Незабвенному Томми

© Н. Б. Буравова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка®

Пролог
Коппе, Финляндия, 1 ноября 2019 года

Сначала добела раскаленная боль.

Нет сил думать. Нет сил сопротивляться.

Ледяная вода парализует все мышцы.

Тело превращается в одну отчаянную мольбу: пусть все скорее закончится.

Вынести это и выжить невозможно.

Но в тот момент, когда ей кажется, что она вот-вот умрет от мучительной рези и жалящего колотья, иглы отступают, сменяясь глубинной болью, поскольку клетки тела пытаются приспособиться к ужасающе низкой температуре.

Поверхность. Нужно выбраться на поверхность. Эта мысль вытесняет все остальное.

Вместо страха, отрицания, непонимания в действие вступает инстинкт самосохранения.

Ноги брыкаются, руки шарят вокруг в поисках той дыры, в которую она свалилась, того пролома во льду.

Вверх, вверх, наконец, голова выныривает из воды, и рот судорожно глотает воздух.

Кислород, внезапно хлынувший в легкие, вызывает выплеск адреналина, и теперь она знает, что делать.

Раз. Перебороть изнурительную дрожь, которая может снова загнать ее под воду.

Два. Выбраться из воды и выползти на лед.

Три. Доползти до твердой земли.

Ей повезло; это стремление прочно зафиксировалось в глубинах мозга.

Некоторые, оказавшись в ледяной ловушке, так и не находят выхода. Последнее, что они видят, – пелена непроницаемого льда, проблеск света на другой стороне. Но она это уже проходила. По крайней мере, у нее есть шанс.

Рука выбрасывается на замерзшую поверхность, туда, где лед не растрескался, и растопыривается пальцами, как страховочный якорь.

Она видит фигуру и помнит, кто это. Зовет на помощь. Во всяком случае, так ей кажется. Рот открывается, но звука нет. А сказать нужно так много.

«Ты ошибаешься. Это не имеет значения. Я никому не скажу».

Человек просто наблюдает. Не пытается прийти на помощь. И потом просто уходит.

Женщина в озере видит малиновые брызги на белом снегу, покрывающем лед, на толстом слое снега, который и заманил ее на самую тонкую, самую опасную часть озерного льда. Красное на белом фоне мучительно красиво, и она почти забывает, что ведь это ее кровь пролилась там. Что рваный след, тянущийся к разбитому льду, остался, должно быть, после того, как она пыталась убежать в безопасное место, а из открытой раны текла кровь.

Ее рука тянется и скользит, тянется и скользит, но ухватиться не за что.

Женщина пытается кричать, но ничего не получается. Стук в голове и колотье ледяной воды украли ее голос.

Да и кто здесь услышит?

Она одна, в западне замерзшего озера, а на мили вокруг лишь березы, лесные звери да сплошное белое безмолвие.

Она не идеальна. Она делала много глупостей. Совершила немало поступков, о которых сожалеет.

Но такого она не заслуживает.

Не предвидела даже в самых жутких кошмарах.

Еще очень со многими хотелось бы поговорить в последний раз. И очень многим сказать, как она их любит, хоть и скупилась на ласковые слова.

Она еще думает, что все будет хорошо. Ведь не может не быть. Не с такими молодыми. Она не может вот так просто умереть. Кто-нибудь найдет ее и спасет.

Тело начинает неметь. Сознание уплывает. Скребущая рука замирает.

Последнее, что она видит перед тем, как ее поглотит ледяная вода, – новый снегопад.

Он завораживает своей красотой.

Нежные, ласковые кристаллики падают ей на лицо. Падают… падают.

И падают.

Лондон, Англия, середина декабря 2019 года

– Твоя первая ошибка, Александр, заключалась в том, что на обед ты повел их в мясной ресторан. Этим ублюдкам не нужны стейк и эль, даже если в вашем хипстерском заведении чипсы подают в алюминиевой корзинке, а стол сделан из переработанного дерева, выросшего в лондонском Тауэре. Им нужен обед в стиле Людовика XIV: портвейн за 400 фунтов бутылка, садовые овсянки ^[1], которых едят, накрывшись белой салфеткой, ромовая баба, пропитанная арманьяком.

Тут Чарли замолкает, чтобы проглотить горку осетровой икры и запить ее хорошим глотком «Скримин-Игл» ^[2]. Молчит и Алекс.

– К счастью для тебя, менеджер проекта позвонил мне. И я повел их в Коннахт на «ужин с поваром». Гробаный стейк. Впрочем, ты же дилетант. А мы хотим, чтобы, получив контракт, они остались с нами. Ведь лоббисты им будут нужны круглый год.

Чарли с такой силой хлопает Алекса по спине, что наверняка выбил бы из него то, чем он подавился – если бы он, конечно, подавился.

– Грёбаный стейк, Чарли, – тихо поправляет Алекс. – Грёбаный, «ё», а не «о».

– А я так и сказал.

– И это был выдержанный стейк на косточке.

– Несвежий стейк. Твою ж мать.

– Для Кэссиди будет большой удачей получить этот контракт, Чарли, – говорит Алекс. – Я бросил на это все силы, но правительство еще не решило, что делать с портами, и не может позволить себе технологии, которые эти ребята хотят продать.

– Ну, ведь что-то делать все равно придется, дабы не пускать нищебродов. Такова воля народа. А премьер-министр должен объявить, как будет работать таможня после Брекзита. И тогда почему бы не Кэссиди? Бесконтактный таможенный контроль – это же мечта. Эти братья просто чертовы гении какие-то.

– Думаю, бюджета премьер-министра хватит только на картонные вывески и черные маркеры, – возражает Алекс.

– Значит, нужно больше смазки, ты, непонятливый засранец, – огрызается Чарли и резко встает, чтобы найти Серену, администратора.

Алекс выливает остатки вина себе в бокал и осматривает коллег по работе – сто двадцать человек, собравшихся в большом, тускло освещенном подвальном помещении «Смоковницы». Это ежегодная рождественская вечеринка «Томпсон, Мэйл энд Синклер», или TM&S, для тех, кто не хочет лишний раз утруждаться. Единственная уступка, которую в безупречно выдержанном в национальном стиле ливанском ресторане сделали Рождеству, – центральное украшение столов: простые белые свечи, обвитые замысловатыми ягодными гирляндами. В зале по-прежнему пахнет экзотическим ароматом цеструма, или ночного жасмина; изысканно украшенные медные вазы-амфоры уютно устроились под традиционными арками, а пышные растения, скрывающиеся в углах, напоминают о лете в обрамленных кедрами садах.

Организатор мероприятия выбрал «Смоковницу» исключительно из-за популярности, а вовсе не ради праздничной атмосферы.

Вот же «гробаное» Рождество, думает Алекс.

Начиная работать в здании эпохи Регентства, где размещается TM&S, он полагал, что будет единственным, кто не прошел через Итон или Бейллиол ^[3]. И главным образом потому, что в офисе все говорили одинаково уныло растягивая слова, как это принято в высших классах. Он ошибся.

Взять хотя бы Кристиана в отделе контроля – парень из семьи рабочих из Лидса. А Аннабель из бухгалтерии выросла в заурядном пригороде Ньюкасла для среднего класса. Невелика разница с Эппл-Дейлом, деревней, где вырос Алекс. Однако Кристиан и Аннабель избавились даже от малейшей северной напевности в речи. В отличие от Алекса, над которым до сих пор безжалостно издеваются из-за его выговора. Его и прозвали «Нержавейкой» – в честь дара, который Йоркшир преподнес всему индустриальному миру, и потому, что Алекс не слишком эмоционален.

Чарли Миллс появился на свет в рабочей семье, обитавшей в многоквартирном доме лондонского Ист-Энда. Но умение, подобно хамелеону, приспособиться к любым условиям отлично служит и Чарли, и Кристиану, и Аннабель в деле, которым занимаются все трое.

В лоббировании.

В великом умении притворяться, будто знаешь все, чтобы убедить других, которые тоже только притворяются, будто знают, что делают, в том, что твой вариант – лучший.

Алекс отличный лоббист, ему и говор незачем подделывать. Он просто подделывает все остальное. Его сестра Вики однажды сказала, что он живое воплощение Дона Дрейпера из «Безумцев» ^[4].

Вики всегда умудрялась безошибочно формулировать самые тайные страхи Алекса.

В прошлом месяце Алекс работал в команде, пробивавшей контракт для частной страховой компании. Их работа заключалась в подтасовке кое-каких цифр, дабы убедить высокопоставленных чиновников в Министерстве здравоохранения, что койки в государственных больницах обходятся дороже, чем в частных.

Алекс, сын почтальона и учительницы сельской школы, провел презентацию гладко. И лишь он один видел, как с каждым словом из его тела утекает душа.

Сделку с дьяволом подписали, когда представители департамента, небрежно проглядев цифры, заявили, что искали именно такую статистику, дабы обосновать новое направление внутренней политики.

Потом будущие партнеры дружно пересмеивались и чокались чашками с кофе, которые развозили работники на минимальной зарплате.

Чарли возвращается с бутылкой еще более дорогого вина.

Хотя Алекс и не разделяет его склонности к мотовству, они с Чарли по-прежнему остаются лучшими друзьями. Он интересный человек. Первые шесть лет жизни Чарли провел с четырьмя братьями и сестрами в крошечной муниципальной квартирке, где семеро членов семьи теснились в трех крохотных спальнях. Его отец, человек предприимчивый в духе Дэла Боя ^[5] и Алана Шугара ^[6], сумел пройти путь сначала от водителя городского автобуса до водителя междугородного, а затем от владельца автобуса до владельца автобусного парка. Именно доходы отцовской колесной империи позволили Чарли поступить в дублинский Тринити-колледж, попасть в который было гораздо проще, чем в престижные английские университеты, но который все же слыл достаточно элитарным, чтобы рекрутеры из TM&S не обращали внимания на явное отсутствие голубых кровей.

Чарли ему по-прежнему симпатичен, несмотря на новообретенный снобизм.

Алексу нравится и Аннабель, но он терпеть не может Кристиана, который, по слухам, обманул одну из стажерок, пообещав обеспечить ей должность в штате. Только партнеры могут выбирать, кто из стажеров останется, и это редко зависит от того, хороши ли они в постели.

– Ты какой-то тихий сегодня, Александр, – замечает Чарли.

– Чарли, старина, ты же знаешь, я этого терпеть не могу, – отзывается Алекс. – В Содоме и Гоморре и то, наверное, веселились скромнее.

– Это твоя проблема, Алекс. А ты, видно, хочешь просто зарабатывать деньги. Не зная, как их потом потратить. Ладно, где собираешься провести Рождество?

Алекс берет вновь наполненный бокал и делает большой глоток.

– Дома, – говорит он.

– А твоя милашка-сестра приедет?

– Слушай, ты же видел только фотографии Вики, – недоумевает Алекс. – С чего вдруг так запал на нее?

– Зато, чувак, на этих фотографиях она – на пляже в Марокко, загорелая, в купальнике из двух ленточек, – мечтательно произносит Чарли. – А я всего лишь человек.

– Знаешь, если она и соизволит вернуться домой, я тебя к ней не подпущу. – Алекс крутит вино в бокале. – Хотя планы Вики мне все равно неведомы. Не разговаривал с ней несколько месяцев.

– Она приедет, не волнуйся, хотя бы для того, чтобы отвлечь внимание от тебя, – подкалывает Чарли, но думает уже о другом, точнее, о другой: о Серене, которая скользит мимо в обтягивающей белой блузке и короткой черной юбке, намереваясь продать одному из их безрассудных коллег еще одну бутылку безумно дорогого вина.

Алекс не хочет возвращаться в Эппл-Дейл на Рождество и уже несколько месяцев пытается придумать оправдание, но – вот же ирония судьбы – человек, который, по сути, зарабатывает на жизнь втиранием очков, не может придумать ничего достаточно правдоподобного, чтобы пустить пыль в глаза родителям. Не под силу ему и сказать: «Ребята, я все это время и сам себе-то с трудом смотрю в глаза, а уж за праздничной индейкой и ветчиной заглянуть в отцовские, чтобы увидеть там осуждение, мне, черт возьми, и вовсе невмоготу».

Он одновременно и опечален, и смирился, что для семьи Эвансов свет в окошке – это Вики. Двадцатишестилетняя Вики, которая только и достигла в жизни, что научилась не беременеть, пока болтается по свету, и звонит домой лишь для того, чтобы попросить у родных денег.

Зато у Алекса есть работа в большом городе и квартира в Марилебоне ^[7]. А еще он выплатил родительскую ипотеку.

И что с того, если однажды, когда ему было всего, черт возьми, шестнадцать, он совершил ошибку, едва понимая, зачем родился, не говоря уже о том, что надо думать о будущем?

Вот именно, что с того? Да только отец никогда не позволит ему забыть об одном: он взял да и ушел из отцовской империи и стал предателем.

Чарли до конца праздника все увивается за Сереной, но домой ее в конце концов увозит Алекс. Чарли Миллс – самоуверенный малый с кучей денег, но у Алекса денег не меньше, к тому же он на пять дюймов выше Чарли, весит килограммов на двадцать меньше, без залысин, да и вообще, как ни смотри, выглядит куда лучше.

Когда в полшестого утра звонит телефон, Алекс просыпается, думая, что это будильник. Он забыл, что сегодня суббота, не может вспомнить, почему на полу лежат черные кружевные трусики, а дождь так громко стучит в окно его квартиры на верхнем этаже, что утреннюю пробежку, пожалуй, можно и отложить.

Затем видит «Эд» на дисплее и отвечает на звонок.

– Папа?

– Алекс?

– Что случилось? – Алекс осторожно садится в постели.

Серена почти не шевелится. Без макияжа девушка так же красива, поэтому Алекс прощает ей тональный крем, размазанный по его шикарной белой атласной наволочке.

– Срочно приезжай домой, – говорит отец.

Алекс непонимающе моргает и напрягается.