Вообще-то я лукавила. Каждый край самобытен, и возвращение в город, где ты жил когда-то, сродни возвращению в дом старого друга. А вот люди обезличиваются – одни и те же лица в городах, за тысячи километров друг от друга, одни и те же гримасы. Пустые враждебные взгляды чиновников, любопытные взгляды крестьян, скучные скользящие взгляды туристов. Одни и те же влюбленные, матери, нищие, калеки, торговцы, поклонники бега трусцой, дети, полицейские, таксисты, сутенеры. Время идет, и тебя начинает мучить паранойя – кажется, будто все эти люди тайком следуют за тобой из города в город, в другой одежде, в другом обличье, но по существу те же самые. Занимаются своей рутиной, а сами косятся на нас, чужаков, незваных пришельцев.
На первых порах тебя распирает чувство превосходства. Мы – раса избранных, путешественники. Мы видели и испытали гораздо больше, чем они, кто довольствуется монотонным «сон – работа – сон», возделыванием аккуратных садиков, одинаковыми загородными коттеджами и жалкими мечтами. Мы их за это даже чуть-чуть презираем. А потом приходит зависть. Поначалу мы посмеиваемся над собой. Что-то кольнуло вдруг и почти сразу исчезло при виде женщины в парке, склонившейся над малышом в коляске; лица обоих озарены, но не лучами солнца. Потом зависть дает о себе знать второй раз, третий – двое влюбленных идут по набережной, держась за руки; вот молодые сотрудницы некой фирмы весело смеются за столиком, подкрепляясь в обед кофе с круассанами… – и вскоре поселяется в душе ноющей болью. Нет, куда б ни завели тебя скитания, каждый уголок на земле по-прежнему самобытен. А сердце со временем начинает разъедать ржа. Смотришь утром на себя в гостиничное зеркало, а лицо твое будто помутнело, затерлось от множества таких вот случайных взглядов. К десяти часам простыни будут выстираны, ковер вычищен. Странствуя, мы регистрируемся в гостиницах под разными именами. Идем по жизни, не оставляя следов. Не отбрасывая тени, как призраки.