Предисловие

Учительница начальных классов, не имея водительских прав, спасла целый автобус учеников, когда у шофера случился сердечный приступ. Женщина схватила руль и сманеврировала в поле, избавив полтора десятка юных душ от лобового тарана с какой-нибудь вероятной встречной фурой, груженной песком.

И вот уже ей, учительнице начальных классов, за подвиг вручают заслуженную медаль. О ней пишут в газетах и зовут на эфиры телеканалов, чтобы узнать из первых уст о достойном поступке, а заодно расспросить, что учительница начальных классов думает о воспитании подрастающего поколения и по поводу последнего выступления профессора МГУ Сан Саныча Аузана.

А двумя тысячами километров западнее школьник, проходящий мимо частного дома, видит дым из окошка. Рискуя жизнью, он спасает оставленного без присмотра младенца. И мальчика также чествуют, словно Гагарина.

И это – здорово. В том числе потому, что герой становится примером для других.

И все же…

Кто ты, богиня Подвига? Как выбираешь избранных, посылая им испытание? Какие костяшки бросаешь на стол, чтобы указать красивым перстом на того, кому выпал черед? Или крутишь барабан, как в лотерее лото? Даешь ли ты каждому шанс либо здесь работает какой-то математический расчет? Случайная выборка, логическая последовательность, фаза Луны?

Как выглядишь, божество? Будто некая тетя Света Лаврова, с ее миловидным лицом и соболиными бровями, или ты нечто иное, что сложно описать словами?

Да, тетя Света Лаврова. Со временем непременно сообщу благодарному читателю, кто это. Но пока – не время. Еще не время. Надо чуть-чуть подождать. Проявив терпение.

За семь дней до трагедии

Где-то над бушующим океаном голодная чайка рухнула к воде, увидев добычу. Но за мгновение до того, как ее белое крылатое тело достигло пенистых волн, из воды взметнулся в воздух гигантский хвост кита. Сотни миль соленой воды могли скрыть города, страны и все живое, что есть на земле, но оказались тесными для птицы и млекопитающего. Хвост хлестко ударил пернатого по грудке, отбросив на добрые несколько метров назад. Птаха, издав истошный вопль, полетела вперед хвостом, стукнулась о воду, чертыхнулась, ударилась о волну, кувыркнулась, второй раз выругалась на птичьем и тяжело взлетела к тяжелым облакам.

Именно здесь набирал силу холодный фронт, который через несколько дней, распоясавшись, обрушит в тысячах миль от этих мест гигантское количество горя на людей, совершенно не готовых к стихии.

Теперь же чайка, наглотавшись воды холодного моря, полетела дальше искать себе пропитание. Пока совсем не разыгрался шторм. А кит пошел на глубину, где всегда спокойно и нет никакой погоды. Он коснулся дна своим длинным животом, подняв два облака взвеси по бокам туловища, и напугал стайку краснокнижных крабов, которые попятились назад, на время бросив основательно уже пожеванный остов глубоководного окуня.

В это время значительно южнее стоит еще теплая погода. Снуют в футболках доставщики еды на велосипедах, нагруженные квадратными рюкзаками за спинами. И припыленная за теплое лето зелень деревьев, лишь кое-где пожелтевшая, еще не собирается сбрасывать листву, несмотря на календарь. На одну из петуний клумбы в парке Виктора Дрындина приземляется пчела, которая неспешно ковыряет пестик, будто у нее впереди целая вечность.

Оператор регионального телеканала «Первый Упский» Артур, припав на колено, снимает насекомое на цветке, чтобы этот материал дать на заставку к погоде. Он с большим усердием добивается идеальной резкости кадра, молясь, чтобы пчела не улетела с цветка и «картинка не ушла». Записывает достаточный по продолжительности видеотрек и удовлетворенный, отключив камеру, прячет ее в кофр. Встает, отряхивает запыленное правое колено. Теперь ему можно возвращаться в редакцию, где он сунет флэш с только что снятыми пейзажами ненасытному режиссеру, которому вечно недостает каких-либо материалов. И, бывает, ради какой-нибудь прихоти мальчишки, операторам приходится бросать свои обеды и лететь куда-то на съемки в формате «совершенно срочно» или «почему сами не догадались снять еще вчера?».

«Странная вещь – телевидение, – думает в этот момент Артур. – Столько сил ради мгновения, которое будет выдано в эфир и забыто. Профессия постоянно незавершенного вида. О как! Надо запомнить».

– Ты с телевидения, сынок? – пристал к оператору дед лет восьмидесяти, проходивший мимо.

– Да, – кивнул Артур, – с «Первого Упского». А что?

– Ты вон дорогу сними, а не цветочки, – сообщил прохожий.

– Зачем? – не сообразил Артур.

– Чтобы губернатор по шапке дал этим строителям. Все лето профукали. Зима скоро, а дороги так и нет.

– Хорошо, – кивнул оператор, – обязательно сниму.

– Вот-вот, – крякнул удовлетворенный старичок и потер руки. – Пусть по шапке даст. У нас по-другому дела не двигаются, пока начальник не рявкнет.

– Да, – Артур подобрал ручки кофра, висевшего на плече, плотнее к шее и припустил в сторону редакции быстрым шагом.

За шесть дней до трагедии

В сельском медпункте села Замирово запахло вареной картошкой. Это было небольшое помещение в ветхом домишке, построенном при царе Горохе. По стенам здесь стояли два металлических шкафа со стеклянными стенками и полками, в которых хранились кое-какие настойки, лекарства, марля с ватой и нехитрые медицинские инструменты. Стол с журналами и настольной лампой, небольшой сувенир, изображающий Останкинскую телебашню в миниатюре. Этот девайс когда-то воспроизводил частоту центрального радио, но давно уже вышел из строя и теперь просто пылился безделушкой. В углу располагалась ширма из трех рам с натянутыми белыми занавесками, а у противоположной от окна стены – тумбочка с электрической плиткой, чайником и стеклянной банкой, в которой стояли ложки и нож. На плите варилась картошка.

Фельдшер Мария Петровна взяла столовую ложку, вытащила из кастрюльки на электрической плитке корнеплод.

– Баб Маш, – раздалось за спиной.

– О господи, Соня, ты? – вздрогнула женщина.

– Я.

– Перепугала, Сонечка! Проходи, девочка. Сейчас картошечка подоспеет. Голодная? Мамка опять пьет?

– Не знаю. Дня два, как у Ушастого что-то празднуют. Тот как из рейса приезжает, вся наша жизнь наперекосяк.

– Это – да. Трагедия. Как ты себя чувствуешь, дочка? Тебе ведь через пару недель уже пора, вроде.

– Да, баба Маша. Уже скоро. Толкается. Непоседой будет, наверное.

– Может, и непоседой. Лишь бы здоровым родился малыш-то. Переживаешь?

– Да.

– Не переживай. Такое наше дело. Не ты первая. Рано, конечно. Но что тут сказать-то. Так, видимо, Господь устроил. Во всем есть его промысел.

– Да.

– Ладно, посиди. Сейчас покушаем картошечки. Это «Королева Анна» сорт. Чудесная. Только вот маслица сейчас принесу. Давай, вот тарелка. Чисти картошку. Аккуратно, не обожгись! Горячая. Дома газ, а я все здесь на плитке готовлю. Привычка. Ничего не попишешь. Дура старая.

– Что вы, баб Маш? Вы – замечательная.

– Ну да, скажешь тоже. Господи, прости! – Баба маша перекрестилась. – Да, Сонечка, тебя что-то беспокоит? Или так зашла?

– Грустно как-то, баб Маш.

– Да. Осень, дочка! Вон туманы у Баюн-горы. Значит, скоро совсем зима. О, Марат куда-то пошел.

Баба Маша подошла к окну и отворила форточку.

– Марат, привет, сынок! Зайдешь?

– Спешу, баб Маш! В другой раз.

– У меня тут Сонечка в гостях.

Соня кивнула.

– Соня тебе привет передает!

– И ей, баб Маш! Как она?

– Рожать скоро.

– Что, не расслышал?

– Рожать ей скоро.

– Это понятно! Молитесь за нее!

– Обязательно.

Баба Маша прикрыла форточку.

– Не зайдет? – спросила Соня.

– Спешит. Опять, видимо, кто-то дебоширит. Не дают минуты покоя нашему участковому.

– Да.

– Хороший он, Марат-то.

– Я знаю, баб Маш. Хороший.

– Ты бы… это…

– Чего?

– Да ничего. Это я так. Хорошая бы из вас пара получилась.

– Баба Маш!

– Прости, Сонечка! Сердце за тебя болит, девочка! Ладно. Масло. Надо до дома добежать. Посидишь, дочка? Мне бы тебя в Довлатово уже определить на сохранение. Мало ли что. Давай поговорим. Сейчас я масло принесу, да обсудим все.

– А мамка как без меня?

– Мамка, – махнула рукой баба Маша. – Нашла тоже причину. Мамка. Недоразумение, а не мамка. Все, побегу.