© Федотов Д.С., 2024

© ООО «Издательство „Вече“», 2024

Художник Макс Олин

Пролог

Лето 1822 года, Усть-Манск

– Значит так, Кирьян, – неспешно говорил купец первой гильдии Порфирий Ананьевич Смолянинов, прихлёбывая из расписного блюдца чай со смородиновым листом, – сегодня мы с тобой поедем деляны в бору осматривать.

Кирьян Парфёнов, управляющий делами торгового дома «Смолянинов и сын», согласно кивал, сидя напротив хозяина и благоразумно набив рот пирогом с вязигой. Хозяин был груб, но справедлив. Он любил поощрять своих помощников, но и спрашивал с них по полной в тех случаях, когда подручные давали слабину или, не дай бог, мешали хозяину проворачивать выгодные сделки.

– Задумал я лесом строевым заняться, – продолжал неспешно Смолянинов, прикусывая от румяного калача с маком. – А тут его – немеряно! Взять бы хоть долину Ушайки. Ну, торговый же лес стоит! Я, как в прошлом году с Тимофеем Валерьяновичем туда на охоту съездил, до сих пор не могу сердце успокоить: первостатейный лес стоит! По десяти рублей за погонную сажень можно взять!

– Истинно так, хозяин, – пробормотал наконец, прожевав пирог, Парфёнов. – Чудный лес по Ушайке растёт. Даром что государев…

– И что с того, что государев? – немедленно набычился Смолянинов, наливая в блюдце подостывший чай. – Император наш, Александр Павлович, великодушен и щедр! Ежели есть в чём-то польза для него, так пожалте, господа хорошие, делайте! Государь всегда жаловал купеческое сословие. И не зря! Именно мы, торговые люди и предприниматели, опора трона и монархии!..

Кирьян, почуяв, куда заносит хозяина, решил не усугублять и извинительно пробормотал:

– Истинно так, Порфирий Ананьевич!.. Так что – едем смотреть?

– Говорю же: деляны в сосновом бору, что стоит по-над берегом Ушайки. Всего-то вёрст пять-шесть от Усть-Манска. Прямо сей же час и поедем!..

«Сей же час» растянулся до обеда. Смолянинов сразу после завтрака отправился в церковь – поставить свечку за успех предстоящего дела. Потом заглянул «на минуту» к своему давнему приятелю Тимофею Игнатьевичу Бастрыгину, знатному купчине и непревзойдённому игроку в карты. Расписали «пульку», потом вторую… а там и обед.

К конторе земельной управы подъехали аж в третьем часу пополудни! Уездный землемер Василий Климов, полукровка, с типичным скуластым лицом и чуть раскосыми глазами цвета спелой лещины, ждал их на крыльце конторы, переминаясь с ноги на ногу и держа под мышкой казённый кожаный портфель.

– День добрый, господин Смолянинов, – произнёс он, кланяясь и подходя к пролётке. – Припозднились вы однако… До делян-то путь неблизкий.

– Ничего, Василий, авось успеем до темноты, – отмахнулся купец. – Чай, дни нонче долгие…

Коляска, запряжённая парой молодых кобыл, резво покатилась по немощёным улочкам Усть-Манска – прочь от каменных особняков торгового центра, мимо основательных, двухэтажных срубов торговых людей и покосившихся, почерневших пятистенков прочей усть-манской голытьбы.

Полчаса спустя коляска миновала восточную заставу и запрыгала по глинистым ухабам вдоль куцых полей ржи, что притулились по правому берегу неширокой, извилистой Ушайки.

– Надобно будет здесь торную дорогу проложить, – покачал головой Смолянинов, морщась от тряски. – Негоже уважаемым людям по кочкам трястись.

– А зачем уважаемым людям сюда ездить? – рискнул спросить Парфёнов, придерживаясь обеими руками за скамейку, чтобы не свалиться на пол коляски. – Тут и смотреть-то не на что.

– Это пока не на что! А я вот велю на деляне, что на яру, усадьбу поставить – и вид приятный, и до города недалеко.

Коляска шустро катилась в гору и вскоре выбралась на высокий яр, откуда и впрямь открывался чудный вид на окрест – извилистая неширокая долина Ушайки, поросшая ивняком и таволгой, а вдалеке – пологие гривы, ощетинившиеся золотисто-зелёным ёршиком строевого соснового леса. Налево от яра тоже начинался чистый и светлый сосновый бор, с негустым подлеском из рябины, калины и смородины, с тёмно-зелёным, будто лакированным, ковром зарослей черники по неглубоким ложбинам.

– Экая красота! – невольно крякнул Порфирий Ананьевич, привстав в коляске и оглядываясь. – А, Кирьян?..

– Ваша правда, хозяин! Красиво здесь…

– Ну, земеля, показывай, что тут у вас и где? – обратился Смолянинов к землемеру, притулившемуся напротив него.

– Вот, извольте посмотреть сюда! – оживился тот, встал и широким жестом указал на близкую стену сосен. – Тут начинается так называемый Заречный бор. Он занимает площадь аж в двадцать восемь квадратных вёрст! А строевого леса в нём – девяносто процентов!..

– Годится, – удовлетворённо кивнул купец, оглаживая бороду. – Поехали, поближе посмотрим…

Коляска углубилась в лес, петляя между редко стоявших золотоствольных деревьев, но вскоре всё же вынуждена была остановиться. На открывшейся впереди поляне стояли полукругом с десяток островерхих чумов, покрытых лапником и ошкуркой.

– Вот те на! – неприятно удивился Смолянинов. – Откуда они-то здесь?!

– Это стойбище хантов из рода Волка, – с готовностью сообщил Климов. – Они тут с позапрошлого лета живут.

– Ну, так пущай теперь кочуют отсюда! – поморщился купец. – Или мне их на работу прикажешь нанять?

– Какие из них работники! – махнул рукой землемер. – Они охотники, рыбаки… Но лес валить!.. Они же его боготворят. Лес для них – священен!..

– Скажешь тоже! – не поверил Смолянинов. – Лес – он для всех лес! Строительный материал.

Климов почесал макушку. Видно было, что он не согласен, но не знал, как об этом сказать дорогому клиенту. В конторе ему однозначно было сказано: сделать всё необходимое, чтобы заключить выгодную для города и всего уезда сделку! В местной казне давно зияли изрядные дыры, а договор на лесоразработки прочил безбедное существование на ближайшие годы.

– Порфирий Ананьевич, клянусь, мы сделаем всё возможное, чтобы эти инородцы не помешали вашему делу, – заверил наконец он.

Смолянинов снова поморщился.

– Не «всё возможное», а просто уберите их с моей деляны! Лес большой – нехай идут куда подальше!.. Кирьян, проследи!

– Не извольте беспокоиться, хозяин!.. – Парфёнов осклабился и грозно посмотрел на Климова. – Пошли вешки ставить, земеля.

* * *

В понедельник с утра в здании губернского управления царили обычная суета и толкотня: кто-то от кого-то что-то требовал, кто-то кого-то о чём-то просил, по коридорам сновали приказчики, клерки с кипами бумаг, деловые люди разного пошиба и прочие просители. На втором этаже, где располагалось земельное управление, народу было поменьше. Кирьян Парфёнов, воодушевлённый наказами хозяина, смело пробился через тернии первого этажа и, оказавшись на втором, перевёл дух. Показалось, что полдела уже сделано. Но не тут-то было.

Сначала Кирьян никак не мог найти Климова, бродил из кабинета в кабинет, и везде ему отвечали, мол, был, но только что вышел. Через полчаса до Кирьяна дошло, что проще всего никуда не ходить, а примоститься на скамейке для посетителей и подождать, не теряя при этом бдительности и зорко осматривая коридор в обе стороны. Такой метод вскоре дал результат.

Землемер выскочил в коридор из какой-то неприметной двери, повертел головой и увидел сидящего Кирьяна. Парфёнов лишь подняться успел, как тут же был схвачен за рукав и увлечён в дебри конторы. Его усадили за обшарпанный стол, выложили перед ним казённые бумаги и сунули в руку перо – подписывай! Только тогда Кирьян опомнился, решительно отложил перо и принялся читать написанный местным писарем текст договора. Смолянинов строго-настрого наказал помощнику: прочитать всё до последней буковки и, если возникнут непонятности, ничего не подписывать, а нести договор ему на прочтение. Почему сам Порфирий Ананьевич не соизволил приехать в управу, осталось для Кирьяна не понятым, а следовательно, не обязательным к размышлению.

Пока Кирьян читал, землемер снова испарился, и Парфёнову после прочтения и подписания договора опять пришлось применить тот же приём: выйти в коридор и сесть на скамью для посетителей в ожидании. Наконец Климов объявился, и не один. Вместе с ним к Кирьяну подошёл солидный мужчина лет сорока в мундире коллежского асессора. Парфёнов слегка струхнул – такой чин неспроста сам к посетителям выходит – и поклонился. Но чиновник почти дружески схватил и пожал ему руку.

– Очень рад! – пророкотал он, другой рукой хлопая Кирьяна по плечу. – Наконец-то появился деловой человек!.. Такие богатства вокруг, и никем не прибраны!..

Парфёнов не понимал, к чему клонит его высокоблагородие, но согласно кивал на каждое слово, надеясь не промахнуться и не подвести хозяина.

– Надеюсь, Порфирий Ананьевич распорядится полученным добром как должно и во славу Отечества! – продолжал вещать чиновник. – Прошу также передать уважаемому Порфирию Ананьевичу, что вопрос с остяцким стойбищем находится на моем личном контроле и разрешится в самое ближайшее время!..

– Всенепременно передам слово в слово, ваше высокоблагородие! – пробормотал вконец смущённый таким обхождением Кирьян и поспешил откланяться.

Вернувшись к хозяину, он доложил, что дело сделано, и вознамерился было вздремнуть перед обедом, но Смолянинов не дал ему расслабиться.

– Вот что, Кирьян, а поезжай-ка ты вместе со служилыми к стойбищу да убедись там, что всё по чину сделают. Мне неприятности от местных идеалистов-защитников ни к чему.

– Каких ещё защитников?! – не понял тот.

– А таких!.. Про Устав «Об управления инородцев», одобренный государем, не слыхал?.. У них теперь права имеются. Вот, в «Ведомостях» вчерашних всё написано. – Смолянинов в сердцах швырнул газету на стол. – Как же не вовремя!.. Ладно, на тебя надеюсь, Кирьян, не подведи!..

* * *

Наутро Парфёнов чуть свет начал готовиться к поездке: надел новые штаны и кафтан, выбрал сапоги покрепче, затем отправился на кухню, где уложил в котомку каравай хлеба, шмат сала, несколько молодых луковиц и деревянную баклажку с травяным настоем вместо чая. Кухарка Анфиса, глядя на его сборы, не утерпела:

– Никак в дальний поход наладился, Кирьян? И куды ж на сей раз?

– На кудыкины горы! – отмахнулся тот, но тут же приосанился (уж больно девка хороша была!) и решил прихвастнуть. – Дело мне хозяин важное поручил. Место в бору под лесопилку иду искать.

– Так что ж один-то? Не страшно – тайга всё ж? – округлила глаза Анфиса.

– Не один. С командой. Дровосеков и плотников возьму, а ещё нам в управе четырёх казаков для охраны обещали. – Фантазия разыгралась, и Кирьяна понесло. Он уже и сам будто перед глазами видел, как едет на лошади впереди целого обоза с людьми и инструментами, а спереди и сзади так же верхом едут суровые и строгие казаки в папахах, с саблями и ружьями.

По мере его рассказа Анфиса всё больше таращила свои и без того огромные синие глазищи, ахала, охала и прижимала руки к запунцовевшим щекам. Кирьян раздухарился, видя такой успех, и уже примеривался приобнять девицу за пышные плечи, но тут от двери раздался знакомый рык:

– А ну, Кирьян, кончай болтовню! Марш в управу, не то, не дай бог, опоздаешь!..

Парфёнов опрометью кинулся вон из кухни мимо грозно нахмурившегося хозяина, но избежать подзатыльника не смог и кубарем скатился с крыльца во двор, едва не наступив на разлёгшегося на последней ступеньке кота.

Поспел в управу он вовремя. Рядом с высоким крыльцом у коновязи несколько казаков проверяли упряжь и седельные сумки, тихо переговариваясь и позвякивая шпорами. На крыльце стоял урядник и курил трубку. Кирьян направился к нему.

– Разрешите обратиться, ваше благородие?..

– Какое я тебе «благородие», простая душа? – ухмыльнулся тот.

– Ну… господин?..

– Чего надо-то?

– Я – Кирьян. Парфёнов. У купца Смолянинова служу. С вами поеду…

Урядник внимательно посмотрел на парня, неспеша выбил трубку о сапог, спрятал её в кожаный подсумок на поясе.

– А зачем? – спросил он, спускаясь с крыльца и направляясь к лошадям.

Кирьян опешил и замешкался. Опомнился, когда казаки по знаку урядника оседлали коней и построились в линию.

– Господин урядник, мне поручено ехать с вами… чтобы потом доложить хозяину, что всё в порядке.

– Ну, так передай хозяину, что всё и так будет в порядке, – пожал плечами тот.

Тут Парфёнов заметил, что одна из лошадей свободна и её держит за узду крайний справа казак. Кирьян радостно подбежал к ней, но казак погрозил ему плёткой, и Кирьян снова повернулся к уряднику.

– Вот же, есть лишняя кобыла! Можно я на ней поеду?

– Нет. Это лошадь для его благородия коллежского секретаря Разумихина. Нам предстоит важное государственное дело. И ты там без надобности!

Парфёнов в отчаянии огляделся и увидел спускающегося с крыльца молодого мужчину в мундире с тремя звёздочками в петлицах, кинулся ему в ноги.

– Ваше благородие, не гневайтесь! Я – Кирьян Парфёнов, личный поверенный в делах купца Смолянинова, по делу которого вы сейчас едете в бор. Ради бога, возьмите меня с собой! Порфирий Ананьевич строго наказывал, чтобы я с вами…

Разумихин, поначалу удивлённо воззрившийся на просителя, быстро понял, в чём дело, и взмахом руки прервал излияния Кирьяна.

– Господин урядник, посадите этого человека с кем-нибудь из казаков. Мы немедленно выступаем!..

* * *

До стойбища остяков добрались ещё до полудня. Чумы, чуть больше десятка, стояли полукругом на большой поляне, залитой тёплым солнечным светом. В центре поляны чернело кострище, возле которого на больших плоских камнях-сланцах сидели несколько женщин, занимавшихся повседневными делами – выделкой шкурок, шитьём одежды и обуви и даже вырезанием мелкой утвари из липовых дощечек.

При виде чужаков женщины всполошились, загомонили и поспешили укрыться в чумах. А навстречу казакам из двух крайних чумов вышли пятеро мужчин в традиционной одежде и один – пожилой, одетый поверх рубахи в шкуру волка, в странной островерхой шапке и с посохом, навершие которого было вырезано в виде волчьей головы. «Шаман!» – невольно пронеслось в голове Кирьяна, которого оставили на краю поляны присматривать за лошадьми.

Старик остановился перед казаками с Разумихиным во главе, остальные остяки остались у него за спиной. Шаман медленно и пристально оглядел непрошеных гостей.

– Кто вы такие? – низким, хриплым голосом, с сильным акцентом, спросил он. – И что вам нужно?

Разумихин шагнул вперёд.

– Я – секретарь господина губернатора. Имею предписание: ввиду государственной важности освободить от населения сосновый лес, предназначенный для освоения и строительства мастерских. – Он протянул шаману лист плотной бумаги с имперским орлом. – Вам отводится двадцать четыре часа на сборы и отправление к новому месту жительства, на реку Самусь.

– Это наша земля, – прокаркал шаман. – У нас договор с белым царём! Мы даём за неё ясак!

Он выхватил бумагу у Разумихина и разорвал пополам. Отшвырнул куски, повернулся и пошёл обратно в чум. Остальные остяки молча последовали его примеру. Казаки переглянулись, а Разумихин, глядя вслед шаману, усмехнулся.

– Что ж, примерно так я себе всё и представлял, – сказал он. – Господин урядник, приступайте!

Тот хмуро посмотрел на чиновника, похлопал плёткой по сапогу, покосился на подчинённых.

– Вы же сами дали им целые сутки, ваше благородие.

– Они только что от них отказались, – кивнул на обрывки предписания Разумихин. – Отныне мы вольны в своём выборе. Приступайте!

– Там же дети и женщины…

– Господин урядник, вам отдан приказ очистить поляну от посторонних… предметов. Вот и очищайте! Никто не призывает вас к насилию или, не дай бог, смертоубийству.

Урядник глубоко вздохнул, почесал за ухом и приказал:

– Давайте, братцы! Только потихоньку, не прибить бы кого…

Казаки вернулись к лошадям, потом верхами направились к чумам, взлетели арканы, захватили верхушки жердей, верёвки натянулись, и чумы один за другим начали со скрипом крениться. Из-под них с воплями врассыпную кинулись дети и женщины с малышами на руках. Мужчины, человек семь-восемь, попытались криками напугать казацких лошадей, даже ударили одну по крупу копьём. Лошадь взбрыкнула, и остяк отлетел от неё на несколько шагов. Кое-кто вскинул лук, но урядник поднял ружьё и выстрелил в воздух. Остяки отшатнулись. Чумы с громким треском рухнули, складываясь и ломая жерди. Женщины завыли, ребятишки, вторя им, заплакали. И тут снова, будто из-под земли, появился старый шаман.

Он простёр перед Разумихиным руки, сжимая над головой свой посох, и неожиданно громовым голосом прокричал:

–Пай вэлып эй лавэслэн нунэ котын! Пэхтым нунэ неврымэн лита Нэй-анки!^[1]

Неожиданно резкий порыв холодного ветра пронёсся над поляной, словно невидимый ледяной великан решил смахнуть людей с земли. Кирьян присел от страха. Он немного знал остяцкое наречие и догадался, что шаман только что проклял их, проклял именем остяцкого бога огня Нэй-анки.

Казаки, не обращая внимания на вопли разозлённого старика, уже сматывали арканы, топтали конями остатки чумов и разбросанной утвари. Они были неместные – приписанные к Усть-Манскому гарнизону с Кубани – и потому совершенно равнодушные к спорам и раздорам губернских чиновников с инородцами.

А Разумихин, решив, что дело сделано и теперь остякам поневоле придётся убираться восвояси, тоже сел на лошадь, собираясь в обратный путь. Тогда Кирьян решился.

– Ваше благородие, – подскочил он к чиновнику, хватая за стремя, – выслушайте меня, прошу!

– Что случилось, юноша? Мы выполнили обещание, очистили бор от местного населения…

– Не в том дело! Этот… остяцкий шаман только что проклял всех нас! Именем ихнего бога огня!

– Ну и что? Надеюсь, ты не веришь во всяких там лесных духов?.. Пустые угрозы! – Разумихин тронул поводья, но Кирьян, как клещ, вцепился ему в ногу.

– Ваше благородие, прикажите казакам немедля поискать вокруг. Нужно найти священное место, где остяки поклоняются Нэй-анки, богу, то бишь, Матери Огня! Его непременно нужно найти и сжечь. Иначе беды не миновать!..

– Что за чушь ты несёшь?! Отпусти стремя сейчас же!..

– Ваше благородие, я вас умоляю!.. – Кирьян готов был разрыдаться от отчаяния. – Прикажите найти капище!..

Несколько секунд Разумихин сердито вглядывался в его лицо – расширенные глаза, дрожащие губы – и наконец обратился к уряднику, несомненно, слышавшему их разговор:

– Отдайте приказ начать поиск капища. Оно должно быть недалеко, в лесу. Найдёте – сожгите…

* * *

Неделю спустя на высоком яру в излучине Ушайки закипела работа – началось строительство новой усадьбы Смолянинова – с широким подворьем, с баней и охотничьим домиком. На поляне, где было стойбище остяков, поставили под широким навесом простую пилораму для нужд стройки, а в сотне саженей от неё, в удобном распадке, соорудили временную хоромину – под склад для брёвен и для ночёвки смены дровосеков. Одновременно начали рубить просеку через всю деляну – для удобства вывозки готового леса.