Эту книгу я посвящаю МОЕЙ МАТЕРИ с любовью и благодарными воспоминаниями о первых поездках вместе с нею в Париж, Версаль и Фонтенбло

THE RISING STORM

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2025

Глава 1
Таинственная встреча

В лесу Фонтенбло настала самая прелестная пора. Необычайно суровая зима миновала, и теперь, в конце апреля, на север Франции вновь пришла весна. Молодая трава покрывала лужайки изумрудным ковром, а громадные деревья окутывал нежнейший зеленый пушок. День был воскресный, погода прекрасная, воздух благоуханный, а небо – бледно-голубое.

Во владениях короля не дозволялось охотиться никому, кроме королевских гончих, и единственными строениями здесь были сторожки лесников, далеко отстоявшие друг от друга. На небольшом расстоянии от города и серо-голубых кровель огромного замка с его многочисленными двориками, садами, аллеями и озером можно было проехать много миль, не встретив ни единого человеческого существа. Лишь изредка шорох какого-нибудь зверя в кустах да тихий, таинственный шелест ветвей над головой нарушали тишину.

По одной из просек в глубоком одиночестве ехал шагом молодой человек верхом на лошади. Он был одет с известной элегантностью в соответствии с модой 1789 года. Его треуголка была отделана золотой тесьмой, так же как серый – цвета голубиного крыла – долгополый камзол и вышитый жилет. Панталоны и перчатки были сшиты из тончайшей оленьей кожи, высокие сапоги для верховой езды начищены до зеркального блеска. Темные волосы не напудрены, но причесаны весьма искусно, с локонами над ушами и с аккуратной косицей, перевязанной на затылке ленточкой. У него было худощавое загорелое лицо с прямым носом, подвижным ртом и волевым подбородком. Ему был двадцать один год, хотя выглядел он немного старше.

На первый взгляд его можно было отнести к числу молодых щеголей, которым приходилось сражаться только в фехтовальной школе, но такому впечатлению противоречила его шпага – старомодное оружие с простым стальным эфесом, никак не соответствующим его наружности праздного повесы.

Если бы кто-нибудь, встретив его во время этой одинокой прогулки, заговорил с ним, то по его ответу никак нельзя было бы заподозрить, что он не является тем, чем кажется, – молодым французским аристократом. Четыре года, проведенные во Франции в ранней юности^[11], и прирожденные способности к языкам дали ему свободу общения на двух языках, но в действительности он был сыном английского адмирала и звали его Роджер Брук.

Впрочем, в настоящий момент он не пользовался своим собственным именем. Вернувшись во Францию после почти двухлетнего отсутствия, он снова взял свой прежний псевдоним – господин шевалье де Брюк. Поступая таким образом, он не только избавлял себя от неприятности постоянно быть обманутым трактирщиками и тому подобными личностями, принимавшими его за богатого английского милорда. Просто для теперешних его целей было удобнее, чтобы его считали французом.

Уже четыре дня он жил в гостинице «Голубой циферблат» в маленьком городке Фонтенбло и большую часть времени провел в раздумьях о том, как бы получить доступ во внутренние апартаменты замка.

В попытке найти решение этой каверзной задачи он взял напрокат лошадь и отправился апрельским полднем в неспешное путешествие по лесу; ему представлялось, что два или три часа полного одиночества и сосредоточения могут привести к озарению, которое было ему так необходимо.

Как все королевские дворцы тех времен, замок был открыт для всех желающих прогуляться по парку или побродить по обширным залам и галереям, даже если король и королева пребывали в это время здесь же, и как раз сейчас Людовик XVI и Мария Антуанетта находились в замке.

Большую часть дня они проводили на публике, и ничто не мешало любопытным глазеть на них, когда они переходили из одной части дворца в другую, или даже смотреть, как они едят во время парадных обедов. Но совсем другое дело – быть принятым в узком королевском кругу и добиться привилегии присутствовать на утренних приемах и свободно общаться с придворными.

Ради этой цели Роджер Брук и приехал в Фонтенбло; в сущности, то была одна из главных причин его возвращения во Францию, и, если ему не удастся найти способ сблизиться с королевским семейством или, по крайней мере, с кем-нибудь из их особо доверенных лиц, его миссия обречена на провал.

Два года назад ему удалось, отчасти случайно, но в большой степени благодаря собственному мужеству и находчивости оказать своей стране совершенно особую услугу, предоставив возможность к успешному завершению весьма деликатных дипломатических переговоров^[1]. Тогда-то двадцатидевятилетний премьер-министр Великобритании, блестящий Билли Питт оценил, какие возможности скрыты в молодом человеке, наделенном такими качествами, как хорошее происхождение, образование и манеры вкупе с некоторой невинностью в выражении лица, скрывающей немалую проницательность и целеустремленность.

Правительство в те дни получало информацию о событиях, происходящих при иностранных дворах, исключительно от своих дипломатических представителей за рубежом и от используемых ими шпионов. Но первые, будучи вхожи в высшее общество тех столиц, где они работали, естественно, имели очень мало возможностей узнавать какие-либо подробности тайной политики именно потому, что представляли интересы Британии; а последние, весьма успешно добывавшие информацию чисто военного характера, не обладали достаточным положением в обществе, чтобы проникать в кабинеты королей и в будуары их любовниц.

Роджер Брук, напротив, мог выдавать себя за француза и в то же время быть принятым на равных среди аристократов любой страны. Посему мистер Питт решил использовать его в качестве своего личного тайного агента и за год до описываемых событий направил его ко дворам Дании, Швеции и России. Теперь же, после краткого, но бурного пребывания в Англии, когда он едва избежал опасности быть повешенным за убийство, премьер-министр поручил ему очередную работу во Франции.

Эта новая миссия была крайне деликатного и расплывчатого свойства. На первый взгляд она не была связана с опасностями и не требовала героических подвигов, а только большого такта и способности составить здравое и беспристрастное мнение о реальном значении высказываний огромного количества самых разных людей, многие из которых находились под влиянием сильнейших предубеждений. Суть задания состояла в том, чтобы оценить возможный исход политического брожения, взволновавшего в настоящий момент всю французскую нацию.

Несомненно, здесь предстояли большие перемены. Многовековая феодальная система, вершиной которой стала монархия, в свое время действовала не так уж плохо; но кардинал Ришелье разрушил власть крупной аристократии, а в следующем поколении Людовик XIV практически превратил высшее дворянство в увешанных драгоценностями лакеев, принудив их покинуть свои поместья, чтобы придать больше блеска двору в Версале. Таким образом, монархия стала абсолютной, и ничто уже не ограничивало власть королей над своим народом.

Так называемые парламенты в Париже, Бордо и других крупных городах представляли собой всего лишь судебные собрания без права издавать или изменять законы – в их задачи входила только регистрация королевских эдиктов и проведение особо важных судебных процессов. Монарх осуществлял правление через многочисленных губернаторов и интендантов, которые также не обладали законодательной властью, являясь высокопоставленными гражданскими служащими, которым было поручено следить за исполнением королевских указов во вверенных им провинциях и собирать налоги. Таким образом, беды простых людей не находили никакого законного выхода и полностью зависели от хорошего или дурного влияния на короля горстки мужчин и женщин, близких к престолу, но бесконечно далеких от народа.

Так постепенно создалось положение, при котором вводились новые налоги, налагались ограничения на торговлю, заключались договоры, набирались армии и объявлялись войны, все это без малейшего участия дворянства, духовенства и простого народа в решении жизненно важных для них вопросов.

Роджер Брук располагал исключительными возможностями составить представление об историческом фоне нынешней ситуации благодаря разнообразию впечатлений, полученных за четыре года пребывания во Франции в самой ранней юности. Более года он занимал привилегированное положение в доме знатного дворянина в Париже и еще дольше прожил в семействе буржуа среднего класса в провинциальном городке. В течение нескольких месяцев он наслаждался комфортом роскошного замка в самом сердце Франции и много недель провел бродяжничая на северо-западе страны, переходя от одной деревни к другой в качестве помощника нищего шарлатана-лекаря. Поэтому он знал, что недовольство нынешним положением вещей не ограничивается каким-либо одним классом.

Он видел жалкие глинобитные, без единого окошка лачуги крестьян и знал, какое множество поборов делает их жизнь столь тяжелой. Они обязаны были отработать определенное количество времени на строительстве королевских дорог, часто в самое неудобное для них время года; из-за правительственного контроля за торговлей зерном они вынуждены были продавать пшеницу по твердым ценам и не могли получить хорошей прибыли; их донимали дорожные пошлины, которые приходилось платить на каждой заставе, стоило отъехать на милю от дома, и огромное множество мелких, но обременительных налогов, обеспечивавших основной доход местного дворянства и духовенства.

Знал он и то, что многие крестьяне вовсе не были так бедны, как казалось. Даже в лучших из крестьянских домов редко можно было увидеть застекленные окна, но причина была не в том, что их владельцы не в состоянии были заплатить за стекла, а в том, что налоги назначались произвольно, в зависимости от видимой платежеспособности хозяев, и эта порочная система вынуждала их скрывать каждое заработанное сверх прожиточного минимума су, вместо того чтобы потратить эти деньги на улучшение собственной жизни.

Хотя положение крестьянства было весьма печально, большинство дворян также считали, что имеют все основания жаловаться. По традиции единственной доступной для них профессией была служба в армии, которая так плохо оплачивалась, что в течение последних двух столетий многие дворяне постепенно совсем обеднели: им приходилось продавать свои земли ради приобретения экипировки, чтобы сражаться в войнах, которые вела Франция. Зажиточные крестьяне к этому времени уже владели больше чем третью всех плодородных земель во Франции, а сотни благородных семейств теперь не имели никакого имущества, кроме полуразрушенного замка да нескольких акров пастбища.

Но оба эти класса не питали ни малейшего сочувствия друг к другу. Дворяне, многие из которых влачили жалкое существование на какие-нибудь двадцать пять луидоров в год, отлично знали, что арендаторы обманывают их при всякой возможности. Крестьяне же завидовали тому, что дворянство было свободно от всех видов налогообложения, и не могли простить аристократам ни одного су, потраченного на уплату многочисленных мелких податей, составлявших единственный источник дохода для их землевладельцев. Вместе взятые, ни оборванные, неуклюжие труженики, обрабатывающие землю, ни гордые, заносчивые сельские дворяне не выказывали выраженной вражды к королевскому двору, но и те и другие были недовольны существующим положением вещей и готовы были приветствовать любые перемены, которые могли привести к улучшению их участи.

Настоящие проблемы назревали в городах. Рост промышленности привел к повсеместному появлению городских трущоб, население которых не признавало над собой никакого хозяина. Они жили в ужасающей бедности и в тяжелые времена умирали тысячами, и поэтому представляли собой легковоспламеняющийся материал в руках умелого агитатора.

В городах же произошло больше всего изменений после разрушения феодальной системы. Вместе с этой системой ушло в прошлое средневековое владычество церкви, что привело к возникновению большей свободы мысли и распространению светского образования. В городах вырос весьма многочисленный средний класс, включающий тысячи почтенных ремесленников, представителей различных профессий и богатых купцов. Они-то были особенно недовольны привилегированным положением праздных и надменных аристократов. Более того, уже в течение полувека многие из них занимались чтением противоречивых произведений различных политических философов, в результате чего почти все они стали требовать, чтобы им предоставили возможность в какой-то мере участвовать в управлении страной.

И наконец, печальное состояние французских финансов в последние годы в сочетании с чередой неурожаев привело к бедственному положению бедняков как в городах, так и в сельской местности, и всю страну охватило стремление к полному пересмотру государственной механики.

Еще когда Роджер бежал из Франции по причине дуэли, за двадцать месяцев до этого, всеобщие требования реформ достигли такого размаха, что вызвали в правительстве серьезную озабоченность.

В ту весну 1787 года финансовое положение стало столь отчаянным, что король решил прибегнуть к средству, которое его предшественникам не приходилось применять уже более ста пятидесяти лет, – созвать в Версале Собрание нотаблей, чтобы обсудить пути и средства восстановления кредитоспособности нации. Но королевские министры вместо того, чтобы прислушаться к советам собрания, попытались использовать их для поддержки дальнейших разрозненных и неэффективных мер. Дворянство и высшее духовенство, в основном составлявшие Собрание нотаблей, открыто выразили свое возмущение, а парижский парламент отказался зарегистрировать новые эдикты. После этого король временно отправил парламент в изгнание в Труа и распустил собрание; таким образом, из этой затеи не только не вышло ничего хорошего, но беды нации получили в результате самую широкую огласку, что вызвало еще большее недовольство некомпетентным правительством.

Еще в течение года удавалось тем или иным способом поддерживать старый режим, но к началу лета 1788 года король, видя, что казна совершенно опустела, был вынужден отправить в отставку своего первого министра, беспомощного и неумелого Ломени де Бриенна, архиепископа Тулузского, и призвать на эту должность швейцарского банкира господина Неккера, который пользовался доверием народа благодаря своим либеральным взглядам. Затем было решено уступить настойчивым требованиям о созыве Генеральных штатов, которые из всех других собраний во Франции наиболее полно представляли нацию.

Поскольку Генеральные штаты не собирались с 1614 года, после принятия решения прошло много месяцев, пока второе Собрание нотаблей обсуждало процедурные вопросы и пока шли приготовления к выборам в Генеральные штаты представителей дворянства, духовенства и третьего сословия, но в конце концов все эти вопросы были решены и депутаты должны были собраться в Версале в предстоящем месяце.