Через эту книгу её автор стал для меня собеседником. Поэтому – смакую, читаю медленно, не торопясь, и сейчас в процессе длительного чтения. Буду вносить добавления в рецензию.
---
В свежеизданной (“От автора” датировано 5 июля 2022, два месяца назад) только что купленной книге Драгунского, героя “Денискиных рассказов”, читаю о его маме: “Прожила она 82 года, 7 месяцев и 14 дней”. Посчитала: точно в таком возрасте моей мамы я купила эту книгу два дня назад. В очередной раз поражаюсь синхронии.
—
“Николай Первый хотел упростить русскую орфографию. Однажды он спросил министра народного просвещения графа Уварова:
– Не отменить ли нам букву «ѣ», Сергей Семенович? Ведь она читается точно так же, как «е»! Зачем она нужна в таком случае?
– Буква «ѣ» нужна, чтобы отличить грамотного от безграмотного, ваше императорское величество, – ответствовал министр и сим убедил царя в ненужности реформы орфографии”.
К фразе “отличить грамотного от безграмотного” сейчас добавила бы: несмотря на дипломы, только вместо буквы «ѣ» – её всё-таки отменили – … У каждого свои маркеры.
—
“Но если в стране за чтение книжки – вдумайтесь, друзья, за чте-ние книж-ки! – за то, что у тебя дома нашли неправильную книжку! – могли посадить и реально сажали в тюрьму, в лагерь или ссылали, то никакими промышленными достижениями этого не заслонить”.
Это как признать, что между тем, что у человеком в голове, и тем, что в книге – нет различия, т.е., будто нет границы между тем, что внутри него, и что вовне. Как у шизофреников: “мысли воруют”, “голоса чужие мне приказывают”. Осуждать человека за книги, написанные не им – это признаться в своей психической ненорме.
—
“Эх, забытые писатели… Выходит, не зря их забыли. Но не было бы в 1880–1890-е годы Льва Толстого и Чехова – и никуда бы мы не делись, считали бы Ясинского крупным писателем и разбирали бы в школе такие пассажи … Бог упас, подарив нам Толстого и Чехова! … Русское бытописательство (быто-описательство)”.
Отжило, как свечные щипцы – насмотрелась на днях на них в московских исторических музеях. Были нужны, изготавливались красивыми и с драгоценными украшениями, но вот – свечи вышли из обихода, и щипцы – остались лишь как артефакты, как и прежние способы выражения чувств.
—
О Петрушевской: “советский депрессионизм” – мне аж полегчало: объяснило мне мое отторжение от её текстов. При том, что грациозность и искрометность стиля мне нравятся.
—
“Зачем в Москве памятник Энгельсу? Что он сделал такого-этакого для России, чтоб ему стоять и глазеть прямо на храм Христа Спасителя? А меж тем прояви мэрия хоть чуточку изобретательности… Немножко бы подчеканить Энгельсу бороду и прическу – и готовый Достоевский! И не надо было бы ставить около Библиотеки эту странную фигуру, скрючившуюся на кончике табурета…”
Соединил мои впечатления в два разных дня – о памятнике сидящему Достоевскому, осенью три месяца назад, и Энгельсу сейчас зимой – в одну заметку.
—
О Самаре
стр. 159: “7 июля 2015. Осень. Самара и ещё один большой город.
—
“Социально–психологическая мода. … В XIX-м веке модно было утвердить себя. Как Жюльен Сорель, например. Потом, уже в XX-м веке, модно стало понять себя. Найти себя. “Доказывать себе, что я могу” … А нынче главным чудовищем, угнетателем, злодеем и снежной лавиной стала мама. Она манипулирует, она насилует, доминирует, интригует, формирует зависимость, инфантилизирует, удочеряется, она нарушает границы личности, разрушает семью дочери/сына, она причина всех бед и несчастий. … Специалисты учат за деньги, как противостоять маме. Как разоблачить её и побороть. … Успехов, дорогие малыши!”
Добавлю эту цитату в главу “Эти токсичные мамы”.
—
“Нельзя проецировать наши нынешние представления на старинную литературу и вообще на литературу, которая сочинялась до того, как некое понятие вошло в общепринятый дискурс”.
Что такое “общепринятый дискурс”? Думаю, о нём говорила Т.Черниговская, давая определение понятию норма – “это то, как мы договорились”: что в общности названо, прописано, провозглашено, транслируется через культуру, читается между строк и понимается большинством.
“Поэтому не надо говорить о травмах раннего детства, супружеских изнасилованиях, растлении мололетних, созависимостях и т.п.”
Ну вот... А я вовсю вешаю ярлыки и диагностирую на общеизвестном материале.
“... применительно к текстам до середины ХХ века. Иначе получится, что все они не про то, про что написаны”.
Ну, тогда это можно – я цепляюсь к героям текстов 20-21 веков, за этот период нормы морали и представления о допустимом и недопустимом еще не трансформировались до не узнаваемого, не перешли в “написанное не про то”.