[Синдром Адели] – длительная любовная одержимость, психическое расстройство, которое заключается в безответной любовной зависимости, схожей по тяжести с наркотической. Синдромом Адели называют всепоглощающую и длительную любовную одержимость, болезненную страсть, которая остаётся без ответа. 

пролог. то что пора оставить позади

герой дождя [поэма]

I. Зов

И лампа в комнате потухла,

и дождь идет который день,

но отправляюсь на прогулку

среди людей, машин – как тень.

Накину плащ и шарф чернушный,

и глубже лоб под капюшон.

Закрою дверь, дождю лишь нужный,

а у соседей рвет шансон.

Лечу по лестнице щербатой,

где стены в роспись важных слов,

но в голове комками вата –

предвестник будущих стихов.

На третьем этаже засада –

тела сплелись до забытья.

Мне это чуждо, мне не надо.

Я – вечный человек дождя.

II. Плач по былому

Свинцом ударят с неба капли,

накинется, как волк, Борей,

и холод в тело, словно сабли,

и взгляд, дорога – все мутней.

Деревья тянут ветки-пальцы

на небо в серых кирпичах.

Больные, голые страдальцы,

стоят они в земле, в слезах.

Мелькают мимо рожи, лица,

плывут, как острова, дома.

Среди воды я мокрой птицей

сную, лишь для себя живя…

Придется ждать автобус жаркий,

и снова видеть пары рук.

Иметь любовь – удел ваш жалкий,

а в одиночку сложно, друг?

И слушать о мужьях рассказы,

как кто-то милую нашел.

Кому ж нужны тупые фразы,

где я один повсюду шел?!

По миру льются реки счастья,

искрятся берега любви,

но для себя дождусь участья

зеркального лишь визави.

Так много было анекдотов,

так много глупых, страстных чувств,

в безумье списанных блокнотов,

до боли быстрых сердца буйств.

А что теперь? Куда все скрылось?

К свои́м рукам теперь бежать.

Надежда – самый страшный вирус.

Надежда – проклятых печать.

Любовь – заслуга фарта злого,

я в лотерею ни рубля –

куда мне чуда звать земного!

Я – нищий человек дождя.

III. Последняя проповедь

Закрылись двери с тихим стоном,

прижалась карта в терминал,

колеса гладят пол бетонный,

в обнимку с сумкой кто-то спал.

Автобус тронулся, вздыхая,

и люди тронулись умом –

стоят, друг друга обнимая.

Любовный, конченый дурдом!

По сте́клам покатились во́ды

слезами неба по земле.

Любовь повсюду – до блевоты,

как будто Бог невдалеке.

Слетают листья-рукавицы

с кисте́й согбенных тополей,

и долго будут с ветром виться –

им вместе, кажется, теплей.

О вы, судьбы любимцы ша́лой,

под пеленою ложных грез

моя когда-то грудь дышала, –

но в эпилоге боль насквозь.

Все ваши роли – только роли,

забудешь слово – проиграл.

Антракт – любовь исчезнет в поле,

а жизнь – обманчивый сериал.

Любовь – пустое только слово,

как холодильник или стол.

Искать и ждать – проект рисковый,

о скольким он сердца вспорол.

Ее страданьем не приманишь,

воюй хоть с солнцем, хоть с луной –

по шутке жизни лишь завянешь,

останешься с самим собой.

Фортуна любит лишь придурков

да тех, кому простейший быт.

Поэтам только в переулках

любви на час огонь горит.

Романтиком мне очень впору

разбиться, чувства не щадя.

Всегда играю без партнера.

Я – вольный человек дождя.

IV. На смерть поэта

Часы мои давно подохли –

сиротство им считать невмочь.

Зато штаны и плащ обсохли,

ведь впереди дожди и ночь.

Автобус выплюнул на сырость

остатки младости лихой,

в которой ливень отразился

очередной больной строкой.

Мне говорят: «Пиши веселье,

пиши, что будет хорошо».

Уроды, стих – не развлеченье,

когда на сердце вечно жгло.

Попробуй от дождя укрыться,

когда внутри идет гроза,

когда вокруг гуляют лица,

но мимо, мимо все глаза!

Удел других – в любви спасаться

удел поэта – между строк,

пытаясь с нового абзаца

объятий получить листок.

Асфальт – душа Эвте́рпы битой,

но люди плюнут здесь, пройдя,

и громко скажут: «Не завидуй».

Я – лишний человек дождя.

V. Реквием

Пахнуло лесом и крестами,

не слышится кукушки трель.

Укрыта белыми цветами

моя земельная постель.

Вокруг нее, смиренно, молча,

пророки милые стоят.

Ирония – лишь одиночки

любовь повсюду породят.

И я ложусь. Венок надену

в могилу теплую как чай.

Стихам моим не видеть тлена –

им будет славы урожай.

Строку за строчкой птицы тянут,

в равнинах ветры понесут,

и даже если в море канут –

дождем над городом пройдут.

Их будут звать по магазинам,

их будут умолять спасти.

Черед им свой, как старым ви́нам,

придет уж завтра к девяти.

Таков удел поэтов смелых,

что жизнь меняют на строфу.

Зато в тетрадях красно-белых,

они способны к волшебству.

Не знать им нежности горящей

не слышать ночью шепот уст.

Им только лирикой звучащей

заполнить боль свою и грусть.

И я умру совсем с улыбкой,

погода хмура, но свежа,

И первый снег моей присыпкой.

Счастливый человек дождя.

VI. Очищение

Померкло солнце безвозвратно,

разверзлась стылая земля,

но только просится обратно

душа мятежная моя.

Вокруг сады уже встречают,

рыбак-апостол машет мне,

и ключник тихо помогает

пройти к светящейся тропе.

И вот ворота золотые,

струятся песни с облаков,

и все страданья вековые

перерождаются в любовь.

И вот уж руки нежно тянет

улыбчивый и кроткий Сын.

И книгу толстую читает

безглавый в смерти господин:

«Любовь сломает все капканы,

она не может умереть.

Язык умолкнет, рухнут страны,

но Дар Любви продолжит тлеть».

И на плечо кладут ладони,

и манят, манят за собой,

и туш играет оживленней,

и наконец в душе покой.

Все ближе, ближе я к заходу,

уже струится яркий свет,

но духу на асфальт охота,

и здесь мне тоже места нет.

Тогда Отец к воротам вышел,

обня́л меня и завещал,

что есть еще на свете вещи,

которых в жизни не встречал.

И перст Его на лоб упрямый

направился как пистолет,

и грохнул выстрел прямо в рану, –

и раны этой больше нет.

И вновь обня́л Своей любовью,

и я уверовал в нее,

и сердце озарилось новью,

родится счастья бытиё.

«Закончился твой путь крестовый», –

поставил точку мой Отец.

Отбросил я венок терновый,

надел лавро́вый свой венец.

«Иди, ступай на Землю с миром,

вселяй в людей надежды свет,

забудь о каторге унылой,

любовь идет к тебе вослед.

И ты, Я знаю, ждать устанешь,

у сердца тоже есть предел,

но завтра, завтра все достанешь,

печали песню ты отпел!

Залейся трелью соловьиной,

дорогой нежности иди.

Окончился твой путь дождливый,

отныне ты – певец любви».

VII. Возвращение

Поэты встретили, кивая,

подняли гроб дубовый мой.

Окончилась судьба земная,

родиться чтобы вновь мечтой.

И сердце у́глем запылало,

глаза огнем святым горят,

и лира снова заиграла –

стихи мои позолотят.

На улице свежо, прохладно,

поэты машут мне рукой.

«Мне тоже вас бросать досадно,

но продолжается мой бой.

Я тоже заложил за стро́ки

все то, что нужно молодым.

Но по одной идя дороге,

не станешь сильно волевым.

И пусть любовь как сон непрочна,

пускай я завтра же сопьюсь,

зато сейчас я точно-точно

как беззаботный посмеюсь».

Пожал я братьев хла́дны руки,

они сказали: «Будем ждать.

Поэзии Отца мы слуги, –

не сможем без тебя поспать».

Леса еловые шуршали

и птицы, животы надув,

своею песнью провожали

певца различных сердца чувств.

VIII. Путь поэта

Автобус снова мчал по лужам,

как старый лодочник-таксист.

А в голове уж образ кружит,

пускай он выдуман и мглист.

Я отошел, свершив заданье,

и я пришел, другое взяв.

Поэту свадьба на метаньях, –

такой у них лиричный нрав.

Сегодня розы собираю,

а завтра строю эшафот.

Вчера осенняя, гнилая,

сейчас строфа уже цветет.

В космической игре поэтов

для каждого своя юдоль,

Особенный посыл куплетов,

своя божественная роль.

Герои лиры есть герои –

они враги простых страстей.

Их не понять, они изгои,

зато и жизни золотей.

Пути у них тяже́лы, стра́нны,

полны убийственных разду́м.

И вечные от мыслей раны,

и одиночества костюм.

Но могут роли изменяться,

польются строки без труда.

Зиме не вечно продолжаться,

прощай, мой человек дождя.

IX. Вечное блаженство

Я скинул плащ угрюмый, черный,

надел песочное пальто,

окошко в прошлое задернул,

от сердца что-то отлегло.

Над миром солнце разразилось,

вдали лелею силуэт.

Все то, что было, удалилось.

Сегодня я – любви поэт.

Как Данте бросил описанье,

так я расстанусь с буйством строк.

В вечерний час я на свиданье

оставлю лирики цветок.

31.10.2023–05.11.2023