© Иваныч Д., текст, 2025.

© ООО «Издательство АСТ», 2025.

* * *

Все персонажи и описываемые события являются вымышленными. Любые совпадения с реальностью случайны.

Проделки лешего

Заметил, что мои смены очень часто выпадают в самую отвратительную погоду. Вот и теперь всего плюс шесть с утра, а днём потеплеет всего-то до минус одиннадцати. Пронзительный ветер брызжет в лицо холодным дождём и изо всех сил старается зонт из руки вырвать. До остановки идти совсем недалеко, однако этот путь напоминает полосу препятствий. Всё дело в том, что городская администрация затеяла глобальный ремонт тротуара. Казалось бы, это же хорошо: улица цивилизованный вид приобретёт и ходить будет приятно. Вот только ремонт этот ни конца ни края не имеет. Начался он в мае, а завершаться даже и не думает. Идти приходится по узким дощатым настилам, рискуя оступиться и измерить глубину грязи. Как ни старался идти поаккуратнее, а всё равно ботинки и брюки испачкал. Ну ничего, потом на работе почищу.

Сев в автобус, привычно дал водителю свою льготную проездную карту, но тот повёл себя неадекватно:

– Надоели вы, льготники! – зло сказал он. – С утра уже свои карточки суёте!

Сдержался я, не стал раздувать скандал. Думаю, плевать на тебя с высокой колокольни. Всю дорогу он гнал автобус как бешеный, обгоняя и подрезая других. А за одну остановку перед моей этот хам-лихач уже в более грубой форме накинулся на вошедшую пожилую женщину, тоже со льготной картой. Тут уж я не утерпел:

– Послушай, неуважаемый, я сейчас сдам тебя в полицию за мелкое хулиганство и в Департамент транспорта сообщу.

Весь свой запал он быстро утратил и проблеял:

– Нам же почти ничего не платят за льготников, выручка – копейки!

– А это не наши проблемы. Идите и высказывайте это руководству, но уж никак не нам, простым пассажирам.

После этого я спокойно доехал и вышел.

У входа в медицинский корпус не было никого. Ещё бы, в такую мерзопакостную погоду мало кто захочет на улице постоять без дела. Но тут дверь распахнулась, и две молоденьких девушки-фельдшера буквально врезались в меня.

– Куда это вы так разогнались? На срочный вызов, что ли? – спросил я.

– Нет, Настька на вызове ампулу от м***фина оставила! – ответила одна из них.

– А чё я-то сразу? Ты тоже про неё забыла!

– Так ведь ты же делала!

– Девушки, пока вы спорите, ваша ампула куда-нибудь исчезнет! – сказал я, и они быстренько усвистали в машину.

Эх, дети-дети, как же я вам завидую! Помню, меня в двадцать с небольшим все мальчиком называли. Ужасно болезненно это задевало, нестерпимо хотелось стать старше, солиднее. И с упорством, достойным лучшего применения, вёл я борьбу с собственной молодостью. А вот теперь ничего бы не пожалел, чтоб вернуть эту прекрасную весну жизни. Да куда там, её давно и след простыл.

Бригада, которую мы меняем, была на месте и сидела в «телевизионке».

– Приветствую, господа! Как дела, как настроение? – спросил я.

– Дела прекрасные, настроение гипоманиакальное! – ответил врач Анцыферов.

– О как, а с чего это вы в гипоманию-то ушли?

– Смена хорошая выдалась. Можно сказать, удалась. Например, была удачная реанимация, бабуле зачехлиться не дали. Да и вообще особо не гоняли, ночью поспали хорошо. Иваныч, слыхал, в четвёртой смене Бобров с Власовым на «общак»^[1] ушли?

– А что им не работалось-то, они же сто лет на психбригаде? Может, «попросили»?

– Не, сами ушли. Сказали, что надоели соматические вызовы.

– Ничего не понял, надоела соматика, а на «общаке» чего же будет? Психиатрия, что ли? Ерунда какая-то.

– Они говорят, что двойную работу приходилось делать: психиатрические и соматические вызовы обслуживать.

– Да всё равно это глупое решение. Я вообще не понимаю, как можно добровольно лишиться доплаты и большого отпуска.

– Ты не понял, Иваныч, это такая форма протеста!

– Ну да, хорош протест, назло бабушке уши отморозили.

Старший врач Галина Владимировна, отработав три смены, ушла на больничный. Замещал её врач Вихрев. По тому, как он докладывал оперативную обстановку, было заметно, что не в своей он тарелке, не по душе ему эта работа. Начал он почему-то не со смертей, а с инфарктов.

– Подождите, Борис Витальевич, – сказала начмед Надежда Юрьевна. – Смертей у вас вообще не было?

– Были три смерти, сейчас я до них дойду.

– Я не поняла, а почему у вас все карточки вперемешку? Ведь есть специальные закладки, чтобы их распределить по группам.

– Да я не успел, зашился совсем.

– Понятно, значит, на конференцию вы пришли неподготовленным. Идите к себе и разбирайте, только побыстрей. Коллеги, пока Борис Витальевич готовится, скажу вам пару ласковых. Многие из вас забыли порядок оказания помощи при ОКС^[2]. Вопрос на засыпку: через какое время после прибытия должна быть сделана ЭКГ?

– Десять минут! – раздалось из зала. – А по-моему, семь!

– Не угадали вы ни одной буквы! Не позднее, чем через пять минут, запомните, пожалуйста! Если своей памяти не доверяете, то порядок лежит в кармашке около диспетчерской. Читайте его, говорят, помогает.

– Надежда Юрьевна, так мы должны врываться как спецназ, чтоб за пять минут успеть экэгэшку снять? – спросил молодой фельдшер, фамилии которого я не знаю.

– Не надо никуда врываться. Просто делайте всё порасторопнее, без долгих прелюдий. В любом случае время в карточке должно стоять правильное. Ещё один момент. Очень многие, да почти все, неправильно определяют продолжительность болевого синдрома. Началом считается не возникновение боли, а её пик. Поэтому вы должны выяснять, с какого времени возникла самая сильная боль. Поймите, я это говорю не просто так. Эксперты страховых ко всему этому придираются, в августе три карточки оштрафовали. Ведь это же не чьи-то, а наши деньги!

– Андрей Ильич, ещё вчера вы должны были подготовить СОПы^[3] по дезинфекции медизделий. Вы их написали? – обратился главный врач к главному фельдшеру.

– Пока нет, Игорь Геннадьевич. Постараюсь сегодня доделать.

– Вообще-то вам был дан пятидневный срок. У меня такое впечатление, что никакой санитарной обработки у нас вообще не проводится. Иначе вы не стали бы время тянуть.

– Ну как же, Игорь Геннадьевич, ведь всё дезинфицируется, а что положено – ещё и стерилизуется. И инструментарий, и маски ингалляторов, и дыхательные контуры.

– Так, а вот о дыхательных контурах поподробнее. Вы куда их деваете после дезинфекции?

– Как куда, в работу отдаём, – с недоумением ответил Андрей Ильич.

– Ох, ё! В какую работу? Вы что не в курсе, что они одноразовые? Теперь я не удивлюсь, если вы и использованные шприцы будете в работу отдавать!

– Я знаю, просто не хотел лишние деньги расходовать.

– Причём тут деньги, Андрей Ильич? Разве я когда-нибудь отказал в закупке чего-то нужного?

Вернувшийся старший врач был готов к докладу и терпеливо ждал окончания диалога.

– Борис Витальевич, пойдёмте, у меня доложите, – сказал ему главный врач. – Не будем у коллег отнимать время. Всё, всем спасибо!

Пока мы были на конференции, наших предшественников на вызов дёрнули. А это означало, что вновь нам предстояло приятное законное безделье. Но, по правде говоря, выдёргивать спецбригаду за какие-то минуты до конца смены – это безобразие полное. Интеллигентно выражаясь, вопиюще нерациональное использование рабочего времени. Получается, что одни перерабатывают, а другие, наоборот, дурака валяют. Хотя справедливости ради надо признать, что такое происходит в основном с бригадой Анцыферова. У него свои непростые отношения с диспетчером, а старший врач делает вид, что всё хорошо.

Около девяти вернулись они наконец-то.

– Ну что, куда вас вызывали-то? – поинтересовался я.

– Иваныч, это был не вызов! Это нам в душу на***али!

– И кто же автор этой с***льни?

– Кто… Как будто сам не знаешь, Любка, конечно! Я-то думал она исправилась, кобыла <долбаная>! Понос нам дала у сорокалетней бабы. Это что, <распутная женщина>, экстренный вызов? Она бы до смерти, что ли, ***ристала, если бы лишние полчаса подождала? Да ещё, как назло, собиралась минут сорок, как будто на курорт, а не в «инфекцию». Потом в приемнике врача ждали долго. Нет, если б вызов был действительно срочным, я бы слова не сказал. Но понос – это уже форменное издевательство!

– Александр Сергеич, что ни говори, а Люба на тебя точно глаз положила. Вы же с ней люди свободные, можете и сблизиться!

– Вот ты, Иваныч, сводник! Нет уж, не надо мне такой близости, мы же с ней поубиваем друг друга к <такой-то> матери! Всё, ладно, пошёл я наркоту сдавать.

В начале десятого пришёл и наш черёд на вызов ехать: головная боль, теряет сознание мужчина сорока двух лет.

Открыл нам подросток лет пятнадцати с испуганным лицом и сходу выпалил:

– У меня отец умирает! Он упал и встать не может!

Больной, крупный крепкий мужчина с короткой стрижкой, одетый в полицейскую форму, лежал на полу около дивана. Хорошо, что на боку, а то бы запросто мог рвотными массами захлебнуться.

– Что случилось? – спросил я и аккуратно потормошил за плечо. – Вы слышите меня? Что случилось?

– …Голова… Голова болит… – не сразу ответил он и тут же стал судорожно напрягаться в рвотных позывах.

Поскольку больной находился в оглушённом состоянии, я начал расспрашивать его сына:

– Давай-ка поподробнее, как всё получилось?

– Он закричал, что голова болит, присел на корточки и потом упал.

– Раньше у него были головные боли?

– Да, голова и шея болели, мать ему какие-то таблетки давала.

Хоть и с трудом, но больного всё-таки по пояс раздели. После этого сразу начал я искать патологическую неврологическую симптоматику. И, к огромному сожалению, нашёл. Имелись у него так называемые «менингеальные знаки», говорящие о раздражении мозговых оболочек. Затылочные мышцы были ригидными, то есть тугоподвижными и болезненными. Наличествовали положительный симптом Кернига^[4], а также верхний^[5] и лобковый^[6] симптом Брудзинского. Давление было сто семьдесят на девяносто, но сопутствовала ему брадикардия, то есть урежение сердечного ритма.

Мой мысленный диагностический поиск выдал лишь один вариант: субарахноидальное кровоизлияние. Это одна из разновидностей геморрагического инсульта, при котором кровь изливается под паутинную оболочку головного мозга. Что касается прогноза, то на догоспитальном этапе трудно сказать что-то внятное.

Всю положенную помощь мы оказали и свезли больного в нейрососудистое отделение, где мой диагноз полностью подтвердился.

Следующим вызовом была попытка с***цида мужчиной двадцати семи лет.

У подъезда нас встречала женщина с интеллигентной внешностью:

– Здравствуйте! Я специально вышла, чтоб при нём не разговаривать.

– А вы кем ему приходитесь?

– Мать. Давайте я по порядку всё расскажу. Он уже вторую неделю какой-то непонятный. Испуганный, потерянный. И знаете, у него такой вид, как будто с кем-то ведёт внутренний диалог. Мы пытались с ним поговорить откровенно, узнать, что произошло, а он какими-то намёками, обрывками отвечает. В общем, ничего непонятно.

– Ну а сегодня что случилось?

– Мы с мужем утром ходили в стоматологию, вернулись, он в ванну зашёл, и тут же выскочил оттуда. Говорит: «Маша, иди смотри, Тёмка петлю приготовил! Наверно, повеситься хотел!» Мы сразу давай расспрашивать, мол, Артём, скажи, это что значит? Что ты задумал? А он ухмыльнулся и говорит: «Ну вы же сами всё знаете и понимаете. Вы всё подстроили, а теперь прикидываетесь». Короче говоря, ничего непонятно.

– А раньше у него были какие-то странности?

– Ой, какой больной вопрос вы задали… Были, конечно. Он с детства не такой, как все. Замкнутый, необщительный, подозрительный. Со сверстниками отношения никогда не складывались. Мы надеялись, что постарше будет и всё наладится. А вот видите, как получилось… Обзаводиться своей семьёй не хочет, даже и не думает об этом. Работать не может, потому что ни с каким коллективом не уживается. В общем, из маленького ребёнка вырос большой ребёнок. Так вот и нянчимся. Я вас очень прошу, увезите его в больницу! Иначе он точно чего-нибудь натворит. Может, подлечат его.

Больной, невысокий, худенький, выглядел намного моложе своих лет и был похож на мальчишку-подростка. Он сидел за письменным столом, усыпанным небольшими камушками, перебирая их и внимательно разглядывая.

– Здравствуйте, Артём! Чем занимаетесь?

– Коллекцию пересматриваю, – тихо ответил он, не отрывая взгляда от камней и не проявляя к нам абсолютно никакого интереса.

– Ваша коллекция как-то систематизирована, например, по видам минералов?

– Ну как… У меня своя система, я не знаю, как вам объяснить. Я с детства их собираю и названиями не интересуюсь. Например, я вижу камушек и чувствую: ага, от него позитив исходит, значит, беру.

– Всё ясно. А как вы думаете, зачем мы к вам приехали?

– Не знаю, низачем.

– Ладно, тогда спрошу напрямую: для чего вы приготовили петлю?

– Для того, чтоб повеситься, – сказал он так просто, будто собирался всего лишь зубы почистить.

– А почему вы хотели с жизнью расстаться? Что произошло?

– Ничего не происходило. Просто вот тут верёвка лежала, а это означает, что я должен повеситься.

– Артём, но ведь верёвку можно и для других целей использовать. Например, бельё повесить.

– Ну вы же сами сказали, что верёвку используют, чтобы вешать. А вешать и вешаться – какая разница?

– Всё, проехали. Артём, а у вас в голове происходит что-то необычное?

– У меня то пусто совсем, ни одной мысли нет, а то сразу много. Если я их все не передумаю, они мне мозг взорвут.

– А в голове ничего постороннего нет? Например, чужих мыслей или разговоров?

– Мне чего-то говорят, но сразу память стирают, и я не помню, что сказали.

– Артём, а говорят где, в голове или снаружи?

– Не, всё в голове.

– А к окружающим людям как вы относитесь? Я имею в виду не родителей, а чужих людей.

– Я бы их всех поубивал.

– И за что же?

– За то, что шепчутся обо мне. Иду по улице, а они смотрят друг на друга и меня обсуждают. Это же неправильно. Хочешь что-то сказать, скажи мне в глаза. Крысы, блин…

– Артём, в голове у вас ужасный беспорядок. Сам по себе он не пройдёт, тут нужно лечение. Поэтому собирайтесь, и поедем в больницу.

– Там народу много…

– Главное – начать лечение. Когда в голове всё наладится, то, поверьте, никакой народ вам будет нестрашен.

Артёма мы благополучно увезли в психиатрическую больницу. По всей видимости, здесь речь идёт о дебюте шизофрении. О её конкретных форме и типе пока сказать нечего, поскольку данных для этого нет и появятся они ещё очень нескоро. Шизофрения у Артёма вызрела на благодатной почве. Здесь имеются в виду его замкнутость, нелюдимость, враждебное и недоверчивое отношение к окружающим. Кроме того, обращает на себя внимание странное коллекционирование камней. Точнее, его странный принцип, в основе которого лежит исходящий от камней позитив.

У Артёма имелись характерные нарушения мышления: пустота в голове сменялась невыносимым наплывом мыслей. Он очень ярко продемонстрировал паралогичность, то есть неправильную, «кривую» логику. Примером является его умозаключение о том, что раз на глаза попалась верёвка, то значит нужно повеситься. Готовясь к с***циду, он руководствовался не какими-то внутренними душевными причинами, а всего лишь формальным ложным поводом.

Еще были слуховые псевдогаллюцинации, выражавшиеся в неких голосах, что-то говорящих, но тут же стирающих о себе память. Ну и, наконец, бред тоже имел место. Если сказать точнее, то Артём высказал несистематизированные идеи отношения. По его убеждению, поведение прохожих имело с ним самую непосредственную связь.

По поводу прогноза тоже нельзя сказать ничего определённого, но будем надеяться, что ремиссия наступит и будет стойкой.

После освобождения сразу следующий вызов дали: ДТП, сбит автомобилем мужчина сорока семи лет. Местом был двор жилого дома. Нет в этом ничего удивительного, это раньше тротуары и придомовые территории были безопасными. А теперь же они всё больше напоминают проезжую часть, хозяевами которой являются автомобилисты, а прохожие непонятно зачем ходят и мешают проезду.

Подъехали к пятиэтажке, и сразу нам замахали руками трое мужчин. Пострадавший лежал у них под ногами и, к счастью, был в сознании. Неподалёку стояла старенькая иномарка.

– Что случилось? – спросил я.

– Я парковался, а Серёга сзади подошёл, я его не заметил и сшиб, – виновато ответил один из мужчин.

– Да ты ему по ноге проехал! – сказал другой.

– А я что, нарочно, что ли? <Фигли> ты тут буровишь-то?

Только после этой перепалки я заметил, что все участники этой истории ощутимо поддаты.

– А гаишников вызвали? – поинтересовался я, хотя ответ был заранее известен.

– Не, командир, не надо никого! – взмолился виновник. – Меня прав лишат, а я водителем работаю. Куда я пойду, если работу потеряю? Я Серёге всё оплачу, не обижу!

– А если я не сообщу, тоже без работы останусь. Зачем мне это надо?

– Мужики, давайте я вам всем оплачу, скажите, сколько надо, и всё будет!

– Нисколько не надо, – ответил я. – Мы тоже не хотим подставляться.

– Ладно, тогда я за рулём не был и никого не сбивал. <Фиг> вы чего докажете!

– А мы и не собираемся ничего доказывать. Этим полиция будет заниматься. Наше дело только сообщить.

Тут и пострадавший подключился:

– Слушайте, никто меня не сбивал! Я шёл и упал, вот и всё! Вовка, не переживай, всё будет путём!

Терпеть не могу такие разговоры, их только начни, и сразу увязнешь как в болоте.

Диагноз пострадавшего был ярко написан на его левой ноге: закрытые переломы плюсневых костей и обеих лодыжек. Помощь мы оказали как положено, включая обезболивание и шинирование. Да, прекрасно знаю, что правильно называется не «шинирование», а «транспортная иммобилизация». Но поскольку мои очерки читают в основном не медики, я стараюсь не злоупотреблять специальной терминологией. Вот так, буквально на ровном месте, нашли мужики приключения. Кабы не пьянка, то вряд ли бы случилась эта печальная история.

Как водится в последнее время, вместо обеда получили мы очередной вызов: перевозка мужчины сорока лет из дневного стационара ПНД в психиатрическую больницу. Ну что ж, неплохой вызовок, необременительный. Хочется иногда не врачом, а простым извозчиком поработать.

Лечащий врач Ирина Валерьевна отдала нам направление и рассказала: