© Дмитрий Беляков, 2018

ISBN 978-5-4493-2240-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я – Ваша смерть.

– Вас там ждут… – старенькая охранница нажала кнопку шлагбаума, пропуская на закрытую территорию машину заведующего. Барским жестом заведующий, поприветствовал тётку и, припарковавшись на единственное незанятое место, бодро зашагал к входной двери подстанции. Кивком поздоровавшись с диспетчерами и быстро просмотрев журнал замечаний, заведующий подошёл к своему кабинету, снял печать, вставил ключ в замок и открыл дверь.

Дверь в кабинет захлопнулась за ним с громким, похожим на пистолетный выстрел, звуком. Звук короткой болью отозвался в голове, от чего у заведующего на секунду потемнело в глазах. Затем боль прошла, а зрение вновь вернулось к хозяину, преподнеся последнему сюрприз.

В полумраке кабинета, за его столом сидел статный мужчина, с красивым, но очень бледным лицом. Лицо казалось ещё бледнее из-за строгого чёрного костюма и такого же галстука, резко контрастирующих с белоснежнейшей рубашкой. На столе стояли лёгкие закуски, правда, очень изысканные, два хрустальных бокала, а так же серая от вековой пыли бутылка с каким-то вином. Этикетки на бутылки не было, но источавшийся аромат напитка был настолько великолепен, что сомневаться в качестве вина не приходилось.

Справа в углу, где ещё вчера на полу стоял сейф, сейфа не было, а вместо него теперь весело играл огнём камин. Плотные шторы наглухо закрывали окна, создавая тот волшебный полумрак, который могут создать только плотные шторы и растопленный камин.

– Кто Вы? Как Вы попали в мой кабинет и что вообще происходит? Это Вы меня ждёте? – заведующий сделал ударение на слово Вы.

– Слишком много вопросов для человека, пришедшего с улицы в кабинет. А как Вы узнали, что я Вас жду? – баритон мужчины звучал мелодично, с оттенком бархата. Но при этом настолько твёрдо и безоговорочно, что заведующий растерялся, как на ковре у главврача, ожидая очередного разноса.

– Мне охрана сказала – заведующий всё ещё стоял в дверях, не решаясь что либо предпринять.

– А-а. Нет. Это не про меня. Моё появление здесь было, хоть и запланировано, но не афишировалось. Вас ожидал другой человек. Очевидно, в спешке Вы прошли мимо него. Он стоял как раз напротив двери Вашего кабинета. Да вы не тушуйтесь, проходите, снимайте пальто, присаживайтесь. Всё-таки это пока Ваш кабинет. Я в него немного булгаковщины, правда, добавил. Для антуража. Очень уважаю Булгакова. Надеюсь, Вы не против?

– Кто Вы? – заведующий снял пальто, но не присел, а стал доставать из кармана мобильник.

– Да, да. Вы правы. Я совершенно забыл представиться. Я – Ваша смерть. И, пожалуйста, уберите мобильник. Он бесполезен. Вы забыли его зарядить.

Мобильник действительно оказался разряженным.

– Что значит Моя смерть? Вы пришли убить меня? Вы сумасшедший? – бывший начальник воинской медсанчасти овладел собой, бросил пальто в шкаф и присел на единственный стул, стоящий рядом с накрытым столом.

– Упаси Господь! – Смерть (теперь и мы будем видеть в ней женщину) истово перекрестилась. Я никого не убиваю. Убивают все, делом и словом: люди, звери, машины, стихия, наконец. Но не я. Я могу только прийти и ждать, когда вы сами решите упасть в мои объятия.

– Интересно. Значит, я могу и не захотеть?

– Конечно! У нас свободная страна и каждый имеет право на жизнь. Да вы не сидите просто так. У нас ещё минут двадцать. Угощайтесь. Наливайте себе вина, мидию вилочкой подцепите. Наисвежайшая! Мои должностные обязанности не позволяют за Вами поухаживать. Это расценивается, как давление на клиента. Имею право только предложить угощение, поддержать беседу и ответить на интересующие Вас вопросы. Конечно, в меру моей осведомлённости. И, естественно, в ограничение по времени. Не более тридцати минут.

– У вас тоже стандарты обслуживания? – заведующий не мог противиться чарующему баритону.

– Стандартов нет. Мы не на скорой. Должностные обязанности – есть. Лимит времени – есть. Как и у всех вас, смертных: дел много, а времени мало. Я не права?

– А почему?… – заведующий запнулся, подыскивая слова.

– Не утруждайтесь – Смерть улыбнулась. – то, что Вы не сможете высказать, я прочитаю сама. Так вот. Оставьте эти древние представления о том, как должна выглядеть смерть. Коса… Скелет… Плащь… Фу. К каждому, смерть, то есть я, прихожу в том облике, который человеку лично подсознательно импонирует – мужчина краешком губ изобразил улыбку – Облики это не просто мужчины или женщины, старые или молодые. Они могут быть по разному одеты, иметь разные специальности, положение в обществе и так далее. Каждому индивидуально.

– А в моём случае? – заведующий всё же отпил из бокала. Вино было выше всяких похвал. Но разве ж он разбирался?

– В Вашем? Вы привыкли к общению с начальственными чинами. В том числе и с военными. Смотрите им в рот, заискиваете в меру сил, не понимая нутром, почему Вы им, а не они – Вам. Но, когда начальник снисходит до Вас, доверительно, с небольшой подачкой к празднику, Вам хорошо. Вы послушны и готовы на всё. Поэтому Вам проще увидеть свою смерть в образе доброго лично к Вам начальника.

– Ну уж прям. – заведующий скривился.

– Здесь всё – Смерть придвинула к себе лежащий рядом с бутылкой электронный планшет. – Читаем. В жизни, какими-то принципами Вы обременены не были, и ради удовлетворения своих целей были готовы на любую подлость, если, конечно, было, кому прикрыть Вашу задницу. Пример? Извольте. Детство пропускаем. Там мы все немного неадекватны. Юность… ну пусть приравняем к детству. Вот. Начнём с армии. Кажется, Вы были начмедом? И не будете отрицать, что по просьбе руководства «сделать план», здоровых молодых ребят, которые не нравились лично Вам, Вы отправляли в психиатрические заведения? Идём дальше. Гражданская служба. Вы же не станете отрицать, что и на гражданской службе выживали с работы сотрудников, не угодных Вашему руководству? Или запугивали своих подчинённых пострадавших в автокатастрофах во время работы? И тоже по просьбе начальства. А может и по своей инициативе? Производственные травмы у Вас, кажется, не в почёте? Нет, нет… – смерть жестом осадила привставшего со стула заведующего – ничего личного. Я не в праве Вас осуждать. И давайте, чуть ускоримся. У нас не более десяти минут. Кушайте, пейте. Задавайте вопросы.

Отложив планшет, Смерть вынула из нагрудного кармана смартфон. На экранчике мелькали люди в синих робах с цифрой 03, которые пытались реанимировать лежащее на полу кабинета тело своего начальника. Чуть дальше, у стены стоял молодой ещё человек с лицом старика, прикованный правой рукой к руке сержанта полиции.

– Хорошие сейчас девайсы. Всё можно посмотреть онлайн, всё решить быстро, на месте. А не мотаться, как подорванная из конца в конец, с того света на этот. А с другой стороны? Попробуй сейчас клиента дождаться? Скорая, больницы, реанимации. Томографы, кардиографы… И все жить хотят. Не важно как, лишь бы жить. В средние века такого не было. Ни тебе электронной картотеки, ни индивидуального подхода, как сейчас от меня требуют. Но… Требовать то требуют, а уважения к Смерти как не было, так и нет. Сплошное лицемерие. Раньше проще было. Заявлялась сразу ко всем. Особенно, когда моровая язва сначала в город входила. Там и ждать особо не надо было, и образы индивидуальные не требовались. Только успевай принимать. Хотя, думаю, с нынешними реформами медицины скоро вернётесь вы обратно. В средние века. А порядочностью – так вообще в неолит. Что-то звериное в людях просыпается. Подлое. Каждый за себя. И плевать на всех. Как это в блатном мире: умри ты сегодня, а я завтра.

– Так меня убъют? Я умру? – заведующий отпил ещё вина.

– Вас уже убили. А дальше – выбор за Вами. Хотите умереть – просто дайте мне руку. Падать в объятия мужика, хоть и не настоящего, согласитесь, не комильфо. Хотите жить – живите. Я не вправе настаивать. Я могу только ждать.

– Но, если Вы не убиваете, тогда кто?

– Конкретно Вас? Я не имею права говорить. Но скажу. Думаю, никто не узнает о моём нарушении. Когда Вы входили в кабинет, Вам в затылок из травматического пистолета выстрелил Ваш бывший солдат. Один из тех, кого вы здоровым отправили в дурку. Там его реально сделали дураком, посадили на лекарства. Его избили в палате, он получил ушиб мозга и с тех пор страдает эпилепсией и приступами неконтролируемой агрессии. А, поскольку, психиатрические койки тоже сократили в угоду Идола наживы, то парня выпустили два года назад. И все два года он жил тихо, пил свои таблетки. И искал Вас. И нашёл ведь.

– А почему Вы считаете, что Ваше нарушение не всплывёт?

– Если и всплывёт, то только у Него. – Смерть уткнула палец в небо. – Кому то другому Вы об этом рассказать не сможете. А Он… он меня простит. – смерть протянула руку заведующему. – Ну, что? Идёмте?

– Я не хочу… – заведующий вспомнил новую молодую жену, почти даром доставшуюся квартиру, новую машину, хорошую премию за добросовестный труд… – и спрятал обе руки за спину.

– Как угодно…

Смерть тихо отступила в угол, где в камине догорали поленья, и исчезла, растворившись в сладком дыму.

***

– Уфффф. Ровно тридцать минут качали. Думал, не заведём – фельдшер взглянул на часы и покосился на врача. – Всё по стандартам пишете?

– А как же. Всё напишем строго, как положено. Никаких излишеств. Мы ж люди умные.

***

Стрелявший был освидетельствован, освобождён от наказания и помещён в психиатрическую больницу.

Заведующий вышел из комы, но больше никогда не разговаривал, и только дико смеялся, услышав в радиоприёмнике военный марш или сирену скорой за окном. Поскольку ничего самостоятельно он делать больше не мог, то был помещён женой в богадельню, где она о нём вскоре забыла, упиваясь молодостью, обеспеченностью и свободой.

Врач получил благодарность от высокого руководства. А потом его сократили в свете реорганизации службы.

Фельдшер… а что ему будет? Он и теперь работает. Без врача. Один.

Мочить по русски.

Для обывателя мужик выглядел смертником, стоящий одной в могиле. Да же не так – стоящим одной ногой из могилы. Лицо его было опухшим, губы кровоточили, глаза заплыли от синяков. Да и тело мужика было сплошь в ссадинах, и кровоподтёках. Короче – «не жилец», как сказала одна бабушка в очереди к травматологу, когда мужика в одних трусах и майке с надписью «Волейбол», под конвоем милиции вводили в кабинет врача.

Мужик был, естественно, пьян, но бодр духом и телом. А милиция привезла его не как задержанного, а как потерпевшего, для осмотра и «снятия побоев» – освидетельствование на предмет причинённого вреда здоровью.

– Кто ж тебя так – травматолог осматривал мужика со всех сторон.

– Да бес его знает. Дебилы малолетние. Не дали пива купить, прям в магазине драку учинили, паразиты.

– Ты что ж? В магазин в трусах пошёл?

– Не. Я штаны уже в участке снял. Вона, в пакете лежат. Уж больно грязные они. Полы в магазине вообще что ли не моют?

– По полу что ли валялся?

– Да получилось так. Их больше было. Слово за слово, х.. по столу… я ж только попросил без очереди пропустить. У меня всего то бутылка пива двухлитровая, а у них полная тележка хурмы всякой.

– И что? Бить начали?

– Начали. Да я в ответку тоже руками замахал. И понеслось – мужик явно был счастлив ещё раз рассказать свою эпопею.

– Не врёт? – врач повернулся к милиционеру – а на кой тогда в участок возили? Надо было сюда сразу. Чего время терять?

– Не врёт. И правда пострадал безвинно. А в участок сам пришёл. Те то разбежались. Искать теперь – служивый грустно вздохнул.

– А били то как? – врач опять перевёл взгляд на ранения героя.

– Да как. И руками, и ногами. Я уворачиваться еле успевал. Потом сзади обошли, на пол повалили и ногами мочить начали, гады.

– О. Кстати о моче. Спрошу на всякий случай. Так и почку повредить могли – подумал травматолог и вслух произнёс – А ты сегодня мочился?

Не успев переключиться с темы боя на тему, здоровья мужик радостно и гордо заголосил:

– А то!!! Я без боя не сдаюсь. Мочился, так, что только брызги летели – мужик не понял, почему врача внезапно согнуло за столом от смеха, а милиционер осел по стенке на кушетку – троих вообще на улицу вынесло – гордо закончил мужик.

Когда минут через 20, картинка, рисующая то, как и из чего мужик мочил своих оппонентов перестала стоять у медика перед глазами, история болезни, наконец, была дописана.

– В больничку дядя не хочет. Серьёзного, на первый взгляд, ничего нет. Видать, и правда хорошо уворачивался. А насчёт сотрясения головного мозга я вам точно только завтра смогу сказать, когда боец протрезвеет и придёт ко мне на приём.– травматолог пожал руку милиционеру – Домой то его довезёте?

– Ну, а куда ж его девать в таком спортивном виде? Придётся подбросить. – милиционер повернулся к мужику – Пошли, чудище. Пакет со штанами не забудь. И завтра, если проснёшься, что б сюда. Как штык.

Акулина.

– Акулина померла. – диспетчер мельком взглянула на фамилию в карте вызова и передала её фельдшеру – Съезди. Удостоверься…

Бабка Акулина никогда не ругала скорую. Объектом её матерщины были власть придержащие. Со слов соседки, Акулина всю жизнь отработала не то в главке, не то в торге. В один прекрасный день, проснувшись утром совершенно счастливой и здоровой, Акулина, по привычке вышла прогуляться, но вернулась домой не как обычно к обеду, а вечером, вусмерть пьяная. Что побудило пенсионерку впервые в жизни так надраться соседка не помнила, но с того дня крыша Акулины уехала далеко вперёд сознания. Нет. Она жила одна, обслуживала себя самостоятельно, не буянила, не скандалила, а только по вечерам соседка ясно слышала, как Акулина за стеной то ли молится, толи что-то считает, толи просто громко бубнит речетативом какие то мантры. В дни советских праздников она напивалась, выходила на балкон и крыла матом всех тех, кто по её мнению развалил великую державу. После чего давление у немолодой пьяницы подскакивало, и скорая помощь по первому зову тут же летела сделать укол магнезии и выслушать от бабки всё, что накипело у неё на душе начиная со смерти Брежнева и заканчивая днём сегодняшним.

Но скорую не ругала. Успокоившись, просила прощение за причинённые неудобства и жалилась, что не может отблагодарить бригаду материально. Типа, деньги теперь другие, не те, что прежде и пенсии на жизнь хватает, но всё равно впритык.

– Эхх – обычно заканчивала диалог бабка – Вы б ко мне лет двадцать назад приехали бы. Я б вам, золотым, всё бы отдала. А вот дура была.

И начинала хихикать.

***

Акулина лежала на кровати лицом вверх. На лице покойной почему то не было умиротворения, какое обычно бывает у стариков, умерших своей смертью. Наоборот. Лицо выражало крайнюю озабоченность и недовольство. Участковый милиционер уже был в квартире и что-то сосредоточенно писал, сидя за столом, где ещё стояла одна непочатая бутылка водки и пустая банка из под пива.

– А что за праздник то? – фельдшер поставил ящик на пол и поздоровался с милиционером

– Как что? Так день торговли вчера по советскому стилю был. Я сам удивился, что вечером мата с балкона слышно не было. Обычно, так соседи звонили, просили унять старую. А тут вишь, дело какое.

– Кто нашёл то? – фельдшер достал бланк и сел на соседний стул.

– Дочь до мамы не дозвонилась, приехала. Я её за соседкой послал. Паспорт никак не найдём. Может соседка в курсе, где искать? Она у Акулины типа приходящей домработницы была на общественных началах. А может дочка попросила приглядывать. Не знаю, не вникал.

В комнату вошли дочь Акулины и соседка.

– Вот здесь она документы хранила – соседка указала на нижний ящик комода – Она сама говорила, что тут все документы и сбережения лежат. Только я никогда не видела, чтоб она этот ящик при мне открывала. Пробовала раз, прости меня Господи, полку то выдвинуть, так она так орать начала, что я больше к комоду близко не подходила. Да и закрыт у неё этот ящик. На ключ. А где ключ у неё я и знать не знаю.

Милиционер, секунду подумав, подошёл к покойнице. На тощей её шее, на верёвке висел небольшой ключ. Осторожно разрезав верёвку, милиционер подозвал к комоду всех участников события и вставил ключ в замочную скавжину.

Всеобщий вздох мог запросто спровоцировать воскрешение из мёртвых. Ящик комода был доверху набит деньгами. Советскими деньгами. Нераспечатанные пачки пятидесяти и сторублёвых купюр аккуратно заполняли ящик. И, судя по отсутствию пыли, пачки регулярно пересчитывались и заново укладывались обратно в комод.

– Вспомнила! Точно! В этот день она рехнулась? – первая оправилась от изумления дочка.

Соседка, словно что-то вспомнив, утвердительно закивала головой:

– Деньги! В этот день деньги поменяли. Павловская реформа! Вот с чего у неё ум подвинулся.

– Да уж – задумчиво произнёс участковый – О, как старушка под раздачу попала. Поневоле свихнёшься.

– Точно – фельдшер взял в руку одну из пачек и примерил её на вес. – Да и не такая уж она старушка тогда была. А поди, как торкнуло.

– Эх-х. Знала б раньше… – дочь грустно изучала внезапно свалившееся на неё «наследство».

– … стало б тогда две дуры вместо одной – докончил предложение фельдшер и бросил «котлету» денег обратно в ящик. – Ты согласен со мной, лейтенант?

Ветераны.

– Помню, деда одного забирали. Я тогда на коммерческой скорой подрабатывал…

Врач уселся в кресло и отложил только что заполненную карту вызова. Коллеги и студенты, до этого момента судачившие о грядущем дежурстве на День Победы, примолкли. Врач всегда рассказывал интересно.

– Ну вот. Крепкий такой дед, шустрый, хоть и стенокардия у него постоянно о себе знать давала. Но всё равно ухоженный, подтянутый. Оказалось немец. Настоящий. Из Германии. По-русски хлеще нашего и говорил, и матерился. А забирали из офиса, где дед этот консультантом был по какому то бизнесу. Точнее, он этот бизнес и организовал ещё на заре перестройки. Потом передал управление сыну, а сам остался у него консультантом. Это мне как раз сын рассказывал, пока мы его отца в больницу везли.

Дед, как оказалось, ветеран вермахта. И удостоверение даже с собой было. Воевал на восточном фронте. Потом плен, Сибирь. Лет пятнадцать по лагерям. Там, кстати, и язык выучил по полной программе. От литературного, до фени. Когда в Германию вернулся, денег от своего государства получил за все свои мытарства. Почёт, уважение. Бизнесом занялся. Но о России не забывал. Помнил и всегда с уважением о ней отзывался. Уж чем она ему понравилась? А как перестройка началась, решил в России филиал своей фирмы открыть. Но, сами понимаете, Россия – не Германия. Здесь любой бизнес постоянно на нервах. Вот стенокардия его после очередной налоговой проверки и подкосила.