Цитаты из книг автора «Денис Соболев»

Илья понял, что мешало ему все эти дни, все эти недели, как песчинка в глазу, которую и не увидеть, и не коснуться, а без зеркала и платка толком и не избавиться. «Их обманут, – подумал он. – Их уже обманывают. Не только этого улыбающегося нарцисса. Все мы стали слишком изнеженными». От бессилия перед изощренным чужим коварством и гигантским колесом истории ему стало так душно и горько, как будто приснившееся ему будущее уже наступило. Он встал, подошел к окну, отдернул штору. Городское небо было темным и бессветным.

На экране уже горячо пожимали руки, чуть ли не обнимались. «Мир», – подумала Арина. Все ее детство это слово произносили так часто – в школе, по телевизору, в песнях, – что оно давно потеряло всякий смысл. А сейчас ей пришло в голову, что, наверное, как-то так мир и выглядит; эта мысль ее удивила. Слово стало выпуклым. «Мир», – одними губами удивленно повторила она.

– Иногда, – продолжил дед, – ради общих целей приходится жертвовать собственной выгодой, даже частью собственных интересов. Но лучший мир стоит того. Если получится, это будет мир без страха, без непосильных военных расходов. Понимаешь, это как в шахматах. Ты жертвуешь коня, но выигрываешь партию. А в данном случае партию выигрываешь не только ты, но и все. – А такое бывает? – спросила Арина. – Чтобы выиграли все и никто не проиграл? – Бывает, наверное, – ответил дед, а потом поправился: – Конечно, бывает. Это и называется мир.

На экране Горбачев много и горячо говорил; говорил о лучшем будущем для всех, об общечеловеческом, о мире без страха, о необходимости построить новый европейский дом, который станет для них общим. Дед тяжело и внимательно смотрел на экран, чуть опустив челюсть, сжав пальцы рук в замок. – Это хорошо? – спросила его Аря. – Конечно, – ответил дед. – Как же это может быть плохо? – Война – это очень страшно, – добавила бабушка. – Ты даже не представляешь, насколько страшно. Лучший дом для всех – что может быть лучше. Арина огляделась, посмотрела на них. Бабушка Ида поймала ее взгляд, улыбнулась и согласно кивнула. Дед расцепил кисти рук, внимательно посмотрел на Арину. – Страна, которая не меняется, – сказал он, – обречена на гибель. Мы все меняемся. И должны меняться. Так устроен мир.

Москва всегда немного удивляла ее сочетанием несочетаемого; старые дома, даже не просто старые, как в центре, а часто двухэтажные, совсем небольшие, чуть ли не как Кикины палаты, а рядом с ними либо что-то такое явно советское, середины века, либо вообще кирпичное, по виду не так давно и построенное; все это было вперемешку и, похоже, никому не мешало.

В мире есть только две страны, которым предстоит решать, что станет с человечеством, каким оно будет, да и будет ли оно вообще. На ваши плечи ляжет ответственность за одну из них, с этим ничего не поделать, а значит, и за всех людей. Иногда мне все еще кажется, что потерять будущее гораздо проще, чем мы думаем. К сожалению, ваши родители этого не понимают. Может быть, мы слишком их избаловали. После такой ужасной войны хотелось от всего их защитить.

Дед снова замолчал, на этот раз ненадолго. – Но потом прошло время, – продолжил он, – и наступил день, когда я вдруг понял, что мы выросли, что позади нас больше никого нет и что решения теперь принимать именно нам, моему поколению. Мы их и принимали, иногда лучше, иногда хуже. Но в целом, что бы ни говорили ваши родители, мне кажется, что мы делали это совсем неплохо. А скоро вырастете вы. А потом уже и за вами никого не будет, и решать, чем станет человечество, придется именно вам. Не вам лично, так сказать, всем вам собирательно.

– Понимаешь, – объяснил дед, – за мою жизнь несколько раз бывало так, что мне казалось: больше ничего не будет. Нас не будет, страны нашей не будет, и вы бы тогда не родились. Такое сложно забыть. Но получилось иначе. И теперь мы оставляем вам страну, над которой никогда не заходит солнце и представить без которой мир может только сумасшедший. Но все равно иногда я останавливаюсь и мне начинает казаться, что все это слишком легко разрушить. Не думаю, что это действительно так. А у вашего поколения такого чувства уже не будет.

Много лет спустя Арина поняла, что из многого происшедшего и происходящего память сохраняет в основном то, что действием или хотя бы отзвуком, счастливым, насмешливым или трагичным, протянется в далекое будущее.

– Это была культура империи, – добавил он, – а империя живет невысказанным. – Почему? – спросила Арина. – Почему – что? – Почему невысказанным? Дедушка задумался. – Наверное, потому, – после паузы ответил он, – что о том, что выше быта, говорить сложно, а часто почти невозможно.