© Екатерина Риз, 2017

ISBN 978-5-4485-3102-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Её звали Лазурицкая Фаина Александровна. Ей два месяца назад исполнилось семьдесят пять, она носила высокую причёску, румянила щёки и обожала драгоценности. Её квартира была переполнена различными антикварными вещицами, и Фаина Александровна каждую мелочь в своей квартире обожала, знала и могла часами рассказывать историю появления «в нашей семье» какой-нибудь чашки. Конечно, всё это было от одиночества, разговоры о котором тётя не выносила.

– У меня была более чем насыщенная жизнь, – неизменно говорила она. – Могу я хоть в старости отдохнуть?

От второго мужа ей в наследство досталась просторная квартира в центре нашего города, сталинка, с высоченными потолками и огромной кухней. От третьего страсть к антиквариату, коллекция старинных часов и парочка картин, за которыми охотились дотошные музейщики, однажды даже из Москвы приезжали, но Фаина Александровна стояла насмерть, а в ответ на туманное обещание кругленькой суммы, лишь презрительно сморщилась и наградила гостя надменным взглядом.

– Я сама вам заплачу, молодой человек, если вы пообещаете мне больше не появляться в моём доме! Тося, неси кошелёк!..

– А первый и четвёртый? – полюбопытствовала я лет пятнадцать назад, когда ещё была девочкой-подростком, выслушивающей рассказы отцовой тётки с открытым от изумления ртом. – Что от них осталось?

Кажется, тогда я Фаю своим вопросом несказанно удивила. До сих пор помню её взгляд, по-настоящему заинтересованный, хотя до того момента меня тоже лишь изредка трепали сухонькой ладошкой по голове, как всех остальных племянников.

– От первого – долги, от четвёртого – его бывшие дети. Так что, учись на моих ошибках, дорогая. Брак – это сделка, нужно постараться не прогадать.

Я тогда ни слова не поняла, но, находясь под впечатлением, кивнула.

По правде говоря, кровной роднёй с Фаей мы не были. Она приходилась какой-то там тёткой моему отцу, который умер вскоре после того, как мы переехали в этот город. Таких псевдо-племянников, как я, у Фаи было с десяток, а плюсом ко всему этому шли трое детей последнего мужа, которых она терпеть не могла, чего и не скрывала. Те отвечали ей взаимностью, но своим вниманием не обделяли, надеясь на скорое наследство. Фая это понимала и лишь многозначительно усмехалась, а как-то заявила во всеуслышание:

– Всё оставлю Веронике. Я так решила.

Все присутствующие за столом поперхнулись, включая меня. Хотя, мне, наверное, надлежало обрадоваться. Ведь Вероника – это я.

Как так случилось, что я, ещё в свои одиннадцать, нашла общий язык с женщиной в возрасте с весьма непростым характером, из-за своей вредности пережившей четверых мужей, которую с трудом терпела даже домработница, проработавшая у неё почти десять лет, и, казалось бы, привыкшая к требованиям и нравоучительному тону, совершенно не понятно. Но когда я приходила к ней, ещё девочкой, и внимательно выслушивала её рассуждения о мужчинах, о браке и о жизни в целом, Фая, видимо, прониклась ко мне признательностью и решила всю свою мудрость, нажитую с годами, передать мне, хотя маме моей это активно не нравилось. Она была против того, что я хожу к тётке в гости, особенно после смерти отца, но я всё равно к Фае прибегала тайком, после школы, пила чай с яблочным вареньем и выслушивала её истории. А когда немного подросла, начала рассказывать ей про себя. Даже про свой первый поцелуй я ей рассказала, а не маме.

– Ты ведь несерьёзно? – спросила я её, когда все родственники разошлись, разозлённые итогом разговора о наследстве. – Зачем мне твоё наследство?

– А что, ты предлагаешь оставить всё этим извергам? Они всё распродадут через неделю и будут жить припеваючи! За мой счёт.

– Тебе уже будет без разницы. – Я рассмеялась, зная, что к разговорам о своей возможной близкой кончине, Фая относится с юмором.

– Это ещё неизвестно. А вдруг я не смогу успокоиться? Нет уж, – протянула она с мстительным удовольствием, – я всё оставлю тебе, а они пусть лопнут от зависти.

– Они же мне жить спокойно не дадут!

– А ты их пошли, от меня, я тебе в завещании пропишу, какими именно словами. К тому же, они тебе не родственники, ты можешь с ними не общаться.

Я улыбнулась и подлила ей ещё чаю. А Фая рукой, сверкающей громоздкими перстнями, указала на вазочку с конфетами.

– Там моих любимых не осталось? – И тут же заворчала. – Конечно же, нет! Они специально их все выбрали, мне назло!

Конфеты я ей подала, сама за стол присела и придвинула к себе чашку.

– За что ты их так не любишь?

– А за что мне их любить? Только и ждут, когда я, наконец, им квартиру освобожу. – Покачала головой. – Вот уж оставил мне Игорюша наследство, ничего не скажешь. У них, между прочим, своя мамаша имеется, вот пусть она им наследство и оставляет. Двушку свою в «хрущёвке». А Игорюша ко мне с одной бритвой и комплектом белья перебрался. Я Тосе так и сказала после его смерти – ничего не выбрасывай из его вещей. Всё в наследство передам деткам его. Опись сделаю… или как там это называется? – Я пожала плечами, а Фая безразлично махнула рукой. – Ладно, не важно. В общем, всё верну по месту бывшей прописки.

– А мне бриллианты? – уточнила я с усмешкой, а тётка кивнула и мне в тон проговорила:

– А тебе бриллианты. Кому ещё? Ты у меня одна радость. – И тут же крикнула в сторону кухни зычным не по возрасту голосом: – Тося, чай остыл! Ты же знаешь, что я люблю только горячий чай! Я тебя зарплаты лишу!

Тося, в миру Анастасия Григорьевна Пращук, появилась в комнате, хозяйку недовольным взглядом наградила и хлопнула на стол горячий чайник.

– Тося, скатерть же!.. – закатила глаза Фая и сжала маленькие кулачки, которые вкупе с обилием перстней могли, при желании, превратиться в смертельное оружие.

– Ника, ты ей хоть скажи, чтобы не доводила меня! – взмолилась Анастасия Григорьевна, а я рассмеялась и прикрикнула на них:

– Тихо, дамы! Тося, садись чай пить.

А вот сегодня Фая чая не просила и вообще выглядела недовольной и раздражённой. Такое её настроение не было редкостью, но сегодня уж как-то особенно это бросалось в глаза. А когда я прошла в комнату, которую она гордо именовала гостиной, мне продемонстрировали чашку из сервиза с трещиной на боку. Она демонстративно была выставлена на середину стола и, видимо, её уже давно разглядывали и из-за трещины злились. Я Фаю очень хорошо знала, поэтому угадала трагедию с одного взгляда.

– Вот, полюбуйся, – заявила она мне, ткнув в чашку пальцем. – И как я должна вернуть её в сервиз? Это же уродство!

– Можно задвинуть её к самой стенке, – предложила я.

Фая посмотрела с недоумением.

– К какой стенке? Ты думаешь, что говоришь? Это китайский фарфор.

– Склеенный, – как ни в чём не бывало, сказала я, а тётка приуныла.

– Вот ведь…

– Да, и поругать некого, – ехидно провозгласила Тося, появляясь в комнате. – Сама её на пол смахнула!

– А ты и рада, да? – обиделась на неё Фая, а я отвернулась, чтобы успеть справиться с улыбкой.

– Охота вам из-за чашки ругаться, – попыталась я воззвать к их разуму.

– А что же мне с ней делать? – расстраивалась Фая, а я чашку взяла, подошла к старинному комоду, на цыпочки приподнялась, чтобы дотянуться до полки с сервизом, и чашку задвинула в самый дальний угол.

– Вот и всё.

– Это называется, решила проблему, да? – проворчала тётка, но спорить не стала, только рукой безнадёжно махнула. Тося же удовлетворённо кивнула и пообещала мне чай с ещё горячим ореховым печеньем.

Я на диван присела, по привычке закинула ногу на ногу, хотя Фая меня за это и ругала, и платье на коленях разгладила, чтобы не морщилось.

– Что у тебя случилось?

Я глаза на Фаю подняла. Пожала плечами.

– Ничего вроде.

– Во-от! – Она поправила крупные бусы, украшавшие её тонкую шейку, и на стул опустилась с таким видом, словно это был королевский трон. И ногу на ногу, конечно же, не закидывала, Фая таких дурных манер не имела. Она села, элегантно пристроила локоток на край стола и пальцы, украшенные перстнями, сцепила. – В этом вся твоя проблема. У тебя ничего не происходит.

– Вот по этому поводу я точно не расстраиваюсь. Некоторые, спокойную жизнь, счастьем называют.

– Скучные, никчемушние люди. Ты меня на полвека младше, а мне на тебя смотреть скучно. Вот у меня в твоём возрасте ни дня для скуки не было. А ты замуж вышла, и теперь от тоски сохнешь.

– Неправда. – Я даже головой покачала. – Никакой тоски. И вообще, у меня всё в порядке. И муж есть, и работа, и отдельная квартира. Не всем так везёт.

– Это точно. А ведь я тебе говорила, не выходи за него.

– Он меня любит.

– Велика заслуга! Нет бы ты уродом была или дурой непробиваемой, вот тогда можно было бы цепляться за того, кто любит, а так… – Фая махнула на меня рукой.

Тося вошла с подносом и на Фаину кинула гневный взгляд.

– Вот чему вы девочку учите? Живёт ведь хорошо. Муж такой… солидный.

– Ну, какой он солидный! Ты хоть знаешь, что такое солидный? А этот… мент.

Я даже рассмеялась, а Тося замерла с глупым видом.

– Господи. Что за словечки, Фаина Александровна?

Фая самодовольно усмехнулась.

– Нормальные. Сейчас все так говорят. По телевизору я слышала.

– Опять НТВ смотрите? Обещали ведь.

– Так, всё, замолчи. – Фая нетерпеливо махнула на домработницу рукой. – Налей мне чаю. Ника, что ты там сидишь? Иди к столу.

Я с дивана поднялась и пересела к столу. С благодарностью улыбнулась Тосе, когда та передо мной чашку поставила, и от печенья отказалась.

– Правильно, – кивнула Фая, прожевав первый кусочек. – Нечего себя баловать. Баловать будешь после семидесяти. И давай, рассказывай. Поругалась с ним?

– Да нет. Всё у нас хорошо. Просто…

– Заведи любовника. Это всегда помогает.

– Нет, это невозможно, – Тося грозно посмотрела. – Ника, не слушай её.

– Правильно, не слушай меня. Просто молча покрывайся плесенью.

– Не нужен мне любовник.

– Тоже правильно. Лучше мужа поменяй.

Я рассмеялась.

– Ну да. Давно я не меняла паспорт.

– А если серьёзно, он же самый настоящий мент, Ника. У него же всё это крупными буквами на лбу отпечатано.

– Он не просто мент, Фая, – возразила я. – Он хороший мент, и при всём этом карьерист, очень редкое сочетание, а оттого удачное.

– Интересно, это какую карьеру можно сделать в милиции?

– Ты удивишься, но можно. А ещё нужные знакомства завести, в будущем пригодится.

– Я тебя умоляю, Ника. На какое будущее ты рассчитываешь? Он же не умеет ничего, только фуражку поправлять и разговаривать командирским тоном.

– Ну, не только фуражку поправлять. – Я заговорщицки улыбнулась. – Некоторые способности у него ещё имеются.

– Хоть что-то, – проворчала Фаина и взяла из вазочки конфету. – А вообще, тебе влюбиться надо.

Я с готовностью кивнула.

– Да. Заведу любовника и в него непременно влюблюсь.

– Ой, нет. Это будет очень большой ошибкой. От этого столько проблем, столько неприятностей… Кстати, а твой муж за тобой не следит?

– Зачем ему за мной следить?

– На всякий случай. С его-то возможностями мог бы и обеспокоиться.

– Фая, Витя – не ревнивый.

– Не ревнивый пока ревновать не к кому. А вообще, ты зря за него вышла. Могла бы ещё повыбирать.

– Из кого выбирать? Мне первого мужа с его семейкой великосветской за глаза хватило. А у Вити тишь да гладь, никаких родственников. К тому же, я отлично знала, что делаю. У меня всё под контролем.

– Это и плохо. Когда всё под контролем, скука и приходит. А брак скучным быть не может, должно гореть… хоть что-то. А у тебя даже не тлеет. У тебя всё под контролем.

– А что гореть, что гореть. – Тося в комнату вернулась и за стол села. На Фаину посмотрела. – Ей детей надо рожать, семью строить, а вы гореть!.. Не семнадцать лет, чай.

– Чай не семнадцать, – подтвердила Фая и глазами сверкнула. – В том-то и дело. А она ни разу не влюблялась!

Мне вдруг стало не по себе от этого разговора. Тут же захотелось поспорить.

– Почему это? Влюблялась.

– Когда?

Я задумалась.

– В юности.

– Крышу у тебя сносило, помню, – подтвердила Фая. – Из-за этого, как его… Тося!

– Славика, – подсказала та.

– Вот-вот, Славика. Но ты ведь тогда просто упрямилась, и добилась только того, что мать тебя из дома выгнала, но я не помню, чтобы ты о любви что-то говорила.

– А кто меня учил, что голову терять нельзя? – решила возмутиться я.

– Так то голову!.. Всё у тебя по уму, это меня и беспокоит.

– А я считаю, что всё правильно, – вмешалась Тося. – Ну что хорошего в этой любви? Только глупостей наделает. А сейчас всё в твоей жизни, Ника, устроено. И её ты не слушай. Хороший у тебя муж, хороший. И при должности, и при достатке, и при квартире. Что ещё нужно?

Я согласилась, что ничего. А потом, чтобы Фаю от неприятной темы отвести, заговорила о работе. Уже год я трудилась в туристической фирме, встречала туристов, не простых, а с деньгами. Они, в наш старинный город, приезжали часто, не только посмотреть и древнерусской культурой проникнуться, но и отдохнуть, а для этого у нас были созданы все условия, только деньги плати, как говорится. Вот они и платили, а шеф мой, Лёвушка Шильман, для них старался.

– Любой каприз за ваши деньги, – любил повторять он, улыбаясь и зная, что иностранные гости его не понимают.

А моя работа как раз и заключалась в том, чтобы понимали. Когда-то, по настоянию той же Фаи, я начала изучать языки и к окончанию факультета иняза практически в совершенстве владела двумя – английским и французским. А когда за Дениса замуж вышла, от той же самой тоски и скуки выучила ещё и немецкий. После института мне предлагали ехать в Москву, сулили хорошую зарплату на сомнительной должности, а я взяла и замуж выскочила. Это я сейчас уже понимаю, что сдуру, а тогда мне Денис казался хорошей партией, а я себе очень дальновидной и расчётливой. Правда, знание языков пригодилось и теперь я тружусь у Лёвушки и мню себя крутым переводчиком. Выучила историю родного города и иностранцам её рассказываю. А потом сижу с ними в ресторане, перевожу названия блюд и с официантами общаюсь. Иногда езжу в пансионаты, но это когда попадаются реально богатые заморские товарищи, готовые раскошелиться. Обычно всё заканчивается бесплатным обедом. А вот недавно мне предложили съездить в Париж, так сказать, по обмену опытом, и теперь мне надо было быстренько придумать, что мужу сказать, чтобы он меня отпустил без малейшего колебания. И вроде бы Витя, на самом деле, ревнивым человеком не был, но как он отнесётся к поездке за границу, я предположить затрудняюсь.

С Виктором мы женаты уже больше двух лет. В наших отношениях есть плюсы и минусы, но я, по здравым рассуждениям, понимаю, что плюсов всё-таки больше. Что бы Фая ни говорила, а муж мой, на самом деле, при должности, пусть и не какой великой, но дружбу водит с сыном прокурора области, и на рыбалку ездит с папенькой дружка. А это очень много значит. И меня любит, что на самом деле похоже на правду. Разница в возрасте у нас семь лет, говорят, что это идеальное соотношение. Уж не знаю, что там с точки зрения психологии и других наук, но живём мы неплохо. Он мною перед друзьями хвастается, а я им горжусь по мере сил. Конечно, иногда приходится закрывать рот и молча сносить его дурное настроение, да и кулаком по столу Витюша иногда любит стукнуть, но куда без этого? Без этого у меня тоже было, и особой радости я тогда не испытывала. А так, мужчина он у меня видный, с ним спокойно, и при всём при этом не лентяй. Мечты у него, амбиции, а любая умная женщина этому только порадуется.

А Фая всё про скуку!.. А к чему веселиться постоянно? Мне вот, сколько себя помню, особо весело никогда не было, даже в юности, когда, как всё та же Фая говорит, у меня снесло крышу от Славика. Плевать мне было на Славика, дело ведь в другом было. Совсем в другом.

Я сейчас, в свои двадцать семь, и вспомнить так сразу не могу, когда мы с матерью потеряли общий язык. Вроде я маленькой была, маленькой, потом умер отец, а через некоторое время всё сломалось. Сейчас мама говорит, что я тогда стала невыносимой, что со мной невозможно было договориться, я ничего не слышала и делала всё назло, а я, хоть убей, такого не помню. Только то, что мама злилась, когда я бегала к Фае, следила за мной лет с двенадцати, боясь, что я вляпаюсь в какие-нибудь неприятности, в школу ходила… Часто? Возможно. Но ничего ужасного я не совершала, просто упрямая была до невозможности и время от времени вступала в открытое противостояние с педагогами, что тем, конечно же, не нравилось и они вызывали маму в школу. А мама злилась. Не расстраивалась, а именно злилась, и я, своим подростковым умом, никак не могла этого понять. После смерти отца мама тоже изменилась, почерствела что ли как-то, и мне очень трудно оказалось это принять. А ещё труднее – её нового мужа, который появился в нашем доме через полтора года после смерти отца и с порога начал вести себя, как хозяин. Но и тогда я не стала невыносимой и до сих пор искренне в это верю. Я даже училась хорошо. Не отлично, конечно, я всегда объективно отношусь к своим возможностям, но я старалась, потому что прекрасно понимала, что дурой в глазах мужчин нужно выглядеть, но не быть ею. Этому меня тоже Фая научила. И пока моя мама устраивала свою личную жизнь, переживала медовый месяц, беременность и рожала новому мужу нового ребёнка, я зубрила французский, уже в пятнадцать лет думая о том, куда и как я буду поступать. Очень сомневалась, что отчим согласится содержать меня в течение пяти лет учёбы, и уж точно не выдаст и рубля из семейного бюджета на вступительный взнос в институт. Фая предлагала свою помощь, но я отказалась, понимая, что это приведёт к конфликту с матерью, а мне тогда и так не просто было в родном доме. Нет, меня никто не ущемлял в правах, в угол не задвигал и о существовании моём не забывал, даже после рождения сестры, Альбины, но я всё равно чувствовала себя источником всех неприятностей в их молодой идеальной семье. До сих пор помню, как мама, такая счастливая, помолодевшая, с младенцем на руках, выговаривала мне, что я не должна водиться с мальчиками, потому что им всем только одно от меня и нужно, а я ещё дурочка глупая, и наверняка опасности не замечу и вляпаюсь, обязательно вляпаюсь! Я молча всё это выслушивала, понимая, что спорить бесполезно, а уж говорить, что всё это мне давно объяснила Фая, подавно. Тогда точно грянет скандал. А я скандалить не люблю, да и не умею, и вообще боюсь, когда кричат.

Мамины разговоры о мужском коварстве меня беспокоили мало. Она забивала мне этим голову лет с двенадцати, и если бы не Фая, я ведь на самом деле могла на этом зациклиться не дай бог, но когда я начинала пересказывать мамины слова, Фая начинала хохотать и рассказывать мне истории из своей жизни, которые казались мне едва ли не сказкой. Приукрашивать Фая любит, конечно, я даже предлагала ей начать писать любовные романы, но тогда, будучи впечатлительным подростком, на меня её слова оказывали огромное влияние. Заставляли меня мечтать и на жизнь и мужчин смотреть совсем под другим углом, не под тем, который мне предлагала мама. Она это понимала и злилась. Она всегда на меня злилась.

– Ты в бассейн сегодня ходила?

– Да, мама.

– Ника, вот что ты мне врёшь? – Как сейчас вижу, как она Альку на руках укачивает и на меня шипит. – Я видела тебя с этим оболтусом, со Славиком!

Я глаза выразительно закатила и отвернулась.

– Ника!

– Таня, прекрати. – Отчим появился в дверях комнаты и выразительно на нас глянул. – Ты видишь, что она слушать тебя не хочет? Что ты себе нервы треплешь? Пусть делает, что хочет.

– Что хочет? Я не знаю, что хочет она, но что хочет этот Славик, прекрасно догадываюсь.

Я на мать посмотрела и поинтересовалась:

– И чего он хочет?

Она замерла, в смятении взглянула на мужа, а когда поняла, что я издеваюсь, снова разозлилась.