Часть первая

Все было просто замечательно, космос больше не казался вакуумным мешком с адскими провалами черных дыр. Рустик парил в звездном тумане, собирая кометы в психоделический букет. Голубые астероиды, словно стая дельфинов, сопровождали его, и он дурачился, хватая их за выпуклости, кувыркался и хохотал. Звезды заигрывали с ним, рассыпаясь в фантастические узоры. Но вдруг, внезапное ослепительное солнце заставило крепко зажмуриться. Счастье и радость кончились. Проклятое светило стало колоть в глаза лучами, эта боль вытолкнула в громоздкую и абсолютно незнакомую явь…

То, что Рустик принял за солнечный протуберанец, оказалось ярким светом электрических ламп. Зрение болезненно вернулось, и он увидел, что лежит на железном столе, и накрыт простыней. Еще несколько таких же каталок стояли в ряд. Под белыми тряпками угадывались очертания покойников, торчали голые ноги…

Откуда-то доносилась странная музыка. Молодая лаборантка или санитарка в коротком медицинском халате танцевала между столами и щелкала селфи. Есть что-то бесовское в том, как человек танцует, уверенный, что его никто не видит. Рустик ошарашено смотрел, как она ломается под булькающий бит синтезатора, дергается в экстазе сексуальной пантомимы.

Почему из всех видов хаоса, ему выпал этот? Что случилось по дороге в телесную оболочку? В голове роились панические мысли и обрывки извинительных фраз. Он увидел, что ее руки и ноги расписаны каракулями татуировок. Синий дракон целовал в шею, спрятав горбатые крылья за пуговицы халата. Девушка выгнулась кошечкой и замерла, нацеливая телефон на их лица. И он решил пошутить – в зеркале фронтальной камеры отразились два счастливых мордулета…

Как же заверещала эта медичка!

Корчась от ее визга, Рустик судорожно пытался соорудить из простыни какое-то подобие одежды. Вместо ботинок пришлось нацепить чьи-то шлепанцы. Он, без особого труда, нашел выход, спящая голова в будке на проходной, что-то хрюкнула на прощание.

Раннее утро встретило пьяными воплями с перекрестков и хохотом очумелых баб из отъезжающих от ресторанов такси. Он остановился у витрины ночного заведения, там догорала чья-то свадьба. Молодожены давно уехали, гости бродили по залу, держась друг за друга. Это было то, что нужно.

Рустик ел прямо руками из грязных тарелок, отталкивая пьяных и порыгивая в ответ на излишнюю любознательность. Несколько девочек в одинаковой одежде набросились на него со всех сторон, отобрали еду и графин с апельсиновым соком и вытолкали вон.

Не успел он далеко уйти, как половина съеденного вывалилось из желудка. Пот ручьями омывал лицо и щипал глаза…

…Сначала он узнал голые ноги, расписанные татуировками. Эта была та самая из морга. Она стояла на его пути, все в том же блядском халате, застегнутом на две пуговицы. Рустик перешел на другую сторону.

– Жмур, стой!

– Вы обознались.

– Я сейчас буду кричать!

Их голоса громко звенели в сонном ущелье улицы. Не было ни одной живой души на несколько светофоров в обе стороны. Он подумал – их обязательно заберут, потому что, они напоминают двух мумий, сбежавших из музея.

– Ладно, что тебе надо?

В ее глазах гримасничала неоновая реклама замершего до утра бутика. Она молчала, было видно – хотела, что-то сказать, но, как будто забыла все слова. Рустик решительно пошагал дальше.

Солнце уже пылало в верхних этажах домов, когда они остановились напротив серого флигеля. На лестнице валялись вещи – узконосые ботинки и тряпки, которые носит только «клининг». Двери в коридоре остались распахнутые настежь. Из «номеров» тянуло неимоверной вонью. Полы там были застелены матрасами, даже со шкафов свисали одеяла.

Рустик сорвал полицейскую ленту со своей двери, и они вошли в комнату. Он тут же упал на пол и стал что-то искать под кроватью.

– Слава богу…

Медсестра с интересом разглядывала корявые письмена на обоях, к ней вернулся дар речи.

– Ты же гребаный Олег Митасов…

Рустик вылез счастливый, сжимая в кулаке за горлышко какую-то подозрительную флягу. Удивленно уставился на медсестру.

– Ты кто?

– С тобой пришла, вообще-то…

– Отвернись.

Он переоделся в одежду, ей протянул свитер.

– Меня уже ищут?

– И меня, кстати, тоже. И что это за каракули на обоях?

– Разное. Я записываю сны, что бы ни забыть…

На улице неловкий момент – что дальше? Рустик крутил головой, прикидывая, куда идти. Людей стало больше, со всех сторон их толкали и извинялись. Надо было думать быстрее, выбрать вектор движения, не мешать толпе. Медсестра куталась в теплую вязь, ей первой надоела эта пауза, она решительно сказала:

– Пошли ко мне. Никто не знает, где я живу.

Долго поднимались по лестнице на последний этаж. Ступеньки иногда, неожиданно, уходили вниз. Это было, как-то необычно. А как еще должно быть в это сумасшедшее утро?

Она пропустила его вперед.

– Заходи.

– Ого. Студия?

– Со своим парнем снимали, платили пополам, а потом оказалось, что хата его. Нашла квитанции в почтовом ящике, смотрю – фамилия знакомая. Он за границей, сказал на месяц, а уже больше года нет. Но, я не жалуюсь, теперь это все мое.

– А, если…

– А, плевать. Вернусь к родителям. Располагайся.

Она пнула ногой диван.

– Здесь одна девочка жила с моей группы. Недавно сошлась с каким-то бакалавром.

Вокруг были разбросаны женские вещи и пустые банки из-под энергетиков. Окно слабо освещало комнату. В углу угадывалась кухня – электрическая плита, раковина и стол с табуреткой, немного посуды на сушилке и полка с продуктами. Большой шкаф делил комнату пополам. У окна – кровать, стол с компьютером, гладильная доска, множество разнообразных аудиоколонок и совмещенный санузел, отгороженный покрывалом, накинутым на веревку. За шкафом диван и стул.

…Он слышал шорох одежды, шум воды в душевой кабине. Потом легкие шаги, скрипнула кровать. Несколько минут тишины…

– Эй, спишь?

– Пока нет.

– Тебя как зовут-то?

– Руст. Можно, Рустик.

– Иностранец, что ли?

– Папа назвал в честь одного немецкого летчика, который, приземлился на Красной площади. СССР еще был.

– У тебя папа наркоман?

Он не ответил.

– Ладно, извини.

– А тебя-то как?

– Я – Ася Фуллер, слышал?

– Не может быть! Та самая?!

Она засмеялась.

– Хамишь? Ладно, давай спать. Потом все расскажешь.

                              ***

…Рустик проснулся первый. Ему показалось, он попал в какую-то генерацию нейросети. То, что сначала принял за окно, оказалось целой стеной из стекла, нарезанного на множество рам и форточек. На подоконнике стояла мебель. Он отчетливо видел тумбочку на ножках и какой-то замысловатый трельяж. Тяжелая портьера была одернута наискосок и привязана к батарее, наверное, еще прапражильцами.

Ее кровать располагалась, как раз у стеклянной стены. Голая коленка торчала из-под одеяла. Свет рекламы на крыше дома напротив падал в комнату и исчезал.

Он на цыпочках подошел, как можно ближе к окну. Через крохотную форточку проникала вонь шавермы и фон уличного многолюдья. В вечерних сумерках, он разглядел архипелаги крыш и заросли антенн. Но, так и не понял, где находится, не узнал улицу.

– Я уволена.

Рустик вздрогнул. Ася лежала с телефоном в руках.

– Сорок непринятых звонков, – сообщила она, – смс-ку прислали. Это надо отметить.

– Слушай, мне пора…

Она будто не слышала.

– Сходим куда-нибудь? Есть хочу.

В полировке мебели все было видно, все ее тайны. Как она выбирает одежду, нюхает футболки. Крутится перед распахнутой дверцей шкафа. Потом зашумел фен в углу на кухне. Еще через несколько минут, и она вышла к нему в обычном платье цвета маренго. Ее ноги стали белыми, то есть от мерзких каракулей не осталось и следа. С великим трудом он изобразил на лице равнодушие.

– Ну что, идем?

В дымке оранжевого тумана сияющих витрин «кондитерских», «блинных» и прочих закусочных, мерцающего бесоебства воскресного вечера, они все же нашли островок неподвижного равновесия – столик в безымянной «пекарне».

Пока она стояла в очереди, расплачивалась, он впервые разглядел ее. Большой рот не портил красивое лицо. Мимика, движения рук и всего тела выдавали энергичного экстраверта. Ей просто необходимо было знать, что происходит и что покупают впереди и за ее спиной. Свежее или нет, холодное или горячее. Голые плечи мерцали телесными мазками в плотной ряби окружающего мира. Даже потом, через миллионы лет, парсеков и прочих величин одиночества, он будет помнить, как она шла с полным подносом среди этого броуновского хаоса лиц и толкающихся конечностей…

Ася хвасталась своей «телегой». Необычные посты – уличные сценки на грани. Вот наркоманы буравят землю, ищут закладку. Локти, колени растопырены, как у пауков, глаза вывалились из орбит. Можно все что угодно делать рядом – фоткать или танцевать голой, им на все наплевать. Еще подборка – люди на корточках. Как кузнечики. Вид только сбоку или со спины. Опасно, здесь не потанцуешь.

– …А вот этот бежал за мной. Иду, смотрю – сидит. Ну, я камерой прицелилась. Как он возбудился – э, дэвушк, ты зачем! Погоды! Еле смылась…

– А это что за рожи?

– Паузы в фильмах. Иногда, смешно…

В очередной раз мелькнул самолетик телеграма. Кто-то усиленно писал сообщения. Она игнорировала все колебания, все эти выпрыгивающие лого «вацапа» и «sms». Руст хохотал над картинками с перекошенными, словно «солевыми» лицами кинозвезд, застывших в мнимом нарколептическом ступорозе.

Больше всего, ему понравился пост про окно на первом этаже. Казалось, камера телефона нырнула прямо в комнату через раздвинутые занавески. На диване двое – мужик в очках и молодая пьяница. У девушки круглая, как у всех алкашей, голова. Дерзкая, чувствует превосходство, она с ним, пока булькает на столе. Мужик это понимает, делает «жабью морду» – смесь обиды и презрения. Он хоть и в очках, тоже не прочь «залить». Это можно понять по комнате, пусть и небольшому фрагменту интерьера…

Какой-то таджикский «король телеграм» писал ей: «даже н знайш каго теряйш», «ало красавица жина мая», и так далее. Вся переписка осталась в скринах, собрала кучу разбитых сердечек.

Ася много говорила, она боялась, если замолчит, Рустик вспомнит, что его где-то ждут. Из этого словесного конфетти, мысленно, на телепатическом сигнале друг другу, сложился примерно такой диалог:

– Почему не отвечаешь на сообщения?

– Зачем? Я здесь, с тобой.

– Ты же меня совсем не знаешь.

– Мне плевать. Ты слишком пафосно ворвался в мою жизнь…

Она дала ему один наушник и включила музыку. Он узнал синтезатор, эта мелодия звучала, когда они познакомились.

– Нравится? Сама пишу.

– Ты? А как?

– Клавиши рядом с диваном.

Руст вспомнил гладильную доску…

– Ты первый это слушаешь.

– Почему? Заливай в интернет.

– Сыровато, может, потом…

– А друзья чего говорят?

– Друзья…

Она вспомнила мальчика, лайкал ее музыку, списались в личке, вроде ничего так. Гуляли, мальчик сказал, что он басист, но «пока без работы», она тогда мысленно крикнула – круто! И стала заливать про биты и сэмплы, Яна Кертиса и Роберта Смита. Представляла, как они сидят джемуют, вокруг усилители и колонки «Marshall»…

Зашли в супермаркет. Он еще ничего не предлагал, взял две банки какого-то легкого алкоголя. Рядом с банками на ленту упала маленькая, квадратная пачка. Какая миленькая коробочка, подумала Ася, через мгновение до нее дошло, что это именно презервативы, а не леденцы или зажигалка, и что рядом с ней никакой не басист. Сказала – сейчас приду и тихо ушла. Не было ни обиды или какой-то досады, все правильно, чего она ждала? Всем начхать на твою индивидуальность, когда хотят выебать.

Ася поспешила сменить тему:

– Как ты жил в том гадюшнике?

– Там я всегда один. Меня нельзя будить…

– А зачем умер?

– Я не умер. Просто, меня не было в моей оболочке. И случилась, видно, очередная облава, не понимаю, как я оставил дверь открытой. А ты что делала в морге, кем работаешь?

– Мою полы… с применением дезинфицирующих средств.

– Учишься, наверное?

– Пытаюсь…

Рустик похлопал себя по карманам, встал из-за стола.

– Ты куда? Возьми меня с собой!

Вид у Аси был решительный. Чего-нибудь обязательно произойдет, если ей сейчас откажут. Рустик думал несколько минут, по его виду можно было понять, что он отчаянно пытается решиться на нечто особенное.

– Хорошо. Только потом не плачь…

                              ***

На кровати с закрытыми глазами лежал большой, лысый мужчина. Ася выругалась и зажала нос. Человек на кровати никак не отреагировал на их прибытие.

– Кто это?

– Папа мой. Спит.

– Как ты в морге?

– Почти…

Ася нашла кресло, глаза привыкли к полумраку, обоняние к жуткому смраду в комнате. Она стала разглядывать плакаты на обоях. Везде был один и тот же счастливый парень в очках на фоне смешного самолетика и московского Кремля. Он же в зале суда, уже немного грустный, его окружали серьезные люди в черных костюмах. Буквы латиницей, вероятно, означали его имя – Mathias Rust.

– Это он?

Рустик рылся в квитанциях на столе.

– Кто?

– Немецкий летчик.

– А, ну да. Отец в армии служил, там кое-что произошло…

Ася взвизгнула, запрыгнула с ногами на кресло. К ним вышла женщина, закутанная в одеяло. Рустик невозмутимо представил:

– Это Блонди. Познакомьтесь.

– Здравствуйте…

Женщина молча прикурила, выдохнула дым в потолок и задумалась.

– Не бойся, она здесь живет. Подруга отца.

– Она нас не видит?

– Еще как вижу! – закричала женщина, – почему не в панталонах?

– Что?..

– Ну, все же бабы ходят в черных таких панталонах стрейч. Быдло ебаное. Лето кончилось, ах-ах-ах, блядь. Быдло любит лето! Мясо – пиво – шашлычки…

Рустик крикнул в ответ:

– Прекрати.

– Твоя, что ли?

Женщина, вдруг, пристально уставилась на стену. Может, чего-то вспомнила или сквозанула в альтернативную реальность, и там в другом измерении, на этом месте висит зеркало. Она пристально разглядывала вытертый узор на обоях…

Домой пришли в полночь. Разбрелись по своим кроватям.

– Спасибо тебе.

– За что?

– Если бы не ты, это был бы самый обычный тупой день.

– И тебе спасибо. Что не задаешь вопросов.

– Ха! Я просто не знаю с чего начать.

Рустик слышал, как она раздевается. Вспыхнул электрический купол лампы в туалете.

– Мне надо вернуться…

– Куда?!

Она старалась перекричать шум воды в душевой кабине.

– В будущее…

– Куда?! Подожди меня!

Вышла через несколько минут в одной футболке до колен. Он держал в руке маленький железный бутылек. Кружка с водой стояла на столе.

– Что ты делаешь?!

– Это яд. Когда умру, приготовь еды, пожалуйста…

– Блядь, я будто в задротском анимэ! Слушай, я не буду ждать, как безумная Блонди. Рассказывай.

– Каждую ночь мы умираем и утром воскресаем. Душа возвращается привычным путем в родную оболочку. А эти капли могут заставить погулять наше сознание чуть дальше в пространстве и времени…

– Ни слова больше.

Они выпили из кружки до последней капли.

– Сейчас мы поселимся ненадолго в сознание другого человека.

– Я лягу рядом. Мне страшно.

Ася успела взять его за руку…

Стало так тихо, будто все умерли, гармонию пустоты нарушало только мерцание неоновых букв на стене и шорох шин автомобилей, где-то на далекой улице за аркадами подворотен.

                              ***

…Кислая, вонючая жижа хлынула в глотку через нос и стиснутые зубы. Ася барахталась на дне какого-то бассейна, в котором вода давно превратилась в гнойный ил. Она ослепла, или было так темно…

Вдруг сточная дыра схватила ее за руку, течение слизи подтолкнуло и унесло с собой в тесную трубу. Неведомая сила толкала в пятки, эта инертность придавала небольшое, но хоть какое-то ускорение. Стены трубы напоминали на ощупь сырое и теплое мясо, густо смазанное жидким вазелином. Неожиданно, кишка закончилась, провалилась вниз и потянулась в обратную сторону…

Ася падала и карабкалась вверх по мягкому тоннелю. Глаз невозможно было открыть, да и не имело смысла. Все ее тело было в омерзительной и скользкой субстанции. Иногда стенки «мяса» вздрагивали и толчками, как бы подгоняли ее. Неизвестно куда…

Все закончилось внезапно. Снова она провалилась, но не в очередной изгиб кишки, а в какой-то колодец, наполненный вязкой массой. Ее погружение длилось недолго, прошла сквозь густоту и шлепнулась на дно. Масса почему-то осталась на стенках, не накрыла собой, отпустила. Ася наконец-то почувствовала свободу. Руки, ноги шевелились, но глаза все также ничего не видели. Невыносимая вонь вызывала судороги и блевотные спазмы. Она сидела по-турецки в какой-то колбе из морщинистой резины и плакала.

– Это никакой ни сон. Проклятый псих…

От слез была хоть какая-то польза, она умыла ими лицо. Неожиданно, ее пальцы нащупали бугристые складки на дне «колбы». Складки эти располагались в форме звезды. Что-то подсказывало, что это свобода. Еще немного, еще чуть-чуть и она найдет выход. Так и случилось, ее ладонь нырнула в упругую, влажную щель. Словно крот, Ася головой вперед полезла в отверстие, раздвигая телесные бугры и папилломы…

Наконец, она освободилась, вывалилась на твердую плоскость, захлебнулась воздухом. Сфинктер, выдавив ее, схлопнулся и исчез в потолочном мраке…

Абсолютно голая, вымазанная жирным слоем омерзительной коросты, она оказалась на какой-то сцене. В обручальных кольцах софитов, на краю сцены стоял блестящий двухрядный синтезатор…

Вытянув руки, бросилась к нему, к своей мечте. Но, руки не понадобились, синтезатор сам заиграл, подчиняясь ее воле. Но, это было неправильно, мысль не поспевала за вдохновением. И вдруг, она заорала в невыразимом ужасе:

– Нет!

Гнусная ведьма лабала на инструменте, опустив голову так низко, что казалось, что эта тварь играет носом. Перекрученные пальцы скакали по клавишам, костлявые локти торчали в разные стороны…

И музыка стала какой-то невыносимой. Выскочили еще старухи, они распахивали кошмарные зонтики, пытаясь столкнуть Асю со сцены в чернильную бездну. Лица их переливались неимоверными гримасами. Мохнатые, как паучьи жвала, зонты окружили со всех сторон…

– А-а-а!!!

Она закричала, вынырнула из сновидения, распахнула глаза. Руки беспомощно хлестали пустоту…

– Я ослепла!

– Тише ты!

– Рустик! Где мы?

– Внутри. Только он еще спит.

– Кто он?! Я ничего не чувствую и не вижу!

Внезапно, едва слышно, раздались завораживающие, потусторонние звуки. Они повторились несколько раз, будто позывные. Что-то сказал серьезный женский голос, и заиграла торжественная мелодия.

– А, так это радио, гимн Советского Союза. Шесть утра, значит, – пояснил Рустик и выругался, – черт подери, это прошлое, двадцатый век.

– И что?!

– Ничего…

– Ты меня не бросишь?!

– Я же держу тебя за руку.

Сначала они увидели белый потолок. Промелькнуло голубое небо в окне и стопка книг на подоконнике. Потом стены с обоями в цветочек, из мебели только кровать, стол и стул. Все мелькало – человек одевался…