© Доминика Коллосски, 2021

* * *

 
Крик. Треск. Боль.
Снова крик. Звон. Страх.
Снова крик. Кайф. Пустота.
Кто-то. Что-то. Тишина.
Свет. Боль. Крик.
Стыд. Смерть. Тишина.
 

Так прошла чья-то жизнь. Не моя, но я был наблюдателем и, с полной уверенностью, я могу сказать, что Кошка и Аннетт два разных, неотделимых друг от друга человека. Ни один нормальный человек не может даже допустить мысль, что в одном человеке может быть несколько абсолютно разных миров.

За свои сорок с лишним лет я пробовал многое на что не пойдут обычные люди даже под сильным алкогольным опьянением. Я же шел на это в двух состояниях, доступных «простым смертным»: трезвый и под зеленым змеем. Но я никогда не разделял в себе эти состояния. Я ехал на мотоцикле в другую страну и это был я; я спал одновременно с несколькими женщинами и снимался в порно и это был я; я напивался до беспамятства и, хотя и не помнил себя, но это был я. Какие бы поступки я не совершал, я никогда не отрицал, что это был я. Я мог забыть свои действия, но это был я.

Есть люди, которые страдают биполярным расстройством, шизофренией, раздвоением личности, которые просто пытаются привлечь к себе внимание. Я не знаю к какому типу относились Кошка и Аннетт, но они явно не страдали. Ей просто было не от чего страдать, ибо ее никогда не волновали вопросы спокойной жизни и семейного уюта. Возможно это происходило как раз из-за того, что ее семью просто переполняло умиротворение. Эта была бы семья из банальной рекламы про майонез (или что там рекламируют счастливые семьи), если бы не она. Однако, если в душе Кошка и Аннетт жили в мире до ее смерти, ее телесная оболочка страдала похлеще, чем у конченного бомжа, который каждый день хлещет самую дешевую водку.

Когда, на ее похоронах, я смотрел как ее измученное тело, лежащее в черном гробу, зарывали в землю, я четко видел на ее месте себя. Только тогда я осознал, ЧТО я делаю и что дальше так продолжаться точно не может. Возможно, именно для этого она и была послана мне. Это знак, где все закончится, если я срочно не изменю ход событий. Я смог попрощаться с ней только после погребения, ибо на похоронах присутствовал только один человек: ее отец, и я решил не светить перед ним своей спившейся, престарелой физиономией. Вы можете представить себе, чтобы у восемнадцатилетней девочки не было ни одного друга, ни одной любви, ни одного родственника, который не отвернулся бы от нее? Нет. Но я облегчу вам задачу, когда скажу, что восемнадцатилетняя Аннетт была заядлой наркоманкой, которая умерла от передоза. Теперь в вашей голове все сложилось, но остался один вопрос: кто я?

Мы не были любовниками, мы не были родственниками, мы не были друзьями или приятелями. Она Аннетт и Кошка, а я человек, который опишет их историю на бумаге, которая будет пылиться в столе, пока не наступит ее время.

Крик

1

Аннетт громко выдохнула и, накинув капюшон, направилась в свою комнату но, открыв дверь, остановилась и почесала ухо. Ужасный, оглушающий звон снова и снова давил на перепонки. Было ощущение, что этот звон исходит из спинного мозга, пробираясь ветвями по позвоночнику и, в то же время, поражая головной мозг, а за ним и все органы чувств.

– Быстро подошла сюда и показала руки! – приказала мать – Я с тобой разговариваю!

Мать схватила ее за руку и с силой развернула к себе.

– И сними капюшон, ты в квартире находишься. – она сдернула капюшон и Аннетт поморщилась он яркого света. На секунду ей показалось, что этот мерзкий звон перебросился на глаза. Что значит звон в глазах? Это отвратительное чувство, когда кажется, что мозг через уши нашпиговали ватой, а рядом с глазом держат горящую спичку, при этом закрепив веки специальным железным приспособлением, которым пользуются окулисты во время операций, чтобы человек не смог моргнуть. Из глаз рекой потекли слезы и все из-за этой ваты, которая уже начала разбухать под корой головного мозга. По крайней мере прохладные слезы могут хоть не на долго охладить горящие щеки (Аннетт не знала была ли это температура или же психосоматика, но чувствовала она себя отвратительно и уже предчувствовала, что через несколько минут ее начнет знобить).

– На, смотри сколько хочешь. – она протянула маме руки, но та даже не посмотрела на них.

– Не надо. Я и так вижу, что ты конченная. Что ты опять сожрала? Думаешь это так просто тебе сойдет? Через пару лет у тебя начнут отказывать органы, если еще не начали! Как ты вообще можешь приходить домой в таком состоянии?.. – Мать уже перешла на крик, но чем громче она говорила, тем меньше Аннетт ее слышала не потому что не хотела, а потому что из-за громких звуков, звон в ушах, будто пытающийся перекричать их, все усиливался и усиливался.

Аннетт смотрела на мать туманными глазами, пытаясь сфокусироваться и, если не услышать, то хотя бы прочитать по губам что же она говорит. Нет, с этим шумом нужно как-то бороться, она средними пальцами заткнула уши и на секунду звон прошел и, как будто под толщей воды, она услышала крик: – Ты посмотри, она еще уши закрывает! – мать схватила ее за волосы и, потрепав, толкнула в комнату. Мать продолжала что-то слезно орать. Щеки ее покраснели и на лбу выступили вены. «Видимо сильно кричит. Почему я ничего не слышу? Раньше такого не было.» – подумала Аннетт.

Когда мать закончила кричать, она дернула дочку за кофту и вывернула карманы джинс. Ничего не найдя, она начала шарить по полкам в комнате и выкидывать вещи из полок куда попало. Было понятно, что она ищет, но вряд ли найдет (вернее, точно не найдет). Тогда Аннетт попыталась встать, но почти сразу потеряла равновесие и уселась на прежнее место, опираясь на кровать. Сдавшись, мать крикнула что-то в проходе (Аннетт могла предположить, что это было что-то вроде: «Ты наказана! Не смей выходить из комнаты!» или «Теперь ты под домашним арестом!» По сути не важно, что она сказала, главное, что девочка уловила смысл.) и хлопнула дверью.

Сейчас мать начнет жаловаться отцу по обычному сценарию: «Ей же всего 17! Как она может? Мне страшно, что такими темпами она не доживет даже до своего совершеннолетия! У нее нет никого кроме нас! Она не ходит в группу поддержки! Даже в диспансере она нашла, что принять! Она ребенок, но абсолютно не управляемая! Да она просто демоненок! Я больше не могу смотреть как она убивает себя и нас!..» Сейчас психанет, начнет одеваться и уйдет «подышать воздухом», успокоить нервы, но нервы не успокоятся. Тем более на улице жуткая жара и духота от только что прошедшего мелкого дождика. От такой духоты станет только хуже, а ей бы сейчас чего-нибудь прохладительного… Нет, этот жуткий свет просто убивает. Аннетт быстро отбросила попытки подняться на ноги и, перевернувшись на живот, приподнялась на руках и поползла к выключателю. Ей показалось, что она умирающий боец, который ползет в окопах, а над головой шумят пули и разрываются гранаты, которые почему-то не задевают ее, даже они не могут избавить от боли, которая разрывает ее изнутри. Этот путь казался бесконечным, но она была уже близка. Опираясь на столик с зеркалом, она приподнялась и ударила по выключателю и, выдохнув, бессильно упала на пол. Сейчас станет намного лучше и боль пройдет. Звон постепенно начал затихать и слезы текли уже не ручьем, а редкими каплями. Да, она не ошиблась, хлопнула входная дверь, это мама пошла проветриться. Через несколько минут папа подошел к комнате Аннетт и тихо приоткрыл дверь. Окинув взглядом темную комнату в поисках дочери, он нашел ее на полу, державшуюся за стол и вжавшись в стену. Отец не решился включить свет. Главное она жива и дышит. Возможно она и доживет до совершеннолетия и еще переживет его. Может все-таки что-то в ее жизни изменится. Она найдет друзей или парня и образумиться. Ведь такое тоже бывает? А здоровье всегда можно поправить, врачи и более безнадежных пациентов спасали. Главное, чтобы одумалась. Он начал одеваться и через пару минут в квартире уже не осталось никого, кроме Аннетт. Ей стало получше. Она облизнула сухие губы и потянулась к рюкзаку. Вытащив полупустую бутылку воды, она начала делать большие глотки, но увидев, что воды осталось на один глоток, остановилась. Еще нужно чем-то запить таблетки. Аннетт подползла к кровати, уже более резво, и, развалившись на мягком, но маленьком коврике, просунула руку в узенькую щель между полом и кроватью. Спустя минуту она нащупала приклеенный на скотч маленький пакетик с двумя таблетками. Она сорвала его и, усевшись на ковер, вывалила содержимое пакетика себе на руку. Два белых кругляшка, словно два неоновых глаза смотрели на нее, через ее глаза, проникая в душу. Но ее душа и так принадлежала им и прочим веществам. И все-таки большая часть ее души была отдана именно этим кругляшкам. Много будет две после такого жесткого отходника или достаточно, чтобы перебить оставшиеся неприятные чувства? Да, две в самый раз, ведь минус на минус всегда дает плюс… Или отказаться? Нет, слишком плохо. Это последний раз, а дальше она начнет снижать дозу пока не бросит совсем. Ведь это как бежать и резко остановиться? (Аннетт вычитала такое сравнение в каком-то журнале или услышала в передаче, не важно, но сравнение действительно самое, что ни на есть подходящее.)

Она закинула две таблетки в рот, допила воду, засунула пакетик в бутылку и откинулась на край кровати. Вот сейчас по телу разольется приятное тепло, которое заглушит всю боль, потом тело ее обмякнет, и она почувствует себя в самом центре мирового океана, максимально расслабленная и спокойная. Подводные волны будут укачивать Аннетт все больше погружая в другое измерение, а потом она снова увидит другую Аннетт, ту, которой она вполне могла бы стать, если бы три года назад что-то не толкнуло бы ее принять первую дозу в своей жизни. Она до сих пор не понимает, как такое могло произойти. Она даже не помнит того (или ту), который поделился с ней этим странным, но приятным кисло-горьким кругляшком. Возможно, если бы она тогда не приняла бы это, сейчас была бы той самой, другой, хорошей…

В этот раз волны сменились на подводное цунами. Что-то дернуло Аннетт на дно. Она даже не успела увидеть ту Аннетт, к которой так стремилась. Тепло сменилось на жгучий жар. Неужели две таблетки было все-таки много? Возникло ощущение будто огромная горящая рука разорвала ее живот и то медленно, то ускоряясь перемешивает ее органы, меняя местами сердце с желудком, печень с мочевым пузырем, а кишки ставит на место почек. Аннетт схватилась за живот и закричала. Больше всего на свете она боялась потерять эту жизнь. Она понимала, что наркотики – это дорога к смерти, но как же она боялась потерять эту жизнь! «Клянусь, если сейчас не умру я изменюсь! Просто уменьшу дозу! Спущу до нуля! Клянусь, больше ни грамма! Теперь точно!..»

Желудок будто вывернуло наружу. Огонь подошел к горлу и вырвался наружу. Нет, так плохо ей точно не было никогда.