Часть I: Пробуждение

«Мы искали голос в пустоте. Мы нашли эхо».

Глава 1: Сорок часов света

Свет умирал медленно.

Ирэн Волкова-Чен стояла у обзорного окна лаборатории астрометрии и смотрела на Солнце – крошечную искру, затерянную среди тысяч других звёзд. Восемь лет назад эта искра была диском, слепящим и властным. Теперь – просто яркая точка в созвездии, которое она сама придумала и назвала Домом. Сентиментальность, недостойная учёного. Но здесь, в шестидесяти миллиардах километров от Земли, сентиментальность была единственной роскошью, которую она себе позволяла.

Сорок часов. Столько времени требовалось свету, чтобы преодолеть расстояние между ней и всем, что она когда-либо знала. Сорок часов – и любое её слово, отправленное домой, становилось историей ещё до того, как достигало адресата.

Она коснулась холодного стекла кончиками пальцев. Не настоящего стекла, конечно – многослойного композита, способного выдержать удар микрометеорита на скорости двадцать километров в секунду. Но холод был настоящим. Корабль экономил энергию на периферийных отсеках, и лаборатория астрометрии, которую Ирэн давно превратила в свой личный кабинет, никогда не прогревалась выше шестнадцати градусов.

– Доктор Волкова-Чен, – голос ARIA прозвучал мягко, почти интимно. Бортовой интеллект научился модулировать тон в зависимости от времени суток и эмоционального состояния собеседника. Или думал, что научился. – Совещание начнётся через семнадцать минут. Командир Накамура просил напомнить о вашем вступительном слове.

– Спасибо, ARIA.

Ирэн не двинулась с места. Семнадцать минут – целая вечность. Достаточно, чтобы ещё раз проверить расчёты, которые она проверяла уже сотню раз. Достаточно, чтобы усомниться во всём, во что верила последние двадцать лет.

Через три дня они достигнут точки рандеву. Через три дня она увидит его своими глазами – объект, который восемь лет назад перевернул всё, что человечество знало о своём месте во Вселенной.

Орфан.

Она беззвучно произнесла это имя, и оно показалось ей молитвой. Или проклятием. За восемь лет она так и не решила, чем именно.

Имя придумал не она. Его предложил какой-то журналист из «Марсианского вестника» – Ирэн даже не помнила его фамилии. Орфан. Сирота. Одинокий посланник, дрейфующий в вечной тьме на границе Солнечной системы. Название прижилось мгновенно, обогнав официальное обозначение OOC-2179-A. Люди всегда предпочитали имена номерам. В именах была история, судьба, смысл. В номерах – только порядок обнаружения.

Ирэн отвернулась от окна и направилась к рабочему терминалу. Экран услужливо засветился при её приближении, выводя последние данные телеметрии. Она скользнула взглядом по цифрам – курс стабилен, отклонение в пределах допустимого, расчётное время прибытия без изменений. Всё так, как должно быть. Всё под контролем.

Так почему же у неё дрожали руки?

Она сжала кулаки, пряча предательскую дрожь. Глупо. Она провела в космосе больше половины сознательной жизни. Первая высадка на Европу, когда ей было двадцать три. Три года в исследовательской станции на Титане. Экспедиция к поясу Койпера, едва не закончившаяся катастрофой. Она видела вещи, от которых у других людей поседели бы волосы – впрочем, её волосы всё равно поседели, просто по другой причине. Она научилась контролировать страх, превращать его в топливо для разума.

Но это было другое. Это было… конечной точкой. Вершиной всего.

Или пропастью.

Терминал мигнул, сообщая о входящем сигнале. Ирэн нахмурилась – до сеанса связи с Землёй оставалось ещё четыре часа. Внеплановая передача означала либо чрезвычайную ситуацию, либо политическое давление.

Учитывая последние месяцы – скорее второе.

Она активировала приём. Экран заполнился лицом директора Елены Сантос – седой, усталой женщины с острыми скулами и взглядом, который мог резать титановую обшивку. За её спиной угадывались интерьеры штаб-квартиры Объединённого Космического Агентства в Женеве: панели из синтетического дерева, приглушённое освещение, край голографической карты Солнечной системы.

– Доктор Волкова-Чен. – Сантос не тратила время на приветствия. – Я понимаю, что это выбивается из графика, но ситуация требует немедленного обсуждения.

Запись была сделана почти двое суток назад – стандартная задержка связи с внешними рубежами Облака Оорта. Сантос говорила в прошлое, обращаясь к женщине, которой Ирэн была сорок часов назад. Странное ощущение – получать срочные сообщения, которые устарели ещё до того, как ты их услышал.

– Совет Безопасности провёл экстренное заседание по поводу вашей миссии, – продолжала директор. На мгновение её маска официальности дрогнула, и Ирэн увидела за ней что-то похожее на тревогу. – Марсианская Федерация требует включить своих наблюдателей в состав контактной группы. Представители Пояса настаивают на немедленной публикации всех данных в открытом доступе. А на Земле… – Сантос замолчала, подбирая слова. – На Земле творится нечто, чего я не видела за тридцать лет в политике.

Она слегка повернула голову, и в кадр попала часть голографического экрана за её плечом. Ирэн узнала новостную ленту – мелькание заголовков, кадры демонстраций, лица, искажённые экстазом или яростью.

– Движение «Голос Сеятелей» удвоилось за последний месяц. Они требуют признать Орфан священным объектом и запретить любое «осквернение». На прошлой неделе их активисты захватили передающую станцию в Патагонии – они транслировали обращение к зонду двенадцать часов, пока службы безопасности не восстановили контроль. – Сантос покачала головой. – С другой стороны, появились группы, которые считают зонд угрозой. Они называют себя «Истинными детьми Земли» и требуют уничтожить объект до того, как вы… мы… установим контакт.

Ирэн закрыла глаза. Она знала об этих движениях – обрывки новостей просачивались даже сюда, на край Солнечной системы. Но одно дело читать сухие отчёты, и совсем другое – видеть озабоченность на лице человека, который управлял самой могущественной космической организацией человечества.

– Я говорю вам это не для того, чтобы напугать, – голос Сантос стал жёстче. – Я говорю это, чтобы вы понимали контекст. Каждое ваше решение будет анализироваться миллиардами людей. Каждое слово, которое вы скажете после контакта, станет священным текстом для одних и приговором для других. Вы больше не просто учёный, доктор Волкова-Чен. Вы – символ. Хотите вы этого или нет.

Пауза. Сантос смотрела прямо в камеру, словно могла видеть сквозь сорок световых часов.

– Совет принял резолюцию. Официально она касается «обеспечения прозрачности и международного контроля». Неофициально… – директор понизила голос, – неофициально это попытка связать вам руки. Они боятся, Ирэн. Все боятся. И страх делает их опасными.

Использование имени – без звания, без фамилии – было нарушением протокола. И именно поэтому оно прозвучало так весомо.

– Я сделаю всё возможное, чтобы защитить автономию экспедиции. Но вам нужно дать мне что-то, с чем я смогу работать. Результаты. Данные. Хоть что-нибудь, что покажет – мы контролируем ситуацию. – Сантос помолчала. – Что вы контролируете ситуацию.

Запись закончилась. Экран вернулся к стандартной телеметрии – безмятежные цифры, равнодушные к человеческим страхам и политическим играм.

Ирэн медленно выдохнула. Четырнадцать минут до совещания. Она потратила три на просмотр сообщения и ещё одну – на то, чтобы вспомнить, как дышать.

Контролировать ситуацию. Она едва не рассмеялась. Они летели к объекту, который существовал четыре миллиарда лет – дольше, чем жизнь на Земле. Объекту, созданному цивилизацией, о которой они не знали ничего, кроме того, что она когда-то существовала и, вероятно, больше не существует. Объекту, который мог быть чем угодно – от заброшенного зонда до машины судного дня.

И Елена Сантос хотела, чтобы она контролировала ситуацию.

Ирэн поднялась и направилась к выходу из лаборатории. В коридоре было пусто – по корабельному времени шёл седьмой час утра, и большинство экипажа ещё готовились к началу дня. Она прошла мимо закрытых дверей жилых модулей, мимо оранжереи с её влажным, земным запахом, мимо медицинского отсека, откуда доносилось тихое гудение диагностического оборудования.

«Горизонт-7» был её домом уже восемь лет. Триста сорок метров стали, композитов и надежды – вот и всё, что отделяло двенадцать человек от абсолютной пустоты. Она знала каждый угол этого корабля, каждую вибрацию двигателей, каждый скрип переборок при изменении курса. Она знала, какой из душевых в жилом модуле имеет склонность к протечкам, и в каком углу оранжереи томаты вырастают слаще всего.

Она знала этот корабль лучше, чем когда-либо знала свой дом на Земле.

И всё же – сейчас он казался ей чужим. Слишком маленьким для груза, который они несли. Слишком хрупким для миссии, которую им предстояло выполнить.

Лифт доставил её на командный уровень. Двери конференц-зала были уже открыты, и изнутри доносились голоса – приглушённый смех Амары, односложные ответы Накамуры, быстрая, захлёбывающаяся речь Кая.

Ирэн остановилась у порога, позволив себе секунду – просто смотреть. Просто запомнить их такими.

Амара Обианг сидела на краю стола, болтая ногами, как школьница. Тридцать шесть лет, два докторских диссертации, один из самых цитируемых палеогенетиков своего поколения – и при этом она до сих пор не научилась сидеть на стуле, как нормальный человек. Её тёмная кожа блестела в свете потолочных панелей, курчавые волосы были собраны в хаотичный пучок, удерживаемый чем-то, подозрительно похожим на карандаш для записей.

– …и тогда он говорит: «Но это же противоречит второму закону термодинамики!» – Амара всплеснула руками. – А я ему: «Дружок, если бы ты видел мою лабораторию после магистрантов, ты бы знал, что энтропия – это не закон, а образ жизни».

Кай Эриксон хмыкнул, не поднимая глаз от планшета. Двадцать девять лет, сын шахтёров из пояса астероидов, ни разу не ступавший на планету с атмосферой. Он был худым и нескладным, с той особенной хрупкостью костей, которую давала жизнь в низкой гравитации. Его светлые волосы торчали во все стороны – корабельная парикмахерская давно капитулировала перед его непослушными вихрами.

– Термодинамика, – буркнул он. – Ещё один земной предрассудок. У нас в Поясе говорят: если оно работает – не трогай. Если не работает – разбери и собери заново.

– А если после сборки остаются лишние детали?

– Значит, в следующий раз соберёшь лучше.

Юрий Накамура-Иванов стоял у тактического экрана, заложив руки за спину. Пятьдесят один год, бывший офицер космофлота Земной Федерации, ветеран трёх миротворческих операций в поясе Койпера. Его лицо – смешение японских и славянских черт – хранило то выражение каменного спокойствия, которое Ирэн видела только у людей, переживших вещи, о которых не рассказывают за ужином.

Он заметил её первым. Лёгкий кивок – почти незаметный, но Ирэн научилась читать его жесты за восемь лет совместного полёта.

– Доктор Волкова-Чен. – Он повернулся к остальным. – Начинаем.

Амара соскочила со стола с грацией, неожиданной для её комплекции. Кай отложил планшет – неохотно, словно расставался с любимой игрушкой. Через минуту в зал вошли остальные: доктор Мишель Фонтен, корабельный медик, с вечно обеспокоенным выражением лица; Ли Чжань, инженер систем жизнеобеспечения, молчаливый и незаметный, как тень; Сара Нильсен, специалист по связи, чьи наушники, казалось, приросли к её голове.

Одиннадцать человек. Двенадцатого – старшего инженера Когана – три месяца назад пришлось поместить в медицинскую кому после несчастного случая в реакторном отсеке. Он выживет, но не раньше, чем они доставят его на Марс.

Ирэн заняла своё место во главе стола. Экран за её спиной ожил, выводя трёхмерную карту пространства: корабль – мигающая зелёная точка, цель – красный маркер, расстояние между ними – тонкая пунктирная линия, сокращающаяся с каждым часом.

– Семьдесят два часа до точки рандеву, – начала она. Голос звучал ровно – годы практики не прошли даром. – По последним данным телеметрии, объект сохраняет стабильную орбиту. Никаких изменений в электромагнитном излучении, никаких признаков активности. Он ведёт себя так же, как вёл последние восемь лет с момента обнаружения. Как кусок камня.

– Очень большой кусок камня, – вставила Амара. – С очень странной спектральной сигнатурой.

– Именно. – Ирэн коснулась экрана, и изображение сменилось: спектрограммы, графики поглощения, химический анализ. – Внешние слои объекта не соответствуют ни одному известному классу астероидов. Соотношение металлов, силикатов и углеродных соединений… – она замолчала, подбирая слова, – …невозможно для естественного образования.

– То есть это точно не астероид, – Кай подался вперёд. – Мы летели восемь лет, и вы только сейчас решили сказать: «Эй, ребята, это не камень»?

– Мы знали это с самого начала, – терпеливо ответила Ирэн. – Вопрос в другом: что это такое. Автоматический разведчик, обнаруживший объект, собрал данные с расстояния в двести тысяч километров. Этого хватило, чтобы определить: перед нами нечто искусственное. Нечто… – она снова запнулась, – …созданное. Но для более детального анализа нужно было подойти ближе.

– И вот мы здесь. – Накамура скрестил руки на груди. – Ближе, чем кто-либо когда-либо был.

– Ближе, чем кто-либо когда-либо был, – эхом повторила Ирэн.

Тишина.

Она понимала, что должна сказать ещё что-то. Слова ободрения, напутствие, что-нибудь вдохновляющее. Но слова застряли где-то на полпути между мозгом и языком, и всё, что она могла – смотреть на эту красную точку на экране и думать о том, что за этой точкой может скрываться.

– ARIA, – Накамура нарушил молчание. – Статус систем.

– Все системы функционируют в пределах нормы, командир. – Голос бортового интеллекта был ровным и лишённым интонаций – нейтральный фон для человеческих эмоций. – Запасы топлива составляют шестьдесят семь процентов, что достаточно для выполнения миссии и возвращения на базовую станцию. Системы жизнеобеспечения работают с эффективностью девяносто четыре процента. Прогнозируемое время прибытия к объекту – семьдесят один час сорок три минуты.

– Коррекция курса потребуется?

– Незначительная. Я проведу её автоматически через четырнадцать часов, если параметры не изменятся.

Накамура кивнул и повернулся к Ирэн. В его глазах она прочла вопрос: Ты в порядке?

Она ответила лёгким движением бровей: Справлюсь.

– Протокол первого контакта, – сказал командир, обращаясь ко всем. – Доктор Волкова-Чен, напомните основные положения.

Ирэн выпрямилась. Это она могла – говорить о протоколах. Протоколы были надёжны. Протоколы не вызывали экзистенциального ужаса.

– Первая фаза – дистанционное наблюдение. Мы займём позицию в пятидесяти километрах от объекта и проведём полный спектральный анализ. Никаких активных действий, никаких попыток коммуникации. Только сбор данных.

– А если объект… проснётся? – Сара Нильсен подняла руку, словно ученица на уроке. – Если он отреагирует на наше присутствие?

– Вторая фаза протокола предусматривает несколько сценариев ответа. – Ирэн переключила экран на схему с разветвлёнными линиями. – Если объект проявит признаки активности, но не агрессии, мы продолжаем наблюдение и пытаемся установить паттерны. Если активность будет носить угрожающий характер…

– Уходим, – закончил Накамура. – Без обсуждений. Безопасность экипажа – приоритет номер один.

– Точно.