Читать книгу «Стрекозка Горгона. 1828 год» онлайн полностью📖 — Елены Гостевой — MyBook.

Елена Гостева
Стрекозка Горгона. 1828 год

ЧАСТЬ IV

Глава 1

Занятия в классах, занятия на плацу. В классах зубрёжка, на плацу: «ать-два, ать-два!.. Выше ногу! Носок оттянуть!.. Ать-два!» Эти команды уже звучат в мозгу даже в свободное время, им подчинялось всё. «Ать-два!» Изучаем карты важнейших сражений. «Ать-два!.. Ать-два!» Едем за Красное Село, учимся делать съёмку местности, нужно представить подробную карту с обозначением всех строений, ручьёв, оврагов. «Ать-два!..» Фортификация: чем отличается редут от редана, тенальный фронт от реданного, осада крепостей, бастионы, фланки, верки, способы коронования гласиса…

«Ать-два!.. На плечо! К ноге!» Требуется, чтобы приклады во всей роте стукнули о брусчатку одномоментно и желательно, чтобы мушкет звякнул мелодично, тогда звон и после того, как строй замер, звучит над плацем некоторое время. Солдаты из обслуги говорят, что такой звон портит ружья, поскольку ради него нужно винты ослаблять, однако на парадах эта музыка производит благоприятное впечатление на зрителей.

«Ать-два!» Вышли прогуляться по Дворцовой набережной, встретили семейство со строгой матроной во главе и тремя прехорошенькими барышнями, поклонились. Мадам бросила строгий взгляд, барышни послали в ответ кокетливые улыбки, склонив головки, чтобы матрона не заметила. «Ать-два!» Мимо маршируют дворцовые гренадеры, развернулись, отдали им честь.

«Ать-два!» Фехтовальный зал, сражаемся на рапирах, на саблях, потом дают тяжёлые дубовые пики, которые надо вертеть над головой и вокруг себя, словно лёгкое пёрышко… Занятия в классной комнате. «Ать-два!» Единороги, мортиры, фальконеты, гаубицы, дальность полёта ядра, гранаты, брандскугеля…

И снова на плацу: «Ать-два!» Но не тобой командуют, а теперь ты сам отдаёшь приказы. Дан взвод десятилетних мальчишек, птенцов, ничего не умеющих, вот и обучаешь их с азов: как плечи развернуть, как носок оттянуть. Со стороны граф Звегливцев наблюдает придирчиво. У него и свой взвод таких же мальчишек есть, однако Звегливцев – старший унтер-офицер, обязан проверять, как идут занятия у младших унтеров. Но сии птенцы, подопечные, уже час отмучились, достаточно. «Вольно! Разойтись!» Звегливцев подошёл, перед мальчишками старается выглядеть грозным, а сам улыбку прячет:

– Смотрю на них и думаю: неужели и мы столь же смешными были? Лапин, помнишь себя таким?

– Да… Помню, как на старших с завистью глядел, какими все казались бравыми, умными, недосягаемыми… А сейчас вокруг малышня, и всё больше их.

– И я обратил внимание: идёшь по корпусам, только и следи, чтобы не наступить на кого!

– А те, что нас с тобой вот так же на плацу гоняли, сейчас у Паскевича… Воюют там, куда русские солдаты ещё ни разу не доходили, где после Александра Македонского не знали других великих полководцев…И сможем ли мы когда-нибудь их догнать, сравняться в подвигах?

– Не переживай, и нам будет что завоёвывать. Может, еще Константинополь пойдём брать!

Возможно, вполне возможно. А малышня сегодняшняя будет с восторгом и завистью искать в газетах сведения об успехах их старших товарищей. А пока, уж не для того ли, чтобы не наступил на них кто, трое на липе повисли, а маленький князь Имеретинский стену штурмует – за родную скалу, что ль, принял? Не дай Бог, генерал Демидов заявится да увидит сию вольность. Отдохнули, и пора занятия продолжать. «Кадеты, строиться!» И снова «Ать-два!.. Ать-два!»

А Жорж Стародубцев на Кавказ не попал, он в гарнизоне под Оренбургом солдатский ранец таскает. Офицеры из мятежных полков в Кавказский корпус отправлены, им дана возможность кровью искупить вину, а у Стародубцева, ни в чём не провинившегося, нет шансов в деле себя показать и стать офицером. Почти никаких шансов. А он бы тоже мог с малышнёй заниматься, и эти птенцы желторотые любили б Жоржа за его весёлый нрав без памяти, неотступно по пятам бы за ним следовали.

Друзья-кадеты, помня о незаслуженно наказанных товарищах, приняли решение, что теперь и ради них стараться должны. Если не сумеют те сами выслужиться, нужно хлопотать за них, подавать прошения. Выхлопотал же граф Алексей Орлов прощение для замешанного в мятеже брата, дав Государю клятву: «За двоих отслужу!» И франкмасон Михаил Орлов в родном имении живёт: хотя и под надзором, но все ж не унижен, не бит никем. Есть и другие примеры. Однако для того, чтобы перед государем ходатайствовать, нужно доказывать, что имеешь право ручаться за кого-то – своею храбростью, безупречной службой, подвигами во славу Отечества доказывать.

В корпусе дисциплина ужесточилась, больше никто по ночам не перелезал через стену и не отправлялся на самовольные прогулки по столице. Сергей, по крайней мере, давно об этом не слышал. Никому не хочется в солдаты попасть, а главное – опасаются кадеты Перского подводить, как бы ещё и директора не сместили. Демидов жесток и глуп, но он – начальник над всеми военными заведениями – нечасто сюда наезжает, его посещения, подобные варварским набегам, можно пережить, а если на место директора поставят самодура под стать Демидову, то настанет для кадет совсем невесёлая жизнь.

Однако здесь дисциплина всё равно не столь строга, как в Смольном. Бедные смолянки почти всего лишены. Сергей заходил по возвращении из летнего лагеря в Смольный, и там тощая похожая на крысу инспектриса неопределенных лет долго выспрашивала, кем он приходится мадемуазель Телятьевой, в результате отказалась её вызвать. Отрезала, брезгливо губы поджав, что лишь родному брату дозволяется говорить с воспитанницей без надзора взрослых. До этого дамы, дежурившие в приёмные дни, Таню вызывали, достаточно было сказать, что он кузен, сын её опекуна: следили с подозрением, когда Серж и Таня усаживались друг напротив друга, возле их стульев стояли, ловя с подозрением каждое слово, каждый жест, но видеться позволяли. А эта старая дева заявила, что если его пускали раньше, то ошибочно, и сию ошибку она намерена исправить.

И это теперь, когда у Сергея появилось огромнейшее желание видеть стрекозку как можно чаще! Высказать бы сей надзирательнице, кто она есть на самом деле, но Тане ж хуже будет. Пришлось просить прощения и удалиться ни с чем. Назвал на прощанье даму «Мадам!», и та оскорбилась, поправила: «Мадемуазель!» Надеется ещё мадемуазелью зваться, крыса старая! И как Таня терпит, не протестует? Могла бы запросто языка лишить иль что другое придумать…

Однако «Ать-два!» Выше голову! Таня выйдет из Смольного и сразу же – венчаться! И будет счастлива, а надзирательница на всю жизнь в монастыре закрыта, останется ей лишь локти кусать от зависти к воспитанницам. Потому, видать, и изводит девиц, что сама счастья не знает.

Пришлось навещать стрекозку в сопровождении отца. Оказалось, после того, как крыса-надзирательница, возмущённая, шум подняла, директриса вызывала Лапина старшего, чтобы о сыне и его отношениях со смолянкой поговорить. К счастью, Амалия Львовна не старая дева, а вдова, имеющая детей и внуков, и не смотрит на каждого мужчину, как на извечного врага. Она лично ничего плохого не усмотрела в том, что между кадетом и институткой сохраняется дружба, однако сказала: её не поймут, если позволит взрослому и привлекательному молодому человеку навещать девицу без отца иль матери. Увы, на него и другие смолянки заглядываются, он и их покой смущает. И, конечно, речи не может быть о том, чтобы впредь отпускать барышню в дом, где холостой мужчина живёт. Детство прошло, теперь им опасно наедине оставаться. Передавая её слова сыну, Александр Петрович добавил:

– Ещё благодарите Бога, Сергей, что до Смольного не дошли слухи о Ваших интрижках с дамами замужними. Если вдруг услышат, назовут распутником и запретят появляться в приёмной зале Смольного вообще…

– С интрижками покончено, отец.

Старший Лапин хмыкнул недоверчиво:

– Покончено? Ну-ну, рад слышать. Однако подобные решения принимать легко, а исполнять, увы, нет. Хватит ли у Вас твёрдости?

К счастью, Таня упросила своего доктора передать письмо кадету Лапину. Через Якова Карловича они стали посылать весточки друг другу.

Глава 2

Под команды «Ать-два!» год 1827 заканчивался. Кадеты по газетам изучали, как на Кавказе перед русским оружием падают одна за другой иранские крепости, следили за новостями из сражающейся с османами Греции. О, как всех взбодрила весть о Наваринской битве, случившейся в октябре, когда соединённой эскадрой трёх держав был уничтожен турецкий и египетский флот. Султан в отместку объявил священную войну России. Пока к военным действиям не приступал, но было ясно, что новой войны с турками не избежать.

В феврале 1828 года с шахом был, наконец, заключён мир. Посланник России Александр Грибоедов привёз Государю договор, со всех сторон выгодный для России. Иран уплачивал большую контрибуцию, ханства Нахичеванское и Эриванское с древней Эриванью отошли России. Армяне получили право со всей Персии переселяться на территорию, подконтрольную Российской Империи, чем и спешили воспользоваться. Правда, не у всех была возможность: если семья армян издавна служила персидскому вельможе, разве согласился бы он отпустить своих слуг добровольно? Проконтролировать выполнение этого пункта договора русские не могли. Не то что армян, даже русских пленных, уже проданных в рабство, с трудом удавалось разыскивать. Предъявляли персидским чиновникам списки пленных, требовали, а те разводили руками: мол, не знаем где люди, умерли, наверно. Разве что сами солдаты каким-нибудь образом давали весточку – через купцов, через армян, тогда иранцы, угодливо кланяясь, приводили людей. Паскевич понемногу выводил уставшие и заметно поредевшие в боях войска из этой усмирённой страны. По договору последние русские части должны оставить Иран после полной уплаты контрибуции. А кавказским воинам отдыхать было некогда: их ждала новая война, на сей раз – с Блистательной Высокой Портой, Османской Империей.

Султан Махмуд выпускал прокламации к народу, фанатизировал подданных воззваниями, в которых проклинался Белый Царь и обещалась помощь Всевышнего в войне с неверными.

Из первого кадетского корпуса гренадеры и мушкетёры старшего курса, спешно сдав экзамены, были направлены в армейские части. Фельдфебелем, самым старшим из кадет по званию стал граф Звегливцев, его друзья получили чины старших унтер-офицеров. Подшучивать начали, какие ж порядки в корпусе они теперь устанавливать будут – грустно подшучивать, поскольку в прошлом на эту тему больше всех любил фантазировать Жорж Стародубцев, он говаривал: «Эх, когда мы будем самыми старшими, тогда уж…» Но не успели ничего осуществить, как генерал Демидов приказал и их отделения срочно готовить к выпуску. В других военных училищах и корпусах также юношей стали досрочно экзаменовать. В армии не хватало офицеров, приказ исходил от военного министра.

В столичном военном округе формировался новый драгунский полк. Директор кадетского корпуса Перский командира сего полка, графа Сухнена, к себе пригласил, упросил взять юных выпускников корпуса: чтобы мальчишки хотя б не прямо в бой шли, а ещё здесь опыта поднабрались, пока полк комплектуется. Полковник Сухнен на экзаменах присутствовал и многих к себе пригласил. Он и всех бы взял, если б начальство позволило. Воспитанники первого кадетского корпуса, даже и не до конца освоившие науки, всё равно в знаниях и навыках намного превосходили выпускников дворянского полка и волонтёров. В новый полк перешёл и преподаватель Бегичев. Не хотел директор отпускать его, и в корпусе толковые честные офицеры крайне необходимы. Но Бегичев настоял, сказав, что, во-первых, у него сердце кровью обливается, когда представляет, как не получившие полного образования мальчишки в бой пойдут. Во-вторых, добавил:

– Поверьте, Михаил Степанович, я и за себя боюсь. Недавно видел, как адъютант Демидова за уши нашего кадета таскал, и я ему лишь корректное замечание сделал, а сейчас перед самим собой стыдно, за трусость себя ругаю. Надо было пощёчину влепить. В следующий раз обязательно так и поступлю.

Перский вздохнул огорчённо:

– Вы не трусливо поступили, а как умный человек, что не за себя одного отвечает, а помнит о тех, кто за его спиной стоит. А сейчас рассуждаете, как мальчишка. Но если опасаетесь, что в другой раз не сдержитесь, что ж, идите в армию. Однако кем же я Вас заменю? Если пришлёт Демидов грубияна себе под стать, будет ли лучше?..

Посокрушался директор, но прошение Бегичева подписал.

14 апреля 1828 года Император Николай I издал манифест об объявлении войны Османской Империи.

Глава 3

Лапин и граф Звегливцев были почти на седьмом небе от счастья, узнав, что командиром их второго эскадрона стал капитан Бегичев. Мало того, что с друзьями вместе служить выпало, так ещё и под начальством любимого преподавателя.

А Обручев и Красовский, познакомившись со своим командиром, капитаном Петровым, растерялись, не знали, как к нему относиться. Выглядел тот настоящим служакой, эфес его шпаги украшал орден Анны 4 степени, на груди красовались орден Владимира с бантом и солдатский Георгиевский крест, но по возрасту он юным поручикам в отцы годился, Петрову было уже 44 года. Ордена свидетельствовали о храбрости, но не был он для молодых дворян своим. Петров Анисим Пахомович происходил из крестьян, ему лоб забрили ещё в начале века, в войне с турками он получил солдатский знак отличия, затем – первый офицерский чин, в войне с Наполеоном удостоился ордена, дающего право на звание дворянина. Для новобранцев из крестьян, их капитан, несомненно, был обнадёживающим примером, но Обручев и Красовский, узнав, что под начало бывшего крепостного попали, сочли себя оскорблёнными. Представьте, упомянешь в разговоре Гомера иль Платона, а он и понятия не имеет, что это за личности такие! О менее удаленных по времени Вольтере и Руссо разве что спросит: те, из-за коих во Франции бунтовщики расплодились, что ль? О великом Овидии скажет: слыхал, будучи в Молдавии, что в окрестностях Аккермана могилу какого-то Овидия находили. Вот и все его познания! И о чём с капитаном беседовать, кроме службы? Лишь позже, узнав получше его душевные качества да выяснив, что есть и родовитые дворяне, знающие не больше этого мужика, да к тому ж познакомившись с его женой – дворянкой, перестали досадовать. Да и осознали, что рассуждения о вольтерах и овидиях жизнь не спасут, на войне нужнее конкретные военные умения, в коих Анисим Пахомович многих дворян превосходил.

Сергей Лапин, приняв взвод, был ошеломлён тем, что все рекруты старше его, всем больше двадцати лет. Перед Отечественной войной в армию призывали мужчин от 15 до 36 лет. Статистика показывала, что из не окрепших ни телом, ни душой новобранцев многие умирали на первом же году службы, и с 1827 года в рекруты стали брать мужчин от 20 до 35 лет. К этому возрасту многие успевали жениться, детей нарожать, а тут – иди в армию. На 20-25 лет семьи оставались разлучёнными. И не спешили мужики превращаться в добрых солдат, наоборот, мечтали, чтоб их признали нестроевыми да оставили бы где-нибудь в гарнизоне поближе к дому родному, иль хотя б перевели в запасной эскадрон, куда можно жену с детишками перевезти.

Во взвод к Олегу Руперту вообще пожилой новобранец попал, Фома Рябой. По документам ему считалось 35 лет, но выглядел он старше. Так и оказалось. Освоившись, он признался, что ему скинули 9 лет. Сам упросил, даже денежки кое-кому сунул, вот ему и записали не 43, а 34 года, всего-то циферки наоборот поставили. Довольный, что его не собираются гнать из полка, лихо сдвигая кивер на бок, Фома самодовольно пояснял:

– Надоело всё в деревне да в деревне жить, на белый свет поглазеть то ж ведь охота. А ишшо баба у меня до того зловредная, не приведи Господь. Я сам, вишь, промашку дал: не начал сразу, с первых дней, лупить. С молодости просто языкастой была, а к старости совсем оборзела, чисто ведьмой стала. От неё на край света сбежать готов. Не знал, куды да как. А тут сынку призыв пришёл. И старуха, и молодуха воют, причитают, да и мне жалко: ведь у его-то и жёнка ладная, не зубастая, лучше моей карги, ему-то от бабы неохота отрываться. Я покумекал да и решил заместо его пойти. Пущай там моя ведьма одна теперича кукует…

Над его историей посмеивались и солдаты, и офицеры. Можно было поступить по закону: вернуть его домой да требовать, чтобы под суд отдали того, кто с него деньги брал, но Сухнен не стал. Телом Фома крепок, оказался ловким, хозяйственным, да к тому ж балагур – возле него и у прочих солдат настроение поднималось. Полковник даже в унтеры Рябого произвёл.

А во взводе Лапина довольных судьбой не было. Занимаясь с солдатами, Сергей иногда от злости зубами скрипел: год, а то и полтора в рекрутских депо обучались, а так мало освоили! И форма на них сидела мешковато, и маршировать никак не могли иль не желали учиться. Казалось, из таких безынициативных, унылых мужиков, обречённо внимающих приказам, равнодушно их исполняющих, славных солдат никогда не получится. Бить их, что ли? Слушая, как они с непреходящей тоской вспоминают о доме, Лапин в глубине души и жалел их, и негодовал. Как их в бой вести? Опозоришься только. Поделился тревогой с отцом. Александр Петрович, невесело покачав головой, вздохнул, а потом неожиданно для Сергея заговорил нараспев, как будто былину читал:

– Есть у царя колокол на всю Русь, всем колоколам колокол. Как ударит царь-государь в него, так по всей земле слыхать, и по всей русской земле плач стоит, плачут стар и млад, горючими слезами заливаются… Слыхали, Сергей, причитания подобные? Знаете, о чём народ эту песнь сложил? – посмотрел на опешившего сына строго, не дожидаясь ответа, неторопливо объяснил сам. Вероятно, из-за печальных воспоминаний на интимное «ты» перешёл. – О рекрутчине это, сынок, о рекрутских наборах; для народа они – превеликое горе. Это ты – дворянин, офицер – рад, что служишь, потому как о другом поприще и не помышлял. А для крестьян иль мещан служба – наказание, их от земли, от семей, от привычной жизни оторвали напрочь. Потому и тоскуют, не разделяют твоего восторга… Однако, не суди поспешно, сынок, не думай, что тебе достались солдаты хуже тех, коих Суворов в поход водил, и что Наполеона били. И из этих выйдет толк, если постараешься. Сумеешь внушить уважение – они за тобой на любой подвиг пойдут, грудью своей прикроют. А не сумеешь воспитать, так на себя пеняй. Вспомни-ка переход через Альпы. Солдаты, такие же мужики, чудеса выносливости и мужества проявляли. Раз Суворов приказал, то не размышляли, зачем на смерть идут. Ныне столь великих полководцев, коих бы все любили, я не знаю. Зато грамотных, хорошо обученных офицеров больше, чем в прежнее время. Ежели нет второго Суворова, значит, роль каждого офицера, что рядом с солдатом находится, более важна.

***

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Стрекозка Горгона. 1828 год», автора Елены Гостевой. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Мистика», «Любовно-фантастические романы». Произведение затрагивает такие темы, как «роман-приключение», «русские офицеры». Книга «Стрекозка Горгона. 1828 год» была написана в 2017 и издана в 2022 году. Приятного чтения!