слухи, что это папины друзья мне помогли, это не так. Я сама подала резюме, прошла собеседование, и меня выбрали из кучи претендентов. Три года упорного трудилась, и вот я – главный маркетолог, заветная должность. Работу свою очень люблю, много времени провожу там, тружусь не покладая рук, и через три недели мне обещали командировку в Германию на стажировку, наверное, поедем вместе с мужем.

Муж у меня тоже замечательный. Мы с ним познакомились в институте на последнем курсе. Константина, конечно, знала с первого курса, но он не обращал на меня внимания. Он такой красавец, за ним бегали все девчонки в институте, и не мудрено, что меня он почти не замечал. Обратил внимание случайно, на вечеринке по случаю Хэллоуина, и я пришла в костюме ангела с большими крыльями на спине. Он подошел ко мне и сказал: Зачетный у тебя костюм! Ангел мой! И все, мы больше не расставались. Поженились сразу после окончания института. У меня в наследство от бабушки осталась просторная квартира на Кутузовском, мама с папой сделали нам ремонт, заново обставили квартиру, и после свадьбы мы поселились там. Поэтому мне часто говорят, что я родилась с серебряной ложкой во рту.

Считаю, что все это от зависти. Я много работаю, в институте была лучшей на курсе, закончила с красным дипломом, школу с золотой медалью, и на работе я много работала, чтобы меня начали продвигать. Поэтому всем завистницам говорю: Работайте над собой и добивайтесь успеха.

Моим примером для подражания всегда был папа – Александр Гончаров. Он был известным хирургом, стажировался в Германии, сумел открыть свою клинику в Москве. И конечно – мама, она маленькая кареглазая брюнетка была тоже на стажировке в клинике и так понравилась папе, что он женился на ней уже через две недели.

Мама отлично знала немецкий и английский языки и помогала папе в работе, в написании научных статей, в общении с иностранными клиниками. Папа ее боготворил и называл «моя помощница».

Они очень любили друг друга ( тут у меня слезы навернулись на глаза). Они любили меня, я – их.

Единственный раз мы поссорились, когда я решила выйти замуж, Костя им сразу не понравился, и они долго пытались меня отговорить от свадьбы. Но прошел год, и они смерились.

Из нас с Костей получилась хорошая пара, хотя он не так много получает, и не поднялся по карьерной лестнице, но ведь это не важно, главное – это наша дружная семья.

В тот самый день я точно помню, что ушла на работу, а Костя нет. Мой муж остался дома, вот только не могу вспомнить почему?

Ага….Кажется, он потерял работу и искал новую, и должен был пойти на собеседование…

Да, да, вспомнила, я пришла с работы раньше…

А дальше все размыто, но точно дома был кто-то еще!

И этот кто-то подал мне стакан с водой!

И все…

В памяти лишь размытые пятна, тени на стене, а потом: петля на шее, качающийся старый обшарпанный стул, веревка из грубых волокон с тугим узлом…

Откуда взялся старый стул, папа и мама купили нам в квартиру после ремонта все лучшее. У нас были дорогие итальянские стулья! Почему я стояла на каком-то старом шатающемся стуле?

И откуда взялась веревка! Я точно знала, что находится в шкафу, и что лежит на каждой полочке. Веревок там не было.

А эта была пеньковая веревка, скрученная из множества волокон, такую, наверное, не так уж просто найти? Или нет?

Невыносимая боль, она не физическая, она – душевная, раздирает мне душу, какое-то невыносимое горе????

Какое горе? Все же было у меня хорошо…

Ах, да…

Мне сказали о гибели родителей, вот оно что!

Поэтому я горевала. Но в петлю бы от этого точно не полезла. Значит, кто-то меня заставил? Или усыпил.

Наверное, в том стакане было успокоительное, но кто его мне подал? Человек, который принес дурную весть?

А зачем? Вопросы множатся как пчелиный рой, но я не могу на них найти ответа, я заперта в четырех белых стенах!

Рядом нет мужа, он объяснил бы мне все…

Но его нет, он не приходит меня навещать, пропал.

Почему он пропал и куда?

Что случилось тем вечером у нас дома?

И где сейчас мой муж?

Глава 4 Алина

Через неделю добрый доктор Айболит разрешил мне прогулки по коридору. И после завтрака охранник открыл для меня дверь!

О! Как я об этом мечтала, мне казалось, что выйдя из своей конуры – палаты я попаду совсем в другой мир, там смогу найти телефон, и позвонить мужу.

Какое разочарование ждало меня!

Там за белыми дверями меня ждал коридор, покрашенные в зеленый цвет стены, окна с решетками, и две комнаты, в которых на стульчиках, таких же скрипучих и старых сидели больные умалишенные люди и смотрели передачи, в основном детские.

В длинных коридорах не было ничего примечательного, в них выходили белые, как и у меня, двери с глазками, за ними безликие комнаты с двумя или тремя койками.

Самое интересное – это холлы с зарешеченными окнами. Взглянув в одно из таких окон, я поняла, что нахожусь где-то за городом. Больницу окружал лес, из каждого окна открывался вид на заросший густым кустарником сад, с узкими песчаными дорожками, унылый бетонный забор с прикрепленной вверху колючей проволокой, что усиливало ассоциацию этого места с тюрьмой. А дальше за забором простирался дремучий лес, сквозь него не проглядывало ни одного строения, поэтому я сделала вывод, что мы находимся где-то далеко за пределами Москвы.

–Привет!– кто-то позади меня пытается со мной поздороваться.

Оглядываюсь. Позади меня только огромный фикус в горшке с бочку, окно с решетками и скамейка, прикрученная к полу. Но только я отворачиваюсь, мне в спину летит уже знакомое: Привет…

– Кто ты и где ты, – если голос у меня в голове, значит я того…

– Я здесь за фикусом, сядь на скамейку, есть разговор.

Спокойно сажусь, тут все ненормальные, чему удивляться. Эта, видимо, изображает из себя разведчика во вражеском тылу. Но все лучше, чем разговаривать с мычащими существами, коих здесь множество, которые и слова понять не могут и только пускают слюни.

– Ты кто? – вновь спрашиваю я.

– Алина, – говорит кто-то за горшком.

Я осторожно скосила глаза, между горшком с фикусом и стеной забилась в узкое пространство девушка худенькая и хрупкая на столько, что от нее остались только огромные глаза орехового цвета.

– Не смотри на меня, заметят…

– Ты зачем туда залезла?

– От медсестры скрываюсь, та хотела заставить меня пойти мыться.

– А что в этом плохого?

– Медсестра – садистка заставляет меня мыться под холодным душем.

– Ммммм, понятно, а ты давно в этой больнице?

– В психушке то…года три уже, – говорит Алина, а меня прошибает холодный пот, мне страшно от одной мысли, что меня могут запереть в этом учреждении надолго.

– За что тебя сюда?

– Да, мачеха решила избавиться от меня…