Dean Koontz

COLD FIRE

Copyright © 1988 by Nkui, Inc.

This edition published by arrangement with InkWell Management LLC and Synopsis Literary Agency

All rights reserved

© И. Б. Русакова, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

* * *

Если вас окружает Зло, ему ничего не стоит одержать верх над вами. Достаточно вам испугаться – и оно вас проглотит. Просто нужно бороться, – в конце концов, у каждого есть шанс победить.

Дин Кунц

В восемь лет Дин Кунц писал свои сочинения от руки, делал к ним цветные обложки и продавал соседям. Первый его роман «Star Quest» (в русском переводе «Мутанты») был издан в 1968 году.

Начав с традиционной фантастики с вкраплением элементов хоррора, после 1975 года Кунц пишет исключительно хоррор. На сегодняшний день у писателя выпущено более 90 произведений, переведенных на 38 языков мира и изданных тиражом 450 миллионов экземпляров.

* * *

Многие романы Кунца были экранизированы. Критики нередко ставят писателя в один ряд со Стивеном Кингом и Питером Страубом.

Кунц из тех немногих романистов, кто всегда обладал почти диккенсовской способностью к описаниям и даром с легкостью переносить нас со страницы на страницу.

Los Angeles Times

Головокружительная, галлюциногенная проза… «Серьезные» писатели, вам не мешало бы изучить, как он это делает.

The New York Times Book Review

Возможно, больше, чем любой другой автор, Кунц создает художественные тексты, идеально соответствующие сегодняшнему настроению Америки… романы, которые, с одной стороны, признают реальность и упорную настойчивость зла, с другой – неиссякаемую силу добра…

Publishers Weekly

Кунц – великий рассказчик.

New York Daily News

* * *

Нику и Вики Пейдж,

которые умеют быть хорошими друзьями

и добрыми соседями, когда захотят.

А также

Дику и Пэт Кэрлан,

одним из немногих в Голливуде,

у кого есть и всегда будет сердце.

С вами моя жизнь стала лучше.

Ненормальнее, но определенно лучше.

Часть первая. Герой, друг

 
В реальном мире, как и в мире снов,
На всем лежит таинственный покров…
 

Книга сочтенных печалей

 
Жизнь без цели, без смысла
Не рождается в мир.
Мы находим ту искру,
Что зажигает наш кумир…
Или черный рог Смерти
Нас сзывает на пир.
Жизнь, лишенная цели,
Ослепляет, как дождь,
Мы блуждаем в потемках,
В сердце холода дрожь…
Или жаждою смерти
Обагряем свой нож.
 

Книга сочтенных печалей

12 августа

1

Джим Айронхарт мог бы догадаться, что надвигается неотвратимое, еще до случая в супермаркете. Ночью во сне его преследовала стая огромных черных птиц. Он бежал через поле, а птицы с пронзительными криками кружили над головой и неистово хлопали крыльями, готовясь вцепиться в него крючковатыми клювами и острыми, как скальпель, когтями. Джим проснулся от духоты и в одних пижамных штанах потащился на балкон глотнуть свежего воздуха. Однако к половине десятого утра воздух уже прогрелся до тридцати двух градусов, и неприятное ощущение, с которым он открыл глаза, только усилилось.

Джим подольше постоял под душем и побрился, это немного его освежило.

В холодильнике нашелся один-единственный заплесневелый кусок пирога «Сара Ли». Наверное, так бы выглядел выращенный в лаборатории особо вирулентный возбудитель ботулизма. Джим встал перед выбором: голодать или выйти в пекло.

В тот знойный августовский день птиц можно было увидеть разве что в кошмарном сне, в реальности они предпочли калифорнийскому небу кроны деревьев – укрылись в тени и только изредка без особого энтузиазма подавали голос. Собаки торопливо пробегали по раскаленным тротуарам. Даже ребенок не стал бы проверять, можно ли на асфальте поджарить яйцо: в это и без опытов верили и взрослые, и дети.

Легкий завтрак под зонтиком на пляже Лагуна-Бич отнял все силы, Джим снова покрылся испариной. Это был один из тех редких дней, когда с океана не дул даже легкий бриз.

Из кафе Джим отправился в супермаркет, который в первые минуты показался настоящим оазисом. Джим был в белых слаксах и синей футболке, так что воздух из кондиционеров и от холодильных горок приятно освежал тело.

Приступ случился в кондитерском отделе, когда он сравнивал составы миндального печенья и ананасово-кокосово-миндальных шоколадок, пытаясь решить, что из них – наименьшее прегрешение против диеты. Правда, по шкале подобных случаев это и приступом сложно было назвать: ни конвульсий, ни судорог, ни ручейков пота, ни разговоров на непонятных языках. Ничего такого. Джим просто вдруг повернулся к стоящей рядом женщине лет тридцати и сказал:

– Спасательный круг.

Симпатичная женщина в шортах и топе с лямкой через шею, вероятно, уже устала от охотников к ней подкатить.

– Простите? – переспросила она, похоже приняв Джима за одного из них.

Плыви по течению, велел себе Джим, не бойся.

Его начало трясти, но не из-за кондиционеров, а от холода, который сковал внутренности, словно извивающиеся угри. Силы оставили Джима – пальцы разжались, и пачка печенья упала на пол.

Стало неловко, но он не мог себя контролировать и только повторил:

– Спасательный круг.

– Не понимаю, – сказала женщина.

– Я тоже, – признался Джим, хотя такое случилось с ним уже в десятый раз.

Женщина держала коробку с ванильными вафлями так, будто готовилась бросить ее Джиму в лицо и убежать. Она явно размышляла, не похож ли он на героя заголовков типа «Буйнопомешанный застрелил шестерых в супермаркете». Однако она, словно добрая самаритянка, сначала спросила:

– С вами все в порядке?

Джим наверняка побледнел – он почувствовал, как от лица отлила кровь. Постаравшись бодро улыбнуться, хотя понимал, что вместо улыбки выйдет малоприятная гримаса, Джим сказал:

– Мне надо идти.

Он развернулся и, оставив тележку, вышел из супермаркета в августовскую жару.

От резкого перепада температур перехватило дыхание. Расплавленный асфальт на парковке прилипал к подошвам. Солнце серебрило ветровые стекла автомобилей и, падая на хромированные бамперы и решетки радиаторов, разлеталось на тысячи ослепительных лучей.

Джим подошел к своему «форду». Кондиционер не спасал: не успел он выехать со стоянки и свернуть на Краун-Вэлли-парквей, а поток воздуха из-под приборной доски уже можно было назвать освежающим только потому, что в салоне стало невыносимо жарко. Джим опустил окно со своей стороны.

Сначала он не знал, куда едет, потом появилось смутное чувство, что надо вернуться домой. Это чувство очень быстро переросло в уверенность, а уверенность – в навязчивую потребность. Нужно быть дома.

Джим ехал слишком быстро, лавировал между машинами, шел на обгон, рисковал. Останови его патрульный, он бы не смог объяснить, почему так спешит.

Казалось, кто-то управляет им, как он сам управляет машиной.

Джим снова велел себе плыть по течению, что было нетрудно, потому что выбора у него не оставалось. А еще он велел себе не бояться, но страх был его постоянным спутником.

Наконец Джим свернул на подъездную дорожку к своему небольшому дому в Лагуна-Нигель. Из-за черных теней от остроконечных пальмовых ветвей на ярко-белой оштукатуренной стене казалось, что дом высох и потрескался от зноя, а красная черепица на крыше напоминала рябь на огненном море.

Сквозь тонированные стекла в спальню лился красноватый свет. Его медные полоски на кровати и грязно-белом ковре чередовались с лентами теней от приоткрытых жалюзийных ставен.

Джим включил прикроватный светильник.

Он понял, что собирается в путешествие, только когда вытащил из шкафа чемодан. Упаковал бритвенные и туалетные принадлежности. Куда и на сколько он едет, Джим не представлял, но уложил две смены одежды. Его работа (или миссия, бог знает, как назвать) обычно не занимала больше двух-трех дней.

Джим помедлил – не маловато ли вещей? С другой стороны, поездки слишком рискованные, каждая может стать последней, а в таком случае какая разница, сколько с собой брать?

Он закрыл чемодан и некоторое время смотрел на крышку, не понимая, что делать дальше.

– Надо лететь, – сказал он.

Теперь он знал.

Дорога до аэропорта имени Джона Уэйна на юго-востоке от Санта-Аны заняла меньше получаса. По пути Джим замечал едва уловимые приметы того, что до постройки акведуков Южная Калифорния была настоящей пустыней: билборд, призывающий экономно расходовать воду; неприхотливые кактусы и ледяник, которые высаживали садовники перед многоквартирными новостройками в юго-западном стиле. Земля на необработанных полях и пустующих холмах между «зелеными поясами» и озелененными поместьями высохла и поблекла на солнце. Одна спичка в руке пиромана могла положить начало сезону пожаров.

В главном терминале потоки пассажиров устремлялись к выходам на посадку и обратно. Мультирасовая толпа опровергала застарелый миф о том, что пресный в культурном отношении округ Ориндж населен исключительно белыми протестантами. По пути к телемониторам со списками рейсов «Тихоокеанских юго-западных авиалиний» Джим успел услышать речь на четырех языках, не считая английского.

На табло отправлений Джим просмотрел все города сверху донизу. Предпоследний – Портленд, Орегон – словно высек искру в его сознании, и он поспешил к билетной стойке.

Обслуживавший Джима приятный молодой человек в аккуратной униформе был похож на образцового работника Диснейленда – но только на первый взгляд.

– Рейс на Портленд через двадцать минут, – сказал Джим. – Места еще есть?

Молодой человек сверился с компьютером.

– Вам повезло, сэр, есть три свободных места.

Пока кассир оформлял билет по кредитной карте, Джим заметил, что у того проколоты уши. Дырки в мочках бросались в глаза, значит парень после работы постоянно носил серьги, причем тяжелые. Служащий протянул Джиму кредитку, рукав его рубашки задрался, и над правым запястьем открылась оскаленная пасть дракона: детальная цветная татуировка явно на всю руку. На костяшках пальцев у парня были подсохшие ссадины – наверняка после драки.

По пути на посадку Джим гадал, в какую субкультуру ныряет этот парень, сняв в конце рабочего дня униформу и накинув свою привычную одежду. Что-то ему подсказывало, что этот малый не просто обычный байкер или панк.

Самолет оторвался от земли и взял курс на юг. Безжалостное солнце слепило глаза, но потом они свернули на запад и дальше полетели над океаном на север. Теперь Джим видел только отражение самолета в воде. Поверхность океана стала похожа на вырвавшуюся из трещины в земной коре бурлящую магму.

Джим поймал себя на том, что стиснул зубы и вцепился в подлокотники кресла, точно орел, который вонзил когти в ненадежную ветку.

Он попытался расслабиться.

Джим не боялся летать. Страх вселял Портленд… Вероятно, там его поджидает смерть. Интересно, в каком обличии?

2

Холли Торн приехала в частную начальную школу на западе Портленда, чтобы взять интервью у Луизы Тарвол, учительницы, которая умудрилась продать свой сборник стихов одному из крупнейших издательств Нью-Йорка. Задача была не из легких, учитывая, что в наше время для большинства людей поэзия – это тексты популярных песен или зарифмованная телевизионная реклама собачьего корма, антиперспиранта или радиальных шин с металлокордом.

Летом занятия шли только в нескольких классах, и коллега согласилась подменить Луизу на время интервью.

Они сели за красный столик на игровой площадке, но сначала Холли провела ладонью по скамейке, желая убедиться, что не испачкает белое хлопчатобумажное платье. Слева от столика были разнообразные лазилки, справа – качели. В теплом воздухе разливался аромат растущих неподалеку пихт.

– Какой здесь воздух! – Луиза вдохнула полной грудью. – Сразу кажется, что ты на опушке парка в пять тысяч акров! Почти не чувствуется смрада человеческой цивилизации.

Том Корви, редактор раздела досуга «Портленд пресс», перед командировкой дал Холли почитать «Шепоты кипариса и другие стихи» авторства Тарвол. Холли была бы только рада, если бы ей понравился этот сборник. Она вообще радовалась чужим достижениям, может, потому, что сама не преуспела в журналистике и нуждалась в напоминании, что успех все-таки возможен. Увы, стихи Луизы Тарвол, уныло-сентиментальные хвалы природе, были скучны, хоть вешайся. Будто она примеряла на себя роль второго Роберта Фроста, но ее вирши подправил редактор «Холлмарка», чтобы они подошли для приторных открыток к бабушкиному юбилею.

Тем не менее Холли хотела написать благожелательный репортаж. За годы работы она повидала репортеров, которые из зависти, желчности или из ложного чувства собственного превосходства всё переворачивали и расставляли акценты так, чтобы выставить героя своего материала дураком. За исключением случаев, когда речь шла о гнусных преступниках или грязных политиканах, Холли не умела ненавидеть настолько сильно, чтобы писать подобные статьи. И в том числе поэтому, поработав в трех крупных газетах, она в итоге оказалась в более скромной «Портленд пресс». Тенденциозные материалы зачастую ярче сбалансированных репортажей, их обсуждают, ими восторгаются, газеты, в которых они печатаются, лучше продаются. Но у Холли, хотя ей почти сразу не понравилась Луиза Тарвол, причем даже больше, чем ее стихи, не лежала душа к такой работе.

– Только на природе я оживаю. Вдали от цивилизации, где слышатся голоса в кронах деревьев, в кустарнике, в прудах, в грязи…

Голоса в грязи? Холли чуть не рассмеялась.

Внешне Луиза была ей симпатична – уверенная в себе, здравомыслящая, энергичная. Женщина тридцати пяти лет, всего на два года старше Холли, она выглядела старше на все десять. «Гусиные лапки» в уголках глаз, морщинки у рта и обветренная смуглая кожа выдавали в ней человека, который много времени проводит вне дома. Выгоревшие на солнце, стянутые в хвост волосы, джинсы, синяя клетчатая рубашка.

– В лесной грязи есть своя чистота, – уверенно сказала Луиза. – Ее не сравнить со стерильной чистотой хирургического отделения. Из этой обновленной чистоты души рождаются совершенные химеры высокой поэзии.

– Химеры высокой поэзии? – переспросила Холли с таким видом, будто хотела удостовериться, что ее диктофон верно фиксирует каждый перл поэтессы.

– Химеры высокой поэзии, – повторила Луиза и улыбнулась.

Сама Луиза, в отличие от ее внешности, раздражала Холли. Она культивировала таинственность и казалась насквозь фальшивой. Ее позиция, ее взгляды были зыбкими и основывались не на фактах или знании, а на фантазиях, она крепко за них держалась, но от этого они не становились реальны. И она подавала их цветистыми, но неопределенными словами – пышными, но пустыми.

Холли сама регулярно перечисляла деньги на защиту окружающей среды, но тот факт, что в определенных вопросах она выступает на одной стороне с Луизой, ее совсем не порадовал. Неприятно иметь «поехавшего» союзника, тогда и твои взгляды ставятся под сомнение.

Луиза подалась вперед и положила руки на столик.

– Земля живая. Она говорила бы с нами, будь мы этого достойны. Говорила бы из камня, из растений или из пруда, так же легко, как я разговариваю с вами.

– Какая интересная теория, – заметила Холли.

– А люди всего лишь вши.

– Вши?

– Вши на теле земли, – с мечтательным видом подтвердила Луиза.

– Я не думала об этом в таком ключе, – призналась Холли.

– Бог не просто в каждой бабочке, бог и есть бабочка, птица, кролик, каждое дикое животное. Я бы пожертвовала миллионом человеческих жизней – нет, десятью миллионами! – ради спасения одного невинного семейства куниц, потому что каждая куница есть бог.

Холли притворилась, будто ее взволновали речи Луизы, хотя сама подумала, что все это похоже на экофашизм.

– Я каждый год перечисляю пожертвования в Комитет по охране природы, – сказала она, – и даже могла бы назвать себя энвайронменталисткой, но теперь понимаю, что до ваших высот мне еще далеко.

Поэтесса не уловила сарказма в словах Холли, она потянулась через стол и сжала ее руку:

– Не расстраивайтесь, дорогая, вы к этому еще придете. Я чувствую у вас ауру большого духовного потенциала.

– Помогите разобраться… Бог – бабочки, кролики и все дикие животные. И бог – камни, грязь и вода. Но бог – не мы?

– Да, и виной тому одно наше противоестественное свойство.

– Какое же?

– Разум.

Холли удивленно заморгала:

– Разум – противоестественное свойство?

– Разум такого высокого уровня – да. Ни одно другое существо в природе им не обладает. Вот почему природа нас чурается, а мы подсознательно ее ненавидим и стремимся уничтожить. Высокий уровень развития ведет к прогрессу. Прогресс порождает ядерное оружие, биоинженерию, хаос и в результате приводит к гибели.

– Но ведь именно бог (или все же эволюция?) наделил нас разумом? – спросила Холли.

– Непредвиденная мутация. Мы мутанты, вот мы кто. Монстры.

– Значит, чем примитивнее живое существо…

– Тем оно ближе к природе, – закончила за нее Луиза.