Глава 1. Архив забытых снов.

25 октября 2024 года, Прага.

Пыль в подвале библиотеки Карлова университета имела собственный запах – не просто затхлость веков, а что-то живое, словно дыхание спящих столетий. Катарина Новотна провела ладонью по корешку старинного фолианта и почувствовала, как под пальцами вибрирует едва уловимая энергия. Двадцать лет работы с древними манускриптами научили её доверять таким ощущениям.

Сегодня она пришла сюда не по делу. Три месяца назад исчез Томаш Черны, её коллега и что он был для неё? Друг? Нечто большее, что так и не решились назвать вслух? Полиция закрыла дело – взрослый мужчина имеет право исчезнуть, если хочет. Никаких следов преступления, никаких долгов, никаких угроз. Просто однажды утром его не стало.

Но фрау Новакова, домовладелица Томаша, позвонила вчера вечером:

– Доктор Новотна, вы ведь работали с паном Черны? У меня есть его вещи Странные такие. Боюсь их выбрасывать.

И вот теперь Катарина стояла перед старинным дубовым сундуком, который привезла прямо в подвал библиотеки – единственное место, где она чувствовала себя в безопасности среди тайн.

Замок щелкнул слишком легко, словно ждал именно её прикосновения.

Первое, что она увидела, – стопка тетрадей в черных обложках. Почерк Томаша, узнаваемый и торопливый. Но даты даты были невозможными.

"15 марта 2024 года. Сегодня я понял, что могу вернуться. Не метафорически – буквально. В тот день, когда всё пошло не так."

Катарина нахмурилась. 15 марта? Но в марте Томаш еще работал, они даже обедали вместе в университетском кафе. Он исчез только в июне.

"Катарина, если ты читаешь это – значит, время уже начало своими невидимыми нитями ткать новый узор. Помнишь нашу беседу о цикличности истории в кафе у Карлова моста? Ты сказала: 'История – это не река, а водоворот. Мы думаем, что плывем вперед, а на самом деле кружимся.' Тогда я подумал, что ты говоришь красиво, но абстрактно."

Сердце Катарины пропустило удар. Эта беседа действительно была. Но не в марте – в сентябре, уже после исчезновения Томаша. Она помнила этот разговор, помнила, как сидела одна в кафе, думала о нем и рассуждала вслух, обращаясь к пустому креслу напротив.

Или нет?

Память вдруг стала скользкой, как мокрое стекло. А может быть, они действительно сидели вдвоем? Может быть, это было в марте, и она просто запуталась в датах?

"Я нашел её, Катарина. Формулу, которую искали алхимики средневековья, но никогда не могли понять. Она была не в трактатах о превращении металлов. Она была в хрониках времени."

Под тетрадями лежал пергамент, пожелтевший от времени, но чернила на нем выглядели свежими. В верхнем углу – дата: "Anno Domini 1347". Год начала чумной эпидемии в Праге. Но написано было современной ручкой.

Формулы покрывали лист плотным узором – не алхимические символы, а математические уравнения. Физика, которую Катарина не понимала, но которая почему-то казалась до боли знакомой.

E = mc² √(1-v²/c²) ∫ψ(t)dt.

Под формулами – строчки на латыни:

"Tempus non est flumen, sed circulus. In circulo omnia sunt simul – praeteritum, praesens, futurum. Qui scit centrum invenire, potest ad quemliet punctum reverti."

"Время – не река, а круг. В круге всё существует одновременно – прошлое, настоящее, будущее. Кто умеет найти центр, может вернуться в любую точку."

– Боже мой, – прошептала Катарина.

Она изучала латынь, но эти слова звучали в её голове не как перевод, а как воспоминание. Словно она сама когда-то писала их при свете свечей, склонившись над пергаментом в каменной келье.

Зажмурилась, потерла виски. Слишком много кофе, слишком мало сна. Исчезновение Томаша выбило её из колеи сильнее, чем она готова была признать.

Но когда открыла глаза, формулы на пергаменте светились.

Не метафорически – буквально. Тонкие линии букв и цифр мерцали бледно-зеленым светом, как циферблат старинных часов в темноте.

Катарина попятилась, опрокинув стул. Сердце билось так громко, что, казалось, эхо разносилось по всему подвалу. Но свет не исчез. Более того – формулы начали двигаться. Символы перестраивались, образуя новые уравнения, новые смыслы.

И тогда она услышала голос.

Тихий, едва слышный, но безошибочно узнаваемый:

– Катарина найди меня.

Голос Томаша.

Она обернулась, но подвал был пуст. Только ряды стеллажей с древними книгами, только тишина и пыль веков.

– Томаш? – позвала она. – Томаш, ты здесь?

Эхо её голоса потерялось в лабиринте полок. Но пергамент продолжал светиться, и в этом свете проступали новые слова. Не написанные чернилами – выжженные светом в самой структуре пергамента:

"Первые врата открыты. Время ждет тебя в зеркале дней. Но помни – каждое возвращение оставляет след. И в конце все следы сходятся в одной точке."

Катарина протянула руку к пергаменту, и в момент прикосновения мир вокруг неё рассыпался.

Подвал библиотеки исчез. Исчезли стеллажи, тусклые лампы, каменные стены. Вместо них – бесконечный коридор из зеркал, каждое из которых отражало другую Катарину. В одном зеркале она была ребенком, в другом – старухой. В третьем – на ней было средневековое платье монахини, в четвертом – белый лабораторный халат.

И в каждом зеркале она держала в руках тот же светящийся пергамент.

– Что происходит? – крикнула она, и тысячи её отражений крикнули то же самое.

Но ответ пришел не от отражений.

– Ты наконец нашла первый ключ, – сказал Томаш, появляясь в конце зеркального коридора. – Добро пожаловать в Стеклянные дни, Катарина. Добро пожаловать в место, где время течет не вперед, а внутрь.

Он выглядел точно так же, как три месяца назад – высокий, слегка сутулый, с вечно взъерошенными волосами и глазами цвета осеннего неба. Но в этих глазах теперь было что-то новое. Знание. И усталость того, кто видел слишком много.

– Томаш! – Она рванулась к нему, но зеркала вокруг начали вращаться, создавая головокружительную карусель отражений. – Где ты был? Что случилось? Я искала тебя, я.

– Ты искала меня в неправильном времени, – перебил он, не приближаясь. – Я не исчез, Катарина. Я рассыпался на моменты. На тысячи версий себя, разбросанных по дням, которые были, есть и будут.

– Это бред! – выкрикнула она. – Томаш, вернись! Вернись в настоящее!

Он печально улыбнулся:

– А ты уверена, что знаешь, где настоящее? Посмотри на свои руки.

Катарина опустила взгляд и ахнула. Её руки менялись. То морщинистые и покрытые пигментными пятнами, то молодые и нежные, то покрытые чернильными пятнами от средневековых перьев.

– Время – это иллюзия, – продолжал Томаш. – Мы придумали его, чтобы не сойти с ума от понимания, что все наши жизни происходят одновременно. Прошлое, настоящее, будущее – всего лишь разные углы зрения на один и тот же кристалл бытия.

– Хватит философии! – Катарина попыталась сделать шаг вперед, но под ногами не было пола – только бесконечность зеркальных осколков. – Объясни нормально: что происходит?

– Я путешествовал, Катарина. Возвращался в свое прошлое, исправлял ошибки, менял решения. И каждое изменение создавало новую версию меня. В конце концов, версий стало так много, что они начали существовать независимо.

Зеркала вокруг них замедлили вращение, и Катарина увидела в них не свои отражения, а множество Томашей. Томаш-ребенок, Томаш-студент, Томаш-отец (хотя детей у него никогда не было), Томаш-профессор, Томаш-бродяга, Томаш в военной форме армии, которая исчезла полвека назад.

– А теперь, – тихо сказал Томаш, – они решили объединиться. Но для этого нужен катализатор. Кто-то, кто сможет собрать все осколки в одно целое.

– И ты думаешь, что это я?

– Я не думаю, Катарина. Я знаю. Потому что ты уже это делала. В одной из временных линий. И ты будешь это делать в других.

Мир зеркал начал медленно растворяться. Подвал библиотеки проступал сквозь иллюзию, как проявляющаяся фотография.

– Подожди! – крикнула Катарина. – Не исчезай! Скажи мне, что делать!

– Читай дневники, – голос Томаша стал эхом. – Найди в них правду. Но помни – каждая страница изменит тебя. А в конце.

– В конце что?

– В конце ты поймешь, что была частью эксперимента с самого начала.

Зеркала рассыпались в тысячи осколков, каждый из которых отражал момент из жизни, которую Катарина не помнила. И в последний миг перед полным исчезновением видения она увидела себя, сидящую за письменным столом в средневековой келье, пишущую при свете свечи те самые формулы, которые только что нашла на пергаменте.

А рядом с ней стоял Томаш – но не тот, которого она знала, а другой. Более взрослый, с седыми волосами и глазами, полными тайн.

И он говорил: "Пора начинать, Катарина. Пора менять то, что уже было изменено."

Катарина очнулась на полу подвала, сжимая в руке обычный пожелтевший пергамент. Формулы не светились. Голоса не было. Только тишина и запах старой пыли.

Но на пергаменте, в самом низу, появилась новая строчка. Написанная её собственным почерком:

"День первый. Я помню то, чего не было. Начинаю понимать то, что еще не случилось."

Катарина вскочила на ноги и выбежала из подвала, не оглядываясь. За спиной остались дневники Томаша, пергамент и старинный сундук.

Но она знала, что вернется. Должна вернуться.

Потому что теперь она понимала: исчезновение Томаша было не концом истории.

Это было только началом.