Моет Ритка полы, а к Вере Муратовне другая соседка зашла, Моня Ваниха. За солью или за маслом. Они на крыльце разговаривают. Думают, не слышит их Ритка.
– Это ты себе батрачку наняла, что ли, за харчи, Муратовна?
– Да что ты Моня, язык твой поганый, ну помогает девчонка, сама ж знаешь, мне наклоняться тяжело с радикулитом, а тут хоть грязь развезет – все мокро да не пыльно будет.
– Смотри, переселится к тебе, не выгонишь потом. Кормишь ты их, кормишь, я гляжу, а мать-то ее больно хорошо живет.
Вера Муратовна вздыхает:
– Говорят, она молоко все свое дачникам продает, ну тем, которые у Симоновых снимают избу. А дети не то что на сметану, на снятое молоко глядят голодными глазами.
– Ой, да я бы этим дачникам-то сказа-а-ала, – цедит Ваниха, – сказа-а-ала бы про то молоко, да не буду коммерцию Новачихе перебивать.
Ритка моет в углу и помалкивает. Новачиха – это ее мать так зовут, а что такое коремция какая-то – Ритка не знает. Но не даст Ритка перебивать мамке коремцию эту, вот еще. У них с мамкой и таткой и так в доме не много богатства, и коремции нет, хорошо, хоть дачники молоко покупают.
Правда, Ритка молоко тоже любит, но его у Веры Муратовны иногда пить можно. Часто Ритка стесняется, а раза два-то в неделю заходит, когда очень уж Муратовна приглашает.
Соседки на крыльце между тем дальше беседу ведут:
– Ну и что ж ты про их молоко сказала бы? Корова у них хорошая, молоко жирное, не вкусно – не купили бы.
– Да Новачиха, она ж как муха навозная, она что корове за хвост, что за вымя, доит, рук не моет. Дачники к ним за водой на колодец ходят, а того не понимают, что у них тут под лабазом и колодец, и корова в метре стоит.
– Ну так и что?
– Как это что? И хвостом в ведро машет, и под себя ходит там же, где стоит. Оно все в земельку, а из земельки-то куда – в водичку, а водичка-то в колодце – пейте, пейте, дорогие.
– Да ну тебя, земля все очистит.
– Очистит-то очистит, а ты к ним на колодец не ходишь, почему? А кашляет Феличита. Может, у него энтот… беркулез?
– Да бог с тобой, Ваниха, наговоришь еще. Фельдшер