Если на год запереть психиатра в комнате с человеком, считающим себя Наполеоном, то неизвестно кто оттуда выйдет, два нормальных человека или два Наполеона.

С. Кинг

Даже великие психологи не могли понять, где кончается гениальность и начинается безумие.

С. Дали

© Елена Касаткина, 2025

ISBN 978-5-0065-8863-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Вечер, как морской отлив, забирает с собой всё, что набежало днём, но есть подозрение, что с рассветом прибьёт всё заново, да ещё и добавит что-то новое. Татьяна оторвала лоб от ладони, подпирающей голову. Сегодня была тяжёлая смена. Впрочем, когда она бывала лёгкой? Особенно надоели старухи. Идут потоком, у каждой что-то где-то болит, у каждой давление и камни, всё равно где, в почках, желчном, и каждую надо выслушать, каждую успокоить. А попробуй их успокой… Они ведь всё знают, они читают журнал «Здоровье», смотрят передачу «Не хворай» и слушают «Радио-доктор». Переубедить таких… Татьяна вздохнула.

Устала. Лечь бы поспать, да тщетно, переутомление не даст уснуть. Устанешь ещё больше. Да и время для сна неподходящее. Семь вечера, сон на закат – и головная боль обеспечена. Лучше почитать.

Она любила книги, особенно про любовь, большую, сложную, настоящую. Коллеги подарили ей на день рождения «Унесённые ветром». Большое книжное издание в твёрдом переплёте с глянцевыми профилями Скарлетт и Ретта на обложке. Татьяна не захотела ставить книгу на общую полку, спрятала в стол, чтоб не запылилась. На неделе почитать не удавалось, надо было делать уроки с сыном, но сегодня пятница, впереди выходные, уроки подождут до воскресенья, и у неё… тра-та-та-та… свободный вечер, который она потратит на чтение книги.

Татьяна дёрнула на себя выдвижной ящик и… заверещала от ужаса.

На крик в комнату вбежали муж и сын.

– Что случилось? – Семён отстранил от стола сынишку, который опередил отца всего на пару секунд.

– Убей её! Убей эту сволочь! – Кричала Татьяна, потрясая в воздухе тяжёлым книжным томиком. Обкусанные глянцевые края топорщились, разодранный переплёт свисал бахромой.

– Где она? – Семён схватил со стола бронзовое пресс-папье.

– Там! – Татьяна ткнула растрёпанным корешком, указывая на пол.

Мышь, маленькая, серая, испуганная, сидела на полу рядом с ножкой стола. Взъерошенный страхом комочек смотрел крохотными чёрными бусинками глаз на перегородившие путь огромные ступни в синих тапках.

Семён вскинул руку и со всей силы швырнул на пол пресс-папье. Тяжёлый, словно камень, прибор попал полёвке по голове, расколов маленькую черепушку. Мышь дёрнулась и повалилась на бок. Тонкие лапки задёргались, словно их било током.

Семён пнул тельце грызуна, из трещины в голове вытекла прозрачная слизь и поползла тонкой струйкой по взъерошенной мордочке.

– Надо убрать!

– Я уберу. – Мальчик присел, с любопытством рассматривая испускающего дух зверька. – Можно я возьму его себе?

– Лучше помоги мне с ловушками, житья от этих тварей не стало. Вчера оставил вскрытый пакет с семечками, сегодня обнаружил там одну шелуху, и главное, пакет так же ровненько стоял, каким я его и оставил. Хитрые твари, осторожные, в мышеловки не лезут, стороной обходят. Но ничего, мне тут средство одно подсказали – на клей ловить. Посмотрим, хватит ли им мозгов не попасться на эту штуку.

Часть первая

Глава первая

В кругу уважаемых людей, собравшихся на квартире художника Ивана Передвигина по случаю его юбилея, царили правила особенные, за много лет общения устоявшиеся. Люди здесь высокообразованные и культурно просвещённые. Все. Все, кроме Аллочки. Смазливая, и совершенно беззлобная Аллочка в их небольшое светское общество попала случайно. Привёл её поэт Василий Декадансов, который влюбился в небесно-голубые в обрамлении пушистых ресниц глаза окончательно и бесповоротно.

У дам местечкового бомонда нахождение рядом очаровательной, но не обременённой образованием и интеллектом Аллочки вызывает едва заметные презрительные ухмылки. Впрочем, Аллочка этого не замечает и расхаживает по квартире Передвигина так же, как это делают все остальные.

Правила приличия требуют останавливаться у каждой картины юбиляра, бросить несколько вежливых слов, поцокать языком, сделать шаг назад, потом вперёд, выдавить пару фраз одобрения, а лучше удивления.

Заходя в комнату, Аллочка с безразличием оглядывает толпящихся у картин гостей. Не удосужив взглядом любовно развешанные по стенам этюды и натюрморты, с возгласом «Вау!» она бросается к старинной китайской вазе с торчащими из горлышка камышами.

Роскошная ваза – предмет семейной гордости Передвигиных, Иван унаследовал её от своих предков, один из которых был направлен царским указом в Китай с особой миссией – установить добрососедские отношения, за что и получил в дар от китайского монарха сие произведение китайского мастерства.

– Ах, какая прелесть! – с придыхание восклицает Аллочка. Кончик маленького носика задирается от восторга; и без того мультяшная внешность становится ещё мультяшней. – Камыши!

Камыши в подарок Передвигину вручила его пятилетняя племянница. Чтоб не обидеть девочку, Иван поставил их в вазу с намерением после выбросить камыши в мусорку.

Похлопав ресницами, Аллочка переводит взгляд на фруктовницу. Изящно выдутое стеклодувом изделие само по себе способно вызвать интерес даже у самого искушённого ценителя. У Фриды хороший вкус, преподнесённый утром в качестве подарка ко дню рождения любимому человеку предмет искусства служит для гостей источником эстетического восхищения. Рядом на блюде из тонкого фарфора горкой лежат конфеты. Десяток заграничных шоколадных прикрывают собой недорогие местной кондитерки.

Иван Передвигин – художник хоть и талантливый, но, как и положено талантливому, испытывает финансовые трудности. В основном он живёт за счёт своей любовницы Фриды, тоже художницы, пусть не столь талантливой, зато трудящейся на общеобразовательной ниве. Школьные уроки оплачиваются скудно, но Фрида подрабатывает в частной школе искусств. Иногда они с Иваном устраивают персональные выставки, где, случается, покупают одну-две Фридины миниатюры.

Нынешний вернисаж организован Фридой исключительно с целью порадовать юбиляра. Весь антураж спроектирован и воплощён ею же. Конфеты, вино и фрукты куплены на деньги, полученные от частных уроков. Присутствующие об этом знают, и потому никто к конфетам не притрагивается – все воспитанные, все культурные. Вместо этого они с удовольствием любуются картинами и медленно потягивают вино из бокалов, украшенных акриловыми рисунками Фриды.

Зато импортный «реквизит» вызывает искренний интерес Аллочки. Тю-тюлечка Аллочка без тени смущения выбирает только дорогие шоколадные конфеты. Быстро разворачивая фантики, она изящно берёт двумя пальчиками по одной конфете, кладёт в маленький ротик и с аппетитом жуёт. Шоколадная слюна пачкает пухлый бутончик губ. Аллочка слизывает остатки шоколада розовым язычком и берёт с соседнего блюда гроздь винограда элитных сортов. Живой натюрморт из единственной веточки винограда и десятка глянцевых яблок ласкал взгляд юбиляра и гостей ровно до того момента, пока на них не покусилась Аллочка. Поглощая виноградинки, она аккуратно выплёвывает косточки в свою маленькую ладошку.

Голую ветвь Аллочка бросает в вазу, туда же стряхивает косточки и принимается за яблоко. Самое большое и самое румяное. Дважды откусив от сочной плоти, Аллочка кладёт недоеденный плод на шёлковую скатерть ручной росписи. Надо ли говорить, что сей батик расписан всё той же Фридой?

Фрида молча наблюдает за красивой молодой гостьей. А в особенности за реакцией на происходящее Ивана; Передвигин не сводит с Аллочки глаз. В его взгляде проглядывает умиление и нежность. Аллочка годится ему в дочери, но чувства, вызванные подругой Декадансова, не отеческие. Передвигин не имеет и не хочет детей. Уж это Фрида знает, как никто другой. Единственный ребёнок, который вызывал у него хоть какие-то весьма сдержанные эмоции, была дочь его двоюродной сестры.

– Как вам здесь? – Иван улыбается Аллочке.

Он стоит к Фриде спиной, но она видит его отражение в большом старинном зеркале. Он улыбается по-особенному. Когда-то так же он улыбался ей. Давно. Тысячу лет назад. Тогда она была его ученицей и была гораздо моложе, чем сейчас. Почти того же возраста, что и Аллочка. Не такая красавица, зато умела внимать. Не слушать, а именно внимать.

***

Этот городишко был страшной дырой. Всего три бара. За вечер они обошли все три и возвращались в гостиницу в приподнятом настроении. По дороге останавливались возле каждого фонаря и целовались. При этом она снимала варежку и запускала свою тёплую руку за пояс его брюк.

– Посмотри на сияние. Это знак Анимы.

Она задирала голову, смотрела в ночное небо, но руку не вынимала.

– Анирнииты и Туурнгаиты в вихре событий, следую путями шаманической вселенной в представлении Ангакуита – добрые друзья и помощники. Если найти к ним подход… – Он тяжело дышал, путался мыслями и захлёбывался словами. – Что ты делаешь со мной?

– Ты говори… это очень интересно.

– Я не могу. Пожалей.

– И не подумаю.

Горячая плоть в руке набухала и твердела, что приводило её в восторг. Сейчас она имела над ним власть. Этот взрослый мужчина, по сути, её учитель, ничего не мог с собой поделать. Он даже не пытался сопротивляться, заранее зная, что проиграет.

Потом они лежали на толстых шерстяных покрывалах, она гладила ладонью его живот и представляла, как на её мысленный зов из тёмных глубин Ледовитого океана поднимаются киты и кашалоты в окружении тюленей и моржей. Потом она перенесёт это на холст.

***

– Человек в творчестве, как готический стиль, где случилась победа вертикали над грузом земного притяжения. Основной специалист по мышлению – это разум. Именно он способен найти ассоциации в чём угодно, подогнать их под любое желаемое. Главное, хватило бы опыта. – Василий Декадансов отошёл от картины. Выпуклые хаотичные мазки, дымчатые с переходом в розовый, белый в коричневый. «Морок безумия» – лучшее из последнего, по мнению Фриды.

– Ассоциации есть всегда. Но они вторичны и существуют лишь потому, что очаг возбуждения частично переходит на соседние участки мозга. – Егоров Виктор Викентьевич, учёный с энциклопедическими знаниями, откинулся на спинку кресла.

– Мы чаще задаём себе вопрос: для чего мы живём? Про смысл, цели, задачи и всё такое. А попробуйте ответить на вопрос: чем мы живём? – Писатель-фантаст Олег Гаврилович Щербатых пригубил белое игристое вино, посмаковал пухлыми губами и посмотрел на блондинку с макияжем в стиле смоки-айс. – Сам по себе нормальный человек жить не может. Голодно и больно так, без ничего, жить его душе.

– Хм, – Стилист по макияжу Ярослава Милонова ответила другу нежным томным взглядом. – Человек не может жить без любви. Всё, что бы ни делал человек, он делает под знаком любви. Ею и живёт. Вот Рощина заботится о близких, потому что любит их. Ну и любит себя в этой заботе. Кавригин ходит на работу, потому что любит деньги, которые ему платят. – Заметив недовольный взгляд адвоката Кавригина, Ярослава тут же прибавила: – Ну или то, чем он на этой работе занимается. Даже ненавидит человек, потому что любит. Фрида, а ты что думаешь по этому поводу?

«Светская беседа» длилась уже минут сорок, Фрида стояла у окна, но участия в беседе не принимала. Не то чтобы ей была неинтересна тема или нечего было сказать, просто она не могла оторвать взгляд от маленькой курносой дюймовочки и жужжащего над ней жука. Она вслушивалась в разговор, но не тот, что вели гости, а тот, что шёл между Передвигиным и Аллочкой.

– Фрида! – окликнула Ярослава. – Чего молчишь? Вот Егоров считает любовь психическим заболеванием. Что скажешь?

– Я думаю, только живя с любовью в душе, человек здоров и нормален. А тот, кто говорит, что любовь психическое расстройство, просто сам слегка душевно нездоров. И нездоровье это от тоски и боязни. Отсюда и негармоничные ощущения.

– Ну… – слегка опешил Егоров, но не обиделся. Фрида ему нравилась. – Иван, выручай, твоя богиня меня уела. Похоже, у меня нет смысла в жизни.

Передвигин оторвался от Аллочки и недовольно посмотрел на собравшихся под мягким светом торшера лучших представителей их богемной тусовки.

– Смысл жизни? – Концентрация внимания Передвигина выражалась в сгустке бровей над переносицей и выразительно углубившейся впадинке на подбородке. Фрида благодарно посмотрела на Егорова. – А что такое смысл жизни? Никто толком не знает. У каждого свой смысл жизни. Вот у вас, Аллочка, в чём? – Передвигин снова повернулся к Аллочке, которая скучающе хлопала ресницами и покачивала закинутой на коленку ножкой.

– Я не знаю. Чтоб весело было!

– Гениально! – Брови Передвигина расправились, впадинка растянулась. – Кажется, я понял, смысл жизни зависит от возраста. В детстве я очень хотел себе духовую винтовку. Вот спал и видел! Отец первый раз привёл меня в тир, когда мне было пять лет, и я пропал. Я готов был стрелять и стрелять! Взрослые мужики рядом стреляли – кто попадал, а кто нет… Я валил почти все мишени и промахивался редко, бывало, конечно, но редко. Помню, отец со смехом рассказывал маме, как я стреляю, мол, представляешь, он упирает себе винтовку в живот. Непонятно, как целился с такой позиции, но кладёт и кладёт все мишени! Поход отца со мной в тир обычно обеднял его карман как минимум на рубль! Тогда одна пулька-выстрел стоила 2 копейки, а рубль тогда был рубль, да. – Он улыбнулся Аллочке. – Я спал и видел себе личную духовушку! С деревянным прикладом, тёмно-коричневого цвета, чтобы непременно, и с не очень тугой пружиной взвода. Лет до семи я сам не мог взвести, силёнок не хватало, и мне взводили взрослые. Представляете, моя милая?

Аллочка захихикала.

– В детстве что? – подхватил Кавригин. – В детстве есть всё, всё. И велосипед – это просто желание, хоть и весьма сильное. Я очень велосипед хотел.