Старые Боги позабыты, новых ещё не придумали…

Глава 1

Ночь пахла свободой.

Илья перелез через высокий забор и спрыгнул в траву. Неудачно. Нога подвернулась, и молодой парень, почти ещё мальчишка, зашипел сквозь плотно сжатые зубы. Нет, конечно же, его не услышат здесь, даже если он закричит. Терпеть боль и не плакать – было привычкой, выработанной за всю его недолгую жизнь в Интернате.

Прихрамывая, парень поспешил прочь от ненавистного места. Не оборачиваясь, ни минуты не задумываясь. Теперь он точно уйдёт отсюда навсегда. Он сможет. Да, он сможет!

Летняя ночь была тихой. Здесь, на окраине Руин, дул лёгкий ветерок, разнося по округе аромат цветущих садов. В траве, по краям растрескавшейся асфальтовой дороги, стрекотали сверчки, а вокруг редких фонарей кружили тучки ночных бабочек и всевозможных жуков.

Боль в лодыжке постепенно угасала, и парень всё бодрее шёл вперёд. Куда? Он и сам не знал. Кто ждёт его в этом полуразрушенном мире, так и не оправившемся после войны? Хотелось просто уйти подальше от места, где боль, унижение, стыд и страх сковывали существование в плотный кокон.

Улица сменяла улицу, но стойкое ощущение плена, тюрьмы, зависимости, продолжали давить, плющить, подобно прессу. Мир за стеной манил своей чужеродностью, пугал и дразнил Илью. В первый раз, когда он сбежал, было не так, совсем не так. Ему вдруг стало стыдно. Тряпка! Как же он был слаб тогда! Впрочем, и сполна поплатился за это. Рот наполнился слюной.

«Давай лижи её, уродец, поработай языком!»

Пьяный голос Сабины – огромной, похожей на бегемота воспитательницы, – звучал в ушах. Илья сплюнул, от нахлынувших воспоминаний его едва не стошнило. Нет, он больше не будет исполнять прихоти этой жирной сучки!

Ноздри втянули цветочный аромат, перебивая возникшие, будто наяву, запахи пота и немытого тела.

Фонари мигнули, чтобы окончательно погаснуть. Уже полночь, и такое редкое и дорогое удовольствие для города, как электрические лампы, было бы совсем нерационально использовать дольше. Освещались несколько улиц, прилегающих к территории Интерната. Дальше царили тьма и неизвестность. Однако незнакомый мир не погрузился во тьму, и в этом ему помогли россыпи звёзд и бледный диск луны. Илья резко остановился, протёр глаза. На секунду ему показалось, что рядом с привычным спутником Земли возник ещё один, но более крупный.

Проклятая химия, будь она неладна. Это всё её последствия. Хотя он почти отказался от еды, которой пичкали в Интернате. Желудок жалобно заурчал, мысли о пище разбудили загнанный в дальний угол сознания голод. Перед внутренним взором всплыла лоснящаяся, жирная рожа Фарита. Этот ублюдок мог жрать целый день, если бы не его обязанности в свинарнике. Однажды Илья, работавший с ним в одной смене, стал свидетелем того, как раздутый, словно мыльный пузырь, напарник ест из поросячьей колоды. Фарит с жадностью загребал двумя ладонями отходы из столовой и со смаком проглатывал.

– Что ты вытаращился, белый! – зло завопил гнусавый толстяк, узкие щёлки глаз его стали тёмными от гнева. – Если кто-то узнает об этом, я тебя прирежу, тварь!

Фарит, пыхтя и опираясь на покосившуюся изгородь, поднялся на ноги. Грузное тело колыхнулось, когда он сделал шаг. Скрытый под безразмерной майкой близнец-паразит страшно засучил скрюченными конечностями. Тогда, а это было чуть больше года назад, толстяк, имевший привилегии из-за цвета кожи, побил Илью, сломал нос и едва не выбил глаз. А вчера Илья увидел его смерть. Стоял и наблюдал, как облитого помоями Фарита, упавшего в загоне, рвут на части измазанные в дерьме и крови свиньи. То ещё зрелище: скулящий и визжащий толстяк и бесстрастные к процессу приёма пищи свиньи с кусками окровавленного жира в слюнявых пастях.

За то, что не помог напарнику, Илье ещё предстоит ответить, а пока он сполна насладится представлением.

Высокие заросли кустарников, тянувшихся вдоль серого остова здания, затрещали. Тварь, скрывающаяся в них, напугалась не меньше его.

– Ква-а-а-а! – обидчиво протянула гигантская квакша, жёлтые глаза-блюдца не мигая уставились на человека. – Ква-а-а-а!

– Брысь! – парень замахнулся на гипнотизирующего его мутанта.

Таких крупных он ещё никогда не видел. На территорию Интерната они иногда проникали, но бдительные надзиратели, они же воспитатели, с ними не церемонились.

– Пошла прочь!

Рассказы о том, что квакши способны усыпить человека, а потом съесть его глаза, были на слуху с самого детства. Правда это или вымысел – парень не знал, но и проверять не был намерен. Квакша съёжилась, подбирая под себя длинные, покрытые влажными бородавками ноги, чтобы в следующий миг взвиться в прыжке. Старый самодельный нож, захваченный со свинобойни, лишь самую малость коснулся её скользкого пуза, но и этого хватило. Илья отскочил, уворачиваясь от дурно пахнущих внутренностей, провожая взглядом рухнувшее в траву тело.

Не прошло и получаса, как он на свободе, а уже нарвался на неприятности. Бежать из ненавистных стен Интерната было глупой затеей, а бежать ночью – вдвойне. Не всякий отважится покинуть жилище с наступлением тёмного времени суток.

Страх, отчаяние и боль… Он почувствовал их, только вот принадлежали они другому человеку. И этот кто-то был теперь совсем рядом. Чуть позже добавились похоть, азарт, жестокость. Этого оказалось слишком много, его едва не захлестнуло потоком чужих эмоций. Голова загудела, руки затряслись. А потом он услышал приглушенные голоса.

– Заткнись, сучка, и делай, что тебе говорят! – зло орали за углом. – Недотрогу она вздумала строить!

Несколько хлёстких ударов-пощёчин и женский плач. Первая мысль – заткни уши и уходи, это не твои проблемы! Да, слух можно обмануть, совесть – нет. К тому же эти чужие эмоции… От них никуда не деться, они настолько сильны, что ещё не скоро отпустят его.

Илья плотнее сжал рукоятку ножа. Сделал шаг, другой в направлении звучащих голосов. Передвигаться тихо парень умел, и это тоже одна из интернатовских привычек, благодаря которой он ещё не умер от голода.

Воровать еду воспитателей, в частности, жирухи Сабины, он начал год назад. В то, что в их пищу не добавляют ничего лишнего, он узнал тогда же. Интернат насчитывал более тысячи обитателей, по сути, являющихся рабами. Следить за тем, кто и как в столовой ест, просто не было времени и смысла. Девчонки и мальчишки, батрачащие по шестнадцать часов, сами набрасывались на столовскую еду, не оставляя ни крошки.

– Жри, белая жопа! – Сабина швырнула ему миску с непонятного вида содержимым.

Как ещё язык поваров поворачивался назвать это кашей?

Он сидел в карцере. Клетка из толстых железных прутьев, полтора метра в ширину, чуть больше – в высоту. Она стояла посреди «Двора Позора и Наказания», под палящим летним солнцем. Зачинщик драки – таков приговор. Сломанный нос, левый глаз заплыл багровой гематомой, губы разбиты. И это он зачинщик? А как же иначе! Он же белый, альбинос, беляк. Урод, одним словом. Единственный в своём роде в этом убогом месте. Избивший его Фарит прекрасно знал об этом.

– Жри, жри, а то загнешься ненароком. А у меня на тебя такие планы, – необъятных размеров воспитательница томно вздохнула, слизывая с верхней, покрытой тёмным пушком губы капельки пота.

За три дня, проведённые в клетке, Илья так и не притронулся к пище. Разбитые губы и шатающиеся зубы были не единственной причиной отказа. Изменения в настроении он заметил почти сразу. Жуткий голод начал просто сводить с ума. Всё тело ломило, начался озноб, и это несмотря на тёплый летний день! Один раз он даже сдался, поддавшись требованиям организма. Но пропихнуть сквозь разбитые, кровоточащие губы кашу так и не смог. На второй день, когда приходила Сабина, а потом ещё с полусотни элитных воспитанников, для того чтобы неодобрительно покачать головами и в назидание погрозить пальчиком, стало ещё хуже. Распорядок, которого он много лет придерживался, был нарушен вместе с мыслями в голове. Тогда-то и возникла безумная идея – больше никогда не есть столовскую еду!

Дойдя до конца серого безликого здания, вдоль которого он крался, ведомый чужими эмоциями и голосами, Илья остановился. Заросли высокой травы и разномастные кустарники почти полностью скрывали его рослое, хорошо сложенное тело. Зато шумевшая компания была как на ладони. Их было трое: два парня старше него и девушка.

Пилигримы. Да, перед ним были типичные пилигримы. Старинные холщевые куртки, увешанные всякого рода железными побрякушками, камуфлированные штаны, высокие кирзовые ботинки на шнуровке. На головах неопрятные, засаленные патлы – винегрет из разных цветов и оттенков. Мутаций, во всяком случае, явных, бросающихся в глаза, Илья не заметил. Девушка точно не из их числа. Подруги, нередко сопровождающие скитающихся, не отличались целомудрием.

– Да брось ты, родная, что тебе, жалко? Не сотрётся же! – голос высокого пилигрима, прижавшего девушку к остову ржавого грузовика, звучал настойчиво и нагло. – Давай по-хорошему, клянусь, буду нежен и обходителен.

Бродяги заржали. Длинный втиснул острое колено, раздвигая ноги испуганной девушки, шестипалая рука (а вот и первое уродство!) сжала тонкую шею. Смуглая брюнетка зашипела от гнева и боли, вцепившись в запястье обидчика ногтями. Языки пламени, разведённого в багажнике гнилого автомобиля, плясали в её больших, мокрых от слёз глазах.

Двор, в котором разворачивались события, ничем не отличался от остальных в этом древнем и убогом поселении. Густые заросли разнотравья, обломки строений, груды нечистот, отходов жизнедеятельности жильцов, источающие стойкий, характерный запах, ржавые, покорёженные машины, потухшие кострища и тушки убитых мутировавших крыс.

– Что ты с ней разговариваешь, придуши и всё! – нервозно затряс руками второй, маленький, коренастый и кривоногий. – Присунем, пока тёплая!

– Заткнись, Чак! Ты посмотри, какая строптивая, давно нам такие не попадались. Не уродина, не шлюха, даже сиськи у неё две! – пилигрим резко отдернул руку от шеи девушки и, не церемонясь, ударил её в живот. – А коготками своими мне спину царапать будешь, когда я тебя осчастливлю!

Чувства юной незнакомки захлестнули сознание Ильи, в животе возникла тянущая боль. Что делать? Эти двое старше его и сильней. Наверняка всё происходящее слышат жители разрушенного дома, кто-то даже с упоением смотрит, удовлетворяя свои любопытство и похоть. Но никто из них не шевельнет и мизинцем, чтобы помочь бедной девушке. Связываться с безбашенными пилигримами себе дороже.

Страх, но не страх смерти – её она не боялась. Страх за то, что эти выродки с больной фантазией могут сотворить с ней. Он давил на Илью в той же степени, как и на саму девушку, мешая его собственным мыслям. Это было невыносимо.

– Эй! – срывающимся голосом крикнул парень, выступая из зарослей. Слишком тихо. Испугался. Поэтому повторил, но уже громче, стараясь придать голосу уверенности. – Эй, отпустите девушку!

– А то что?! – чувствуя себя полным хозяином положения, не оборачиваясь, спросил высокий анорексичный пилигрим.

А когда бродяги всё же обернулись в сторону потревожившего их, изумлённо добавил:

– Батеньки мои, Чак, ты погляди на него! Герой, мать его, выискался! Это ж беляк! Везет нам сегодня, дружище, на необыкновенные встречи!

Сердце бешеным вороном-мутантом трепыхалось в грудной клетке, норовя выпрыгнуть, сломать прутья-ребра. Вмиг пересохшее горло сдавил спазм. Потная ладонь по-прежнему сжимала нож, но в ней не было силы и твёрдости.

– Заступаешься за бедняжку?! – с ехидством проговорил длинный. – А ты знаешь, что эти крысы, – он обвел рукой окружающие дома, – сами отдали нам её. Не жратву, не свои припасы, а её! А теперь сидят и трясутся в своих вонючих норах, наблюдая, как девчонку вот-вот поимеют!

– Рауф, дай я сам покажу этому выскочке, кто здесь главный! – раскосые глаза коротышки Чака стали похожи на щелки.

В кобуре на поясе пилигрима болтался пистолет (Илья только сейчас заметил, что кочевники вооружены огнестрельным оружием), однако, он предпочёл ему нож – широкий с зазубринами.

– Иди ко мне, что встал как вкопанный? Ты хоть слово скажи, последнее…

Пилигрим нарочно медленно двинулся в сторону Ильи, перекидывая тесак из руки в руку. Получившая в живот кулаком девушка сидела на земле, скрючившись, обхватив руками колени. Её тянущая боль ещё терзала Илью, и он не мог ничего с этим поделать.

– Стоп, Чак! – резко выкрикнул Рауф, на его скуластом, обтянутом шелушащейся кожей лице появилась сумасшедшая улыбка. – Глупый ты и недальновидный. Ну, завалишь ты его сейчас, ну, может, и сгодится его филейная часть на пару обедов, и что? Да ничего, высрешь через день в тех кустах и всё! Это же беложопик. Ты вспомни, когда ты в последний раз видел беложопого?!

– Я не знаю, – Чак остановился, не понимая, что от него хочет товарищ. – Я не помню.

– Таких, как она! – шестипалая рука сграбастала девушку за волосы, вздёрнула вверх. Кирзовый ботинок с размаху ударил по мягкому месту, отшвыривая девушку в сторону. – Таких шкур много! В каждом крысятнике. И все норовят залезть тебе в штаны да в кошелёк! – увлечённо продолжил долговязый, переступив через скулящую на земле девицу. – А этот, может, уже последний в наших краях. Сечёшь, к чему я, а?!

– Н-е-е, – обалдело протянул Чак, почёсывая ручкой ножа засаленный затылок. – Не томи, друг!

Илья сделал шаг назад. Ему стоило невероятных усилий очистить разум от эмоций девушки. Не успел он этого сделать, как поток грязных, извращённых мыслей, как из помойного ведра, окатил его, затёк, забрался в самое сокровенное. Он уже знал, какая судьба ему уготована.

Его дар – его проклятие.

Умение сопереживать, сочувствовать и понимать окружающих было с ним, сколько парнишка себя помнил. А с годами диапазон проявления этой способности только рос, дойдя до полного погружения в чувства другого человека. Это едва не свело Илью с ума. Хуже всего было на первых порах. Настроение менялось каждую минуты, Илью буквально раздирало на части от бури обрушивающихся на него эмоций. Он не сразу понял: они не все принадлежат ему.

Жизнь в Интернате не назовешь легкой. А то, что ты белый, и вовсе делало тебя бельмом в глазу. Удел изгоев – одиночество. Илья стал этим изгоем. Другие дети сторонились его. Кто-то делал вид, что не замечает подобное белое недоразумение. Илья даже был благодарен им за это. Однако чаще всего получалось наоборот.

«Эй, смотрите, кто идёт!» – выкрикивал один, когда Илья появлялся в столовой или же направлялся на работу.

«Урод!» – подхватывал второй.

«Что язык в белую жопу втянул? Нечего сказать, помойка?!» – кричал третий.

Такие встречи ничем хорошим не заканчивались. Так продолжалось, пока Илья не понял одного: его необычный дар – это спасение.

Пилигримы приближались. Рауф двигался на цыпочках, с дикой улыбкой на смуглом, обветренном лице, расставив в стороны длинные тонкие руки. Ситуация забавляла его. Чак, напротив, ступал нерешительно, всё ещё размышляя, что же задумал его старший товарищ и нужно ли доставать свой нож.

– Всё просто, парень, – костлявый пилигрим облизнул тонкие губы. – Мы отпускаем девушку, а взамен пользуем твой идеально белый зад! Как тебе, Чак, идея?! А тебе как, белый?!

– Вот голова, Рауф! Вот уж голова! Как ты ловко это придумал, а я уж сгоряча чуть дел не наворотил! – приободрился коротышка, подпрыгивая на кривых ногах. – Сам портки скинешь или простимулировать? – Чак похлопал себя по кобуре и в предвкушении помассировал пах.

Всё. Кажется, это конец.

Илья уже не думал о том, что снова поддался чувствам, не смог совладать с собой. Не ругал и не корил себя. Жажда справедливости и жалость – вечные враги. Именно они мешали всю его жизнь.

Бежать!?

Свинец, выпущенный вдогонку, безусловно, быстрей, с ним не потягаешься в скорости.

Драться!?

Да, он не был слабаком и часто доказывал это интернатовским задирам. Но одно дело – пацаны, пусть и старше на пару лет. И совсем другое – пилигримы, которые не только были старше, но и умели убивать и делали это так часто, как он ходил по нужде.

– Засранец, ты куда это собрался?! – видя, как Илья отступает в заросли, зло заорал Рауф. – Не глупи, малой, лишняя дырка в твоей белой жопе тебе ни к чему! – он выдернул из чехла за спиной обрез двустволки. – Тем паче, что твоя, родная, и так скоро будет саднить!

Отморозки заржали – противно, издевательски, похрюкивая и кашляя. Илья почувствовал, как ровный ежик волос на его затылке пришёл в движение. Выбора нет. Ему придётся драться.

Годы, проведённые на свинарнике, не прошли даром. Техника владения холодным оружием была отточена на мерзких, вонючих животных. Пилигримы, в принципе, не слишком отличались от них, разве что могли ответить на атаку оружием, что делало их куда более грозным противником.

Так, что мы имеем… Нож – один, противников – двое. Выбор цели был делом секундным. Рауф уже достал обрез и в любой момент мог стрельнуть.

Мастерский бросок!

Пилигрим не успел и глазом моргнуть. Нож вошел в грудную клетку по самую рукоять, и Рауф кулём рухнул в пыльную траву.

– Эй, да ты что творишь?! – ошалело вскрикнул Чак, подпрыгивая на месте, его рука скользнула к кобуре. – Да я тебя…

Илья уже прыгал в густые заросли, когда краем глаза увидел мелькнувшую из-за нагромождений ржавых машин тень. Прогремел выстрел. Страшный предсмертный крик разорвал ночь, и всё стихло. Илья не сомневался: умер коротышка Чак. Но кто напал на него? И почему стало так тихо?

Бежать прочь… Именно эту первую и наверняка правильную мысль он отмёл сразу. Кто бы там ни был, он обязан ему жизнью. На пилигрима напал не зверь. Мелькнувшая тень имела человеческие очертания. Но почему тогда Илья не почувствовал присутствия другого человека, его сознание? Возможно, отвлекся, решая, как поступить с бродягами. Да и нож был слишком дорог парню, не оставлять же его гнить в теле мерзкого извращенца.

Робкие всхлипывания, а затем и рыдания девушки нарушили ненадолго воцарившееся спокойствие. Илья осторожно двинулся вперёд. Представшая его глазам картина не могла не радовать. Коротышка Чак лежал на земле, раскинув в стороны руки, выпавшие из раны на животе кишки валялись рядом. Девушка сидела на том же месте, где и была, её тело сотрясали рыдания. Рауф – неподалёку, он так и не смог до конца выдернуть вонзённый в грудь нож.

А это кто?!!

Рядом с поверженным пилигримом лежал мужик: чёрный балахон с капюшоном, густая борода, большой крючковатый нос на мясистом круглом лице, широкие брови и абсолютно лысая голова. Одна ладонь спасителя сжимала рукоять необычного ножа, орошённого свежей кровью (нож ли это? Илья просто не знал, как назвать неизвестное оружие), другая была прижата к груди. Если уж Чак, по меркам обычного человека, был маленького роста, то незнакомец и вовсе не дотягивал до стандартов.

Карлик.

Кажется, таких людей называют карликами. В памяти Ильи всплыла смутная картинка из детства. Его звали Бакир (в переводе с арабского – «ранний, быстрорастущий»), и он никак не оправдал свое имя. Пацан прожил в Интернате всего семь лет, после чего его сгорбленное, со множеством физических увечий полуметровое тельце зарыли на общем кладбище.

Лежавший на земле незнакомец был немного больше Бакира. Балахон скрывал его широкоплечую, кряжистую фигуру, сложенную правильно, без уродств. Однако не рост спасителя, не его оружие поразили Илью – цвет кожи. А она была белой!