Jiddu Krishnamurti

Awakening of intelligence

Перевод с английского: А. Л. Смирнов, Е. М. Огородникова (часть VII)

Редакторы: С. О. Гуков и К. Г. Кравчук

© Krishnamurti Foundation Trust, Ltd., 1973

© ООО ИД «Ганга». Перевод, 2023

Вступительное слово редакторов

В течение многих лет Джидду Кришнамурти выступал перед самыми разными аудиториями – а также беседовал с отдельными слушателями и небольшими группами – в Америке, Европе и Индии. Эта книга задумана как сборник бесед, представляющих широкий диапазон тем его учений и обсуждений. Поскольку Кришнамурти всегда говорил спонтанно, без какой-либо подготовки, обмениваясь вопросами и ответами со слушателями, беседы, представленные в этой книги, были взяты с магнитофонных записей. Благодаря этому стало возможно в точности воспроизвести всё сказанное. Записи были существенно отредактированы, чтобы публикуемый текст был удобочитаемым и не содержал излишних повторов.

Некоторые темы, затронутые в этих главах, по-разному обсуждаются в диалогах с четырьмя выдающимися людьми, которых заинтересовали идеи Кришнамурти. Эти личные беседы также подготовлены на основе соответствующих записей.

Особо следует сказать о разделах, посвящённых диалогам, и о беседе с небольшой группой (глава X). Диалоги здесь не являются дискуссиями в смысле каких-то дебатов или логических споров: они представляют собой свободный обмен между людьми, разделяющими общую цель, которые полны решимости разобраться – вместе с Кришнамурти – в фундаментальных проблемах. Например, пять диалогов в Занене следуют сразу за серией из семи бесед и продолжают затронутые в них темы, проясняя и исследуя их более глубоко. Именно в Занене, Швейцария, люди со всего мира в течение многих лет собирались на несколько недель, чтобы вместе послушать Кришнамурти.

Беседа с небольшой группой (глава X) прошла в Броквуд-Парке в Гэмпшире, Англия, где расположены образовательный центр и школа для молодых людей, основанные Кришнамурти. Эта была дискуссия с людьми, которые в большинстве своём уже долгое время помогали Кришнамурти в его работе.

Мы благодарим всех тех, кто помогал в записи, расшифровке и редактировании текстов, вошедших в эту книгу. Мы перед вами в долгу.

Джордж и Корнелия Уингфилд-Дигби

Америка

Часть I
Две беседы Кришнамурти и профессора Джейкоба Нидлмана

(Джейкоб Нидлман, профессор философии в колледже в Сан-Франциско, автор книги «Новые религии» и издатель «Метафизической библиотеки» издательства Penguin)

1. Роль учителя

Джейкоб Нидлман (Н.): Среди молодых людей, особенно здесь, в Калифорнии, много разговоров о духовной революции. Видите ли вы в этом весьма неоднозначном феномене какую-нибудь надежду на новый расцвет современной цивилизации, новую возможность роста?

Джидду Кришнамурти (К.): Не кажется ли вам, сэр, что для новой возможности роста нужно быть достаточно серьёзным, а не просто перескакивать от одного занимательного развлечения к другому? Если бы кто-то взглянул на все религии мира, увидел их организованную бессмысленность и, исходя из такого восприятия, увидел что-то реальное и ясное, тогда, пожалуй, в Калифорнии или даже во всём мире могло бы возникнуть что-нибудь новое. Но, насколько я понял, боюсь, качество серьёзности во всём этом отсутствует. Возможно, я ошибаюсь, потому что вижу этих так называемых молодых людей только на расстоянии, сидящих среди слушателей и иногда здесь, но по их вопросам, их смеху, их аплодисментам они не показались мне особо серьёзными, зрелыми и целеустремлёнными. Естественно, я могу ошибаться.

Н.: Я понимаю, о чём вы говорите. Я лишь хочу спросить: может быть, нам и не стоит ожидать от молодых людей серьёзности?

К.: Поэтому я и не думаю, что она свойственна молодым людям. Я не знаю, почему к молодым людям относятся как к чему-то экстраординарному, почему им придают такое значение. Через несколько лет они сами станут стариками.

Н.: Как явление – независимо от всего того, что под ним скрывается, – этот интерес к трансцендентному переживанию – называйте его как угодно – представляется своего рода плодородной почвой, на которой помимо разнообразных мошенников и фальшивых учителей могут появиться и настоящие Учителя.

К.: Но я не уверен, сэр: может быть, все обманщики и эксплуататоры как раз и скрывают это. «Сознание Кришны», трансцендентальная медитация и вся та чепуха, что имеет место, – они все попали в эту ловушку. Это форма эксгибиционизма, форма увеселения и развлечения. Чтобы появилось что-то новое, необходимо ядро действительно увлеченных, серьёзных людей, которые идут до самого конца. Пройдя через все это, они говорят: «Здесь есть что-то, чему я намерен следовать до самого конца».

Н.: Серьёзным человеком стал бы тот, кто разочаровался бы во всём остальном.

К.: Я бы назвал это не разочарованностью, а формой серьёзности.

Н.: А в качестве предварительного условия серьёзности?

К.: Нет, я вообще не стал бы говорить о разочарованности, она ведёт к отчаянию и цинизму. Я имею в виду рассмотрение всех так называемых религиозных, так называемых духовных вещей: рассмотреть, выяснить, какая истина заключена во всём этом, есть ли в них вообще какая-либо истина. Или отбросить всё целиком и начать заново, а не проходить через все ловушки, через весь этот хаос.

Н.: Я думаю, это то, что я хотел сказать, но в более подходящих выражениях. Люди, которые что-то испробовали, и это для них оказалось непригодным.

К.: Не «другие люди». Я имею в виду, что человек сам должен отбросить все надежды, все переживания, все мистические «подтверждения». Я думаю, нужно начать так, как будто не знаешь абсолютно ничего.

Н.: Это очень трудно.

К.: Нет, сэр, не думаю, что это трудно. Я думаю, это трудно только для тех, кто заполнил себя знанием других людей.

Н.: Разве не таково большинство из нас? Я разговаривал вчера со своими студентами в колледже Сан-Франциско, сказал им, что собираюсь беседовать с Кришнамурти, и спросил, какой вопрос они хотели бы, чтобы я ему задал. У них было множество вопросов, но больше всего меня тронуло то, что сказал один молодой человек: «Я перечитываю его книги снова и снова – и не могу сделать то, о чём он говорит». В этом было что-то такое ясное, как звон колокола. Похоже, в определённом тонком смысле это и есть начало. Быть новичком, тем, кто начинает заново!

К.: Я не думаю, что мы сомневаемся достаточно. Вы знаете, что я имею в виду?

Н.: Да.

К.: Мы принимаем, мы легковерны, мы жаждем новых переживаний. Люди проглатывают то, что говорит некто с бородой, обещающий вам чудесные переживания, если вы будете делать определённые вещи. Я думаю, человек должен сказать: «Я ничего не знаю». Очевидно, что я не могу полагаться на других. Если бы не было никаких книг, никаких гуру, что бы вы стали делать?

Н.: Но человека так легко обмануть.

К.: Вас обманывают, когда вы чего-то хотите.

Н.: Да, я это понимаю.

К.: Поэтому вы говорите: «Я намерен выяснить, я намереваюсь исследовать шаг за шагом. Я не хочу обманывать себя». Обман возникает, когда я хочу, когда я жадный, когда я говорю: «Все переживания поверхностны, я хочу что-нибудь таинственное» – тогда я попался.

Н.: По моим ощущениям, вы говорите о состоянии, об отношении, о подходе, что само нелегко понять человеку. Я чувствую, что сам от этого очень далёк, и знаю, что и мои студенты чувствуют так же. И потому они чувствуют – правильно это или неправильно – потребность в помощи. Они, вероятно, неправильно понимают, что такое помощь. Но существует ли такая вещь, как помощь?

К.: Не следует ли спросить: «Почему вы просите помощи?»

Н.: Позвольте мне ответить так: вы как бы ощущаете запах самообмана, вы точно не знаете…

К.: Это очень просто. Я не хочу обманывать себя – верно? Поэтому я выясняю, что представляет собой то движение, что представляет собой та вещь, которая несёт обман. Очевидно, что он возникает, когда я жадный, когда я чего-то хочу, когда я не удовлетворён. Тогда я, вместо того чтобы атаковать жадность, желание, неудовлетворённость, хочу чего-то большего.

Н.: Да.

К.: Значит, я должен понять свою жадность. Почему я жаден? Это потому, что я сыт по горло этим миром, что у меня есть женщины, есть автомобили, есть деньги, но я хочу чего-то большего?

Н.: Я думаю, человек жадный потому, что желает стимуляции, желает избавления от самого себя, чтобы не видеть собственного убожества. Но вот о чём я хочу спросить – я знаю, вы в ваших беседах отвечали на этот вопрос множество раз, но он продолжает возникать почти неизбежно: великие мировые традиции, если отвлечься от того, что с ними стало (они были искажены, неправильно истолкованы и стали обманом), всегда прямо или косвенно говорят о помощи. Они говорят: «Гуру – это и вы тоже», но в то же время помощь существует.

К.: Сэр, вы знаете, что означает слово «гуру»?

Н.: Нет, не совсем.

К.: Тот, кто указывает. Это одно значение. Другое значение – тот, кто приносит просветление, снимает с вас бремя. Но вместо того чтобы снять с вас ваше бремя, они навязывают вам своё.

Н.: Боюсь, что так.

К.: «Гуру» также обозначает того, кто помогает вам перебраться на другую сторону, и так далее – есть много значений. В тот момент, когда гуру говорит, что он знает, можете быть уверены, что он не знает. Очевидно, поскольку то, что он знает, есть нечто прошлое. Знание есть прошлое. И когда он говорит, что знает, он думает о каком-то переживании, которое случилось у него и в котором он распознал нечто великое, а это распознание родилось из ранее имевшегося знания, иначе он не смог бы распознать его, и потому корни его переживания – в прошлом. Поэтому оно не реально.

Н.: Ну, я думаю, бо́льшая часть знания именно такова.

К.: Так почему же мы хотим присутствия во всём этом какого-либо вида традиции, древней или современной? Видите ли, сэр, я не читаю никакие религиозные, философские или психологические книги; человек может уйти в себя на поразительную глубину и выяснить всё. Проблема в том, чтобы погрузиться в себя, в том, как это сделать. Не будучи способным это сделать, человек просит: «Не поможете ли вы мне?»

Н.: Да.

К.: А другой парень отвечает: «Я тебе помогу» – и заталкивает вас куда-то ещё.

Н.: Да, это вроде ответа на вопрос. На днях я читал книгу, в которой говорилось о чём-то под названием «сат-сан»^[1].

К.: Вы знаете, что это значит?

Н.: Присоединиться к мудрым.

К.: Нет, к хорошим людям.

Н.: А-а, к хорошим людям!

К.: «Если ты хороший, то ты мудрый» – а не «если ты мудрый, то ты хороший».

Н.: Это я понимаю.

К.: Раз вы хороший, значит, вы мудрый.

Н.: Я не пытаюсь это к чему-то привязывать, но я вижу, что мои студенты и я сам – если говорить о себе, – когда мы читаем, когда мы слушаем вас, мы утверждаем: «А, мне никто не нужен, мне не нужно быть с кем-то», – и в этом тоже заключён большой обман.

К.: Естественно, потому что вы под влиянием говорящего.

Н.: Да. Это верно (смеётся).

К.: Сэр, послушайте, давайте будем проще. Предположим, что нет ни книги, ни гуру, ни учителя, – что бы вы тогда делали? Человек в смятении, в замешательстве, в агонии – что ему делать? Некому помочь вам, нет никаких наркотиков, нет транквилизаторов, нет организованных религий – что бы вы стали делать?

Н.: Не могу себе представить, что бы я стал делать.

К.: Именно.

Н.: Вероятно, тогда случился бы момент настоятельной потребности.

К.: В этом всё дело. У нас нет настоятельной потребности, поскольку мы говорим: «Ну, кто-нибудь мне обязательно поможет».

Н.: Но большинство людей в такой ситуации сошли бы с ума.

К.: Я не уверен, сэр.

Н.: Я тоже не уверен.

К.: Нет, я совсем не уверен, ведь что мы делали до сих пор? Люди, на которых мы полагались, религии, церкви, образование – они привели нас к этому ужасному хаосу. Мы не свободны от скорби, не свободны от наших животных стремлений, нашего уродства, нашего тщеславия.

Н.: Можно ли так сказать обо всех? Есть различия. На каждую тысячу обманщиков есть один Будда.

К.: Но это уже не моя забота, сэр, если мы говорим, что это ведёт к такому заблуждению. Нет, нет.

Н.: Тогда позвольте мне спросить вас о следующем. Мы знаем, что без напряжённой работы тело может заболеть, и эта тяжёлая работа и есть то, что мы называем усилием. Существует ли иного рода усилие, необходимое для развития того, что мы могли бы назвать духом? Вы выступаете против усилия, но разве рост и всестороннее благосостояние человека не требует чего-то вроде тяжёлой работы того или иного вида?

К.: Я не знаю, что вы подразумеваете под тяжёлой работой. Физически тяжёлую работу?

Н.: Это то, что мы обычно подразумеваем под тяжёлой работой. Или то, что делается против желаний.

К.: Видите, вот оно! Наша обусловленность, наша культура строится вокруг этого «идти против». Возводится стена сопротивления. Поэтому, когда мы говорим «тяжёлая работа», что мы имеем в виду? Лень? Почему я должен делать усилие во имя чего-то? Почему?

Н.: Потому что я чего-то желаю.

К.: Нет. Почему существует этот культ усилия? Почему я должен делать усилие, чтобы достигнуть Бога, просветления, истины?

Н.: Есть множество возможных ответов, но я могу ответить только за себя.

К.: Возможно, всё это уже присутствует здесь, только я не умею смотреть.

Н.: Но тогда должно быть препятствие.

К.: Важно, как мы смотрим! Оно может быть сразу за углом, под цветком, оно может быть повсюду. Поэтому сначала я должен учиться смотреть, а не делать усилие, чтобы смотреть. Я должен выяснить, что это значит – смотреть.

Н.: Да, но вы не допускаете, что может присутствовать сопротивление тому, чтобы смотреть?

К.: Тогда и не утруждайтесь смотреть! Если кто-то приходит и говорит: «Я не хочу смотреть», – как вы собираетесь его заставить смотреть?

Н.: Нет, я говорю сейчас о себе. Я хочу смотреть.

К.: Если вы хотите смотреть, что вы под этим подразумеваете? Вы должны выяснить, что значит смотреть, прежде чем приложите усилие, чтобы смотреть. Верно, сэр?

Н.: Для меня это было бы усилие.

К.: Нет.

Н.: Смотреть таким тонким, деликатным образом. Я хочу смотреть, но я не хочу выяснять, что значит смотреть. Я согласен, что лично для меня это главное. Но такое желание сделать быстро, преодолеть – разве это не сопротивление?

К.: Быстрое средство преодоления.

Н.: Есть ли во мне что-то, что я должен изучить, что сопротивляется той тонкой, гораздо более деликатной вещи, о которой вы говорите? Разве то, что вы говорите, – это не работа? Разве это не работа – задавать вопрос так спокойно, так тонко? Мне кажется, что это работа – не слушать ту часть, которая хочет сделать это…

К.: Быстро.

Н.: Особенно для нас, здесь, на Западе, а может быть, и для всех людей.

К.: Боюсь, что во всём мире одно и то же: «Скажите мне, как достичь этого быстро?»

Н.: И всё же вы говорите, что это происходит мгновенно.

К.: Да, очевидно.

Н.: Хорошо, я понимаю.

К.: Сэр, что такое усилие? Встать утром с кровати, когда вам вставать не хочется, – это усилие. Что приводит к такой лености? Недостаток сна, переедание, распущенность и всё такое, и на следующее утро вы говорите: «О, какая тоска, мне надо вставать!» Теперь подождите минутку, сэр, послушайте. Что такое лень? Это физическая лень или это мышление ленивое?

Н.: Этого я не понимаю. Мне нужно другое слово. «Мышление ленивое»? Я нахожу, что мышление всегда одинаковое.

К.: Нет, сэр. Я ленюсь, я не хочу вставать и потому принуждаю себя вставать. В этом и состоит так называемое усилие.

Н.: Да.

К.: Я хочу чего-то, но мне не следует обладать этим, и я сопротивляюсь. Сопротивление есть усилие. Я сержусь, но я не должен сердиться: сопротивление, усилие. Что сделало меня ленивым?

Н.: Мысль, что я должен вставать.

К.: Так и есть.

Н.: Понятно.

К.: Значит, я должен по-настоящему углубиться в то, что касается мышления, а не просто констатировать, что тело ленится, и выгнать его из кровати, потому что у тела своя разумность, оно знает, когда оно устало и должно отдыхать. Сегодня утром я чувствовал себя усталым; я приготовил коврик и всё, чтобы сделать йогические упражнения, но тело сказало: «Извини, нет». И я ответил: «Ладно». Это не лень. Тело сказало: «Оставь меня в покое, потому что вчера ты проводил беседу, ты встречался с множеством людей, ты устал». Мышление же говорит: «Ты должен встать и сделать упражнения, потому что это полезно для тебя, ты делал их каждый день, и это стало привычкой; не расслабляйся, ты обленишься, придерживайся распорядка». И это означает следующее: мышление делает меня ленивым, а не тело.

Н.: Я это понимаю. Значит, здесь есть усилие применительно к мышлению.

К.: Значит, нет никакого усилия! Почему мышление так механистично? И разве не всякое мышление механистично?

Н.: Да, верно, такой вопрос напрашивается.

К.: Но правда ли это?

Н.: Я не могу сказать, что я это проверил.

К.: Но мы можем, сэр. Это достаточно просто увидеть. Не всякое ли мышление механистично? Немеханистическое состояние представляет собой отсутствие мышления; не игнорирование мышления, но его отсутствие.

Н.: Как я могу это выяснить?

К.: Сделайте это сейчас, это достаточно просто. Вы можете сделать это сейчас, если захотите. Мышление механистично.

Н.: Давайте сделаем такое допущение.

К.: Не нужно делать допущений. Не допускайте ничего.

Н.: Хорошо.

К.: Мышление механистично, не так ли? Потому что оно повторяется, приспосабливается, сравнивает.

Н.: Насчёт сравнения я понимаю. Но мой опыт говорит, что не всякое мышление одного качества. Мышление обладает различными качествами.

К.: Разве?

Н.: Согласно моему опыту, да.

К.: Давайте выясним. Что такое мысль, мышление?

Н.: Похоже, есть мышление, которое очень поверхностно, очень подражательно, очень механистично, обладает своеобразным вкусом. И кажется, есть мышление другого рода, которое больше связано с моим телом, со всем моим существом, оно отзывается иначе.

К.: И что это такое, сэр? Мышление есть отклик памяти.

Н.: Что ж, это некое определение.

К.: Нет, нет, я могу видеть это в самом себе. Мне нужно пойти в этот дом сегодня вечером: память, расстояние, конструкция – всё это память, не так ли?

Н.: Да, это память.

К.: Я бывал здесь прежде, и потому память хорошо упрочилась, а отсюда возникает мгновенная мысль или мысль, занимающая некоторое время. Итак, я спрашиваю себя: всякое ли мышление одинаково, механистично, или есть мышление немеханистическое, невербальное?

Н.: Да, это верно.

К.: Существует ли мышление, если нет слова?

Н.: Существует понимание.

К.: Погодите, сэр. Как происходит это понимание? Это происходит, когда мышление функционирует быстро или когда мышление безмолвствует?

Н.: Когда мышление безмолвствует, да.

К.: