Глава 1: Утро в Нейросети.

Катарина Мюллер открыла глаза за три секунды до сигнала будильника. Её внутренние биологические часы, откалиброванные годами работы с глобальными временными зонами, никогда не подводили. 6:00 утра по берлинскому времени. В Токио – полдень, в Нью-Йорке – полночь. Планета никогда не спала, и эмоции текли через сети непрерывным потоком.

Квартира в районе Митте встретила её приглушённым свечением умных панелей. За панорамными окнами двадцать третьего этажа Берлин просыпался в мерцании неоновых вывесок и мягком гуле летающих такси. Город 2039 года отличался от того Берлина, который знали её родители – стеклянные башни устремлялись к небу между восстановленными историческими зданиями, а воздух был чище благодаря переходу на водородную энергетику.

Катарина встала, чувствуя знакомую тяжесть в висках. Остаточные эмоции. Профессиональная деформация эмпата – чужие чувства иногда задерживались в сознании, как эхо в пустой комнате. Вчера был особенно тяжёлый день: авиакатастрофа над Южным океаном, два теракта в Африке, и бесконечный поток детских страхов из зон военных конфликтов.

Душ помог немного. Горячая вода смывала не только физическую усталость, но и эмоциональные наслоения. Катарина научилась этому трюку ещё в академии – визуализировать, как вода уносит чужие чувства в канализацию. Не самая романтичная метафора, но эффективная.

Завтрак был скудным – протеиновый коктейль и синтетические витамины. Её желудок уже давно отказывался нормально переваривать пищу перед рабочими сменами. Организм знал, что впереди восемь часов эмоциональных перегрузок, и готовился к ним по-своему.

В 7:15 Катарина вышла из дома. Утренний Берлин встретил её ароматом свежей выпечки из соседней пекарни и мягким гулом городского трафика. Автомобили здесь почти исчезли – их заменили электрические капсулы общественного транспорта и персональные дроны. Но Катарина предпочитала идти пешком. Ей требовалось время, чтобы подготовить разум к предстоящему дню.

Центр эмоциональных коммуникаций располагался в футуристическом здании на Потсдамской площади. Стеклянная башня высотой в сорок этажей, спроектированная так, чтобы максимально изолировать внутренние помещения от внешних электромагнитных воздействий. Эмпатические сигналы были крайне чувствительны к помехам.

– Доброе утро, Катарина, – поприветствовал её Маркус Вебер, коллега из отдела технической поддержки. Молодой инженер с вечно взъерошенными волосами и глазами, красными от постоянной работы с мониторами. – Готова к очередному погружению в человеческую душу?

– Настолько, насколько это вообще возможно, – ответила Катарина, проходя через сканер безопасности. Система мгновенно считала её биометрические данные и психоэмоциональное состояние. Зелёный свет – допуск разрешён.

Лифт плавно поднял её на тридцать пятый этаж, в сердце операционного центра. Огромное помещение, заполненное рядами рабочих станций, где сидели операторы-эмпаты. Каждый в специальном кресле, подключённом к нейроинтерфейсу. На стенах – гигантские экраны, отображающие карту мира с пульсирующими точками эмоциональной активности.

Рабочее место Катарины находилось в центре зала – как у главного оператора, она отвечала за координацию всех входящих сигналов и распределение их между коллегами по специализации. Детские эмоции – к Ханне Шнайдер, экстренные ситуации – к Тому Андерсону, медицинские кризисы – к Изабель Дюпон.

– Система готова к активации, – сообщил искусственный интеллект ARIA. Голос у неё был мягкий, почти материнский – специально подобранный, чтобы не раздражать и без того перегруженную психику операторов. – Входящий поток: умеренный. Критических сигналов: ноль. Приоритетных: семь.

Катарина опустилась в кресло и почувствовала, как нейроинтерфейс мягко коснулся её висков. Лёгкое покалывание, затем – связь установлена. EmpathNet ожил в её сознании как второе зрение, третье чувство, дополнительный орган восприятия.

Первый сигнал пришёл из Лондона – одиночество пожилой женщины, потерявшей мужа. Мягкая, но глубокая печаль, окрашенная воспоминаниями о долгой совместной жизни. Катарина приняла эмоцию, обработала и перенаправила в службу психологической помощи.

Второй – страх ребёнка из Сиднея, испугавшегося грозы. Острый, пронзительный, но быстро проходящий. Родители уже рядом, ситуация под контролем.

Третий сигнал заставил Катарину насторожиться. Он пришёл из Мюнхена и был странным. Злость, но не обычная человеческая злость. Что-то искусственное, как будто эмоция была сконструирована, а не прочувствована. Слишком чистая, слишком интенсивная.

– ARIA, покажи мне источник сигнала из Мюнхена, – попросила Катарина.

– Источник: неизвестен. Сигнал проходит через множественные прокси-серверы. Попытки трассировки блокированы.

Это было необычно. EmpathNet создавался как открытая система, где любой человек мог отправить эмоциональный сигнал о помощи. Анонимность допускалась, но полная невозможность отследить источник такого не должно было быть.

– Маркус, – позвала Катарина, не отключаясь от сети. – Можешь подойти? У нас проблема.

Инженер материализовался рядом с её креслом, уже держа в руках планшет с диагностическими данными.

– Что случилось?

– Аномальный сигнал. Эмоция выглядит синтетической, источник полностью заблокирован.

Маркус нахмурился, пробегая глазами по данным.

– Это невозможно. Протокол EmpathNet не позволяет генерировать искусственные эмоции. Он считывает только реальную нейронную активность.

– Тогда объясни мне это, – Катарина мысленно поделилась с ним эмоциональным отпечатком.

Лицо Маркуса побледнело. Он почувствовал то же самое, что и она – злость, которая была слишком совершенной, чтобы быть настоящей. Как фотография, в которой каждый пиксель выверен математически, но отсутствует душа.

– Это это как будто кто-то написал программу, имитирующую человеческие эмоции, – прошептал он. – Но такое технологически невозможно. Мы же сами участвовали в разработке протокола.

Четвёртый сигнал пришёл из Праги. Такая же синтетическая злость. Пятый – из Варшавы. Шестой – из Вены.

– ARIA, покажи карту входящих аномальных сигналов за последний час, – скомандовала Катарина.

На главном экране появилась карта Европы, усеянная красными точками. Центральная Европа светилась как рождественская ёлка. Все сигналы – одинаковая синтетическая злость, все источники заблокированы.

– Господи, – выдохнул Маркус. – Это атака. Кто-то атакует EmpathNet.

Катарина почувствовала, как холод расползается по её спине. За три года работы она видела многое – техногенные катастрофы, теракты, природные бедствия. Но это было что-то принципиально новое. Кто-то не просто атаковал систему – он атаковал саму основу человеческой эмпатии.

– Активируй протокол безопасности уровня «красный», – приказала она. – И свяжи меня с директором Шмидтом. Немедленно.

По центру прокатилась волна тревоги. Операторы отключались от сети, техники бегали между серверами, проверяя системы защиты. Но Катарина знала – это только начало. Тот, кто мог создать синтетические эмоции, имел доступ к технологиям, о существовании которых официально никто не знал.

Седьмой сигнал пришёл прямо к ней. Персональный, направленный именно в её нейроинтерфейс. И в нём была не злость.

В нём был смех.

Холодный, механический смех того, кто знает секрет, которым не поделится. Смех того, кто держит в руках нити, за которые дёргает мир.

И вместе со смехом пришло сообщение. Не словами – чистой эмоциональной информацией, впечатанной прямо в сознание:

Протокол EmpathNet украден. Через 72 часа весь мир узнает истинную цену сочувствия. Готовьтесь выбирать между человечностью и выживанием.

Катарина резко отключилась от сети, сорвав с головы нейроинтерфейс. Руки дрожали. Впервые за годы работы эмпатом она почувствовала что-то новое – не чужие эмоции, а собственный, первобытный страх.