Глава 1
Авария

Ян Пржельчик, студент Варшавской академии театрального искусства, установил восемнадцать мировых рекордов по спортивному плеванию пинг-понговым шариком. На двадцать третьем чемпионате мира, проходившем в Найроби, Пржельчик послал снаряд на умопомрачительную дистанцию в сорок два метра и взял свой четвертый Межконтинентальный Кубок. В интервью газете «Z-Games» Ян сообщил, что его достижение – плод изнурительных тренировок, особой диеты и его собственной техники. В отличие от других спортсменов он не плюет с языка, раздувая щеки, как голодная жаба, он работает по-другому – заглатывает шарик и мощным сжатием легких выталкивает его, не забывая соблюсти оптимальную траекторию.

И побеждает. Будущее спортивной плевбы за техникой Пржельчика, сделал вывод корреспондент «Z-Games».

До цунами оставалось совсем немного, сто плевков Яна Пржельчика. Волна надвигалась, возвышалась и гремела, как пара вулканов средней руки, а я почему-то вспоминал вот эту глупость. На пересадочной станции, пока я ожидал коптера на педагогический остров, на глаза попались «Z-Games», прочитал не без удовольствия. Убедился, что маразм как феномен не растворился в далеком двадцать втором веке, маразм процветает и по сей день. Здравствует старикашечка!

Волна шла. Дельфин смотрел сквозь меня пустым взглядом и пронзительно пах рыбой. А я ничего не чувствовал. Как-то все это не по-настоящему было, мимо. Как в кино.

Прыгнуть бы повыше, куда-нибудь…

Короче, тут я немножко даже расчувствовался, немножечко себя уронил и почти…

Впрочем, ладно.

Явилась Аврора. Театрально так, в последнюю минуту, прямо как в «Гончих псах» – там погибающего под натиском киллоидов Игги Джигса в последнее мгновение выручает Капитан Волк. Аврора туда же. «Черничная Чайка» зависла над бассейном на гравитационной подушке, из шлюза выставилась недовольная Аврора и пренаглейшим образом вопросила, долго ли ей еще нас ждать? Так вопросила, гадски, через громкую связь, перекрывая стихию, кровь у меня потом из ушей текла, отомщу-отомщу.

Себя долго ждать мы не заставили. Даже Заскока – и того прихватили. А потом…

Потом прыжок почти с орбиты. Не оглядевшись, не разобравшись, Авроре, видите ли, пригрезился катер Карантинной Службы!

Прыжок, рыскания, накручивание паранойи, прятки в поясе астероидов. И вот тебе метеорит.

Застряли тут на неделю, может, на больше. Боты латают пробоину. Пробоина смешная – с горошину, мизинцем заткнуть можно. Только вот неудачная – продольная, прошило от сканера до рефлекторов. Хорошо прошило: восемь переборок, синтезатор, ортопедический матрац с кокосовой стружкой – он мне был уже дорог, палубного бота, машину гравитации, Авроре оторвало мизинец на правой ноге.

Это ее немножко развеселило, сбило скепсис, а то последние три дня сидела и все фыркала и недовольствовалась, как чесоточная ехидна в брачный период.

– Я тебе говорю – мне показалось, что там был катер! Сканер показывал приближение…

– У тебя в мозгу это приближение было! – Я стучал себя по голове. – В черепушке! Мы удрали с орбиты Земли, даже не выяснив, что там произошло! Почему нас забросили на этот остров!

– Если бы мы там еще немного провисели, то сейчас бы ты не здесь пончики лопал! – орала Аврора. – Ты бы в настоящем лагере сидел! Тебя бы сейчас перевоспитывали по полной!

– Лучше перевоспитываться по полной, чем находиться с тобой в одном пространстве!

– Да если бы не я, ты бы уже собой селедок откармливал! – приводила Аврора железный аргумент.

Это точно. До цунами оставалось всего ничего. Но должником при этом я себя совсем не чувствовал. Если бы не она, я сам с острова давно сорвался бы. На «Чайке».

– И зачем я дернулась?! – Аврора царапала голову и носилась по кают-компании. – Зачем?! Вообще я Гошу хотела спасти, а не тебя! Ты случайно подвернулся!

Аврора. Эос. Каждый год в Англии четыреста человек вывихивают шеи, наблюдая за утренней звездой. У меня шея три дня потом болела, а под рукой ни пиявки целебной, ни муравья, даже вульгарной пчелы – и той нет… Случайно подвернулся! Ну да, так оно и есть. Случайно, все случайно…

– Ты бы мне спасибо сказал! – волновалась Аврора. – А ты на меня с нападками! Ты на меня с угрозами!

Я хотел ей сказать, что к угрозам пока еще не приступал и приступать вообще-то не собираюсь, просто возьму двумя пальцами и придавлю…

И тут метеорит. Муха.

Бздыц! Мизинец отделился. Авария.

Аврора вопила, как выпь в морозы. А поскольку гравмашина отключилась, Аврора с позорными криками повисла в пространстве, распространяя по сторонам кровавые ошметки. Тут же влетел автомед, Аврора шарахнула его здоровой конечностью, бот ударился в переборку, расшиб аптечку и распространил в воздухе йод, зеленку, унигель и чрезвычайно вонючие капли Анри.

Пробудился Заскок. В последнее время он был вял и ущемлен духом – я загнал его в рундук в кают-компании, и он сидел там на удивление послушно, иногда покрякивал, иногда выдавал что-нибудь административно-казенное, типа «во время движения держитесь справа» или «проезд при опущенном шлагбауме категорически запрещен», не знаю уж, где он такого понабрался. А после удара выставился и давай башкой вращать. Нащупал баян и даже как-то к нему потянулся, но тут мимо него пролетел кровавый кусок Аврориной конечности, и Заскок брюзжащим голосом заявил:

– Для утилизации биологических отходов надлежит использовать надлежащие контейнеры!

Пораженная Аврора открыла в рот, а Заскок тут же добавил:

– Прекратите разбрасывать мусор, берегите природу!

Аврора его, наверное, убила бы. Но тут весьма кстати завыли аварийные сирены, засвистел воздух, бортовой компьютер Глаша сонным голосом известила, что «объем нарушен, использовать кислородное оборудование». По стенам поползли оранжевые ремонтные миниботы, «Чайка» дернулась, теряя вектор, боты оторвались от стен и смешались с зеленкой, Авророй и ее оторванным мизинцем, образовалась дурацкая куча. Все это принялось кувыркаться, барахтаться и издавать разные звуки, я чуть аппендикс себе не отхохотал, пришлось на ночь бандаж надевать.

Для усугубления абсурда происходящего я взял баян и вручил его таки Заскоку. Тот немедленно заиграл, видимо, сидючи в рундуке, соскучился по прекрасному и прочим си-бемолям. Жизнерадостные песни про высокие удои (или надои) молока в европейской части России, про широкие поля, густые леса и одинокую песню соловушки, разудалые притопы (притоптывать, сидя в рундуке, было сложно, и вместо этого Заскок прищелкивал челюстями), развеселые присвисты (челюсти были заняты притопами, и присвистывал Заскок с помощью ушей, кажется) – все это богатство фольклорной культуры разносилось по рубке, поднимало настроение и мышечный тонус.

Аврора же от ярости сделалась цвета перезрелого мандарина, а я предложил Заскоку расширить свой репертуар за счет тирольских напевов и чукотского горлового пения. К моей радости Заскок (не даром он все-таки был Заскоком!) выполнил мою заявку – и захрипел что-то из репертуара алтайских шаманов и…

Теперь вот Аврора мастерит механического попугая. Я бы сказал, она мастерит возмутительного механического попугая – он очень похож на меня, не только карканьем, но и внешностью. Омерзительная птица, пристрелю ее, как будет готова. Послушаю, как кривляется, – и сразу пристрелю. Или лучше шею сверну, шея его так и просится в мои стальные лапы, хрум-хруст.

Мастерит попугая, палец восстанавливает. Кстати, он у Авроры регенерировал уже наполовину, и она его холит и лелеет, втирает бальзамы и припаривает припарки, смотреть противно. Хотя, с другой стороны, делать все равно нечего. Или попугая строй, или палец исцеляй. Мы стоим на луне Х звезды Y планеты Z, я не стал запоминать название, там одни буквы и цифры. Атмосферы почти никакой, гулять негде, одни камни и ущелья, тоска. С Кошмарихой общаемся мало, она на меня в обиде за то, что я хохотал. Ну, когда палец оторвался.

Конечно, может быть, я и не прав, девчонки к своим пальцам трепетно относятся, ведь метеорит ей не только мизинец отстриг, он ей еще весь педикюр испортил, теперь заново подтачивай напильником, крась, полируй – работа нелегкая, можно сказать, изнурительная.

А с другой стороны – палец. Подумаешь, потеря. Вот если бы ей метеорит в голову попал, тут бы уже мало смешного было, а палец так, ерунда. Хотя у Кошмарихи, возможно, и голова способна регенерировать.

Как у гидры.

И вот она со мной не разговаривает – ну и пусть не разговаривает, я сам по себе.

Впрочем, мы все-таки общаемся. Так, немного, по необходимости. Определяем, что делать дальше. Куда направить свои злодейские космические стопы. Правда, определиться не можем, муки выбора, однакость.

Боты запаивают пробоины, это дело кропотливое. А я, пока есть минутка свободная, пишу дневник. Даже не дневник, мемуар такой. А что, она попугая, а я дневник. Конечно, кто-то может сказать, что я еще молод для мемуара, что это удел седых двухсотлетних старцев, но я считаю, что нет, мемуар может писать любой, чья жизнь изобиловала приключениями, опасностями и дураками. Моя, лично, изобиловала и первым, и вторым, и третьим – этим в особенности, как собака блохами. Так что есть что сообщить. И вообще, все приличные люди прошлого писали мемуары, чем, чем я хуже?

Чем я хуже Макиавелли?

И даже лучше во много раз.

Так что пишу. По старинке так, красиво. Велел ремботу склепать пишущую машинку, бумаги налепил, пишу. Убиваю сразу двух краказябров – освещаю свой жизненный путь – это раз, нервирую Аврору клацаньем клавиш – это два. Сижу, печатаю, Стрыгин-Гималайский в Меркурианское лето просто. Буковки складываются в слова, в суровую летопись жизни, я пишу про Фогель, и про гигантскую рогатку, и про «Батискаф», и про многое, многое другое. Думаю. Что же все-таки случилось там, на острове Перевоспитания? И ответа не нахожу. Для того чтобы получить ответ, надо вернуться на Землю. А путь на Землю пока закрыт – там Карантинная Служба.

На седьмой (кажется) день Аврора не выдержала.