Отзывы на книги автора «Дэймон Гэлгут»

Порой начинает казаться, что в 21 веке жанр семейной саги немного устарел. У нас уже есть "Сага о Форсайтах", "Анна Каренина" и сотни других классических произведений, переплюнуть которые задача не из простых. Однако у каждой эпохи свои проблемы, свои взгляды на фундаментальные философские понятия и внутрисемейные отношения. Да, вы не ошибетесь, если скажете, что под слоями времени находятся одни и те же неразрешимые вопросы и противоречия, но, как всем нам известно, все зависит от контекста. Ни у кого же не возникнет сомнений в том, что семейная сага Толстого и, скажем, Маркеса друг от друга отличаются. А если предположить, что в этом жанре работал бы и Сартр, и, например, Камю. Можно вспомнить и Кафку, повести и рассказы которого, хоть и не тянут на сагу, но раскрывают проблемные отношения в семье совершенно иначе, чем у писателей 19 или 21 столетий. Вот и роман южноафриканского писателя Дэймона Гэлгута "Обещание" позволяет нам по новому взглянуть на вопрос внутрисемейных отношений, да еще и в непривычных для российского читателя декорациях ЮАР и апартеида. Местами жестокий, местами пошлый и вульгарный, а порой и просто-напросто страшный, но удивительно правдивый роман о недопонимании внутри семьи, болезненных и аморальных отношениях в, казалось бы, самой прочной ячейке общества, скрепленной одной кровью. Разные поколения, разные взгляды на общество и религию и одно роковое обещание, связывающее семью Свартов гораздо больше, чем днк.

Завязка романа происходит в те времена, когда в ЮАР еще существовал апартеид - политика, при которой процветает расовая дискриминация и сегрегация коренного населения страны. Чернокожие жители ЮАР, составляющие значительное большинство, находятся в рабском, по отношению к белым, положении и ничего не могут с этим поделать. Почти. Здесь вспоминаем Нельсона Манделу и все с ним связанное. Начало романа приходится на 1986 год, до гибели режима осталось совсем ничего (об этом знаем мы, но не герои романа) и мать семейства Свартов, зажиточная белая женщина, находясь на смертном одре берет с мужа обещание - переписать небольшой домик для прислуги, стоящий недалеко от основной фермы, на Саломею - чернокожую слугу, верой и правдой служившую семье долгие годы. Мать умирает, а отец благополучно забывает о своем обещании, несмотря на многочисленные бахвальства из разряда: христианин всегда держит свое слово. Но не все так просто, как хотелось бы лицемерному папаше. Младшая из дочерей Свартов Амор нечаянно подслушала разговор родителей и во всеуслышание заявила о нем на поминках матери. Вспоминаем, какой на календаре год, вспоминаем, какого цвета члены крупной семьи Свартов и дружно закрываем глаза на обещанное Саломее имущество.

Однако это только завязка. К счастью, события романа затрагивают не одно десятилетие и не два. После первой части проходит почти 10 лет, и мы встречаем всех героев вновь уже в совершенно другом временном контексте. Поменялось ли что-то с падением апартеида, изменились ли шовинистские и эгоистичные взгляды угнетателей или все осталось, как прежде? На эти и многие другие вопросы Гэлгут отвечает по ходу повествования. Но, если быть откровенным, то совсем не расизм и не политический строй являются главными темами романа. На первое место у Гэлгута выходят хорошо знакомые нам Эрос и Танатос. Да, как бы пошло это не звучало, но это роман о жизни и смерти, о взлетах и падениях, о разрушившихся о стену жизни надеждах и мечтах, о вере в бога, о вере в себя и вере в слово. Совершенно ничего нового. Различается, как я уже написал, только временной контекст. Благодаря Гэлгуту мы с вами можем понаблюдать за тем, каких людей взращивает режим, как семья по разному влияет на детей, как религия крадет у любящих доверие и веру в себя. Изюминка истории не в ее декорациях, а в героях и их характерах, их судьбах. По части портретов персонажей Гэлгута можно сравнить и с Чеховым, и с Франзеном, и с Вульф. Тончайшие штрихи, удивительно выверенные и честные мысли, совершенная правда о человеке и его бытие.

Больше всего в романе потрясает стиль. Никогда бы не подумал, что человек может писать, как Фолкнер и Кормак Маккарти одновременно. Местами поток мыслей, правда, с соблюдением пунктуации, местами гигиенические подробности и сальные детали из жизни священников. Полное отсутствие графического обозначения диалогов, открытость и непринужденность, отсутствие стены между писателем и читателем, - полный набор атрибутов современного модернового, с любой приставкой, прозаика. Текст, как вы уже поняли, не отличается своей красотой. Реализм любой ценой - вот, что движет стилем Гэлгута. Если среди читающих мою рецензию есть рьяные охотники за необычными, интересными стилями, то эта книга точно для вас. А если вы еще сможете прочитать роман в оригинале... зависть и только.

Подкупает в "Обещании" еще одна черта, которая была позаимствована автором у Фолкнера. Если читали и помните, то в "The Sound and the Fury" (на оригинале, чтобы не вызывать споров о переводе) все, что касается предубеждений и шовинизма подано столь тонко и аккуратно, что читателю с трудом приходится различать эти темы на фоне, так скажем, основных. Так и Гэлгут ни разу не кричит о расизме и прочих пороках, описываемого им общества. Едва заметными мазками, тут и там, он оставляет читателю фрагменты пазла, которые в уже собранном состоянии способны направить разум к свету. Помните "Жареные зеленые помидоры в кафе "Полустанок""? Писательница буквально на весь мир проорала, что расизм - зло. И в этом нет ничего плохого, но воспринимаются такие заявления иначе. Порой человеку не требуются сотни жалостливых слов и выражений, чтобы проявить свои чувства. Достаточно прошептать, чтобы вызвать слезы. И в этом, конечно, огромная заслуга автора, сумевшего поднять важную тему, не вычурно и пафосно ее раскрыть, и получить одну из важнейших литературных премий современности.

"Обещание" - тяжелый, но чрезвычайно важный роман. Читатель должен понимать, что света в истории практически нет. Вся книга построена вокруг смерти, все события так или иначе грязные и скабрезные. Совершенно не жизнеутверждающая и темная история. Стоит ли читать? Однозначно да. Пройти мимо могут только те, кто современной прозой совсем не увлекаются. В противном случае роман прочитать вы просто обязаны. Понравится ли он вам? Не уверен. Совсем не уверен. Но этой истории не нужны похвалы и миллионы фанатов. Это по-своему уникальная и скромная история, которая в глазах тысяч читателей будет этаким гадким утенком, но мы-то с вами знаем, что если приглядеться и дать этому утенку время, то он превратится в белоснежного молодого лебедя, которым будут восхищаться многие поколения наших потомков.

1986 год. На изломе эпох глава семейства Свартов обещает умирающей супруге узаконить права собственности на гостевой домик за чернокожей служанкой Саломеей.
Проходят десятилетия, изменения в общественно-политической жизни ЮАР позволяют, наконец, это сделать.
Но старшего Сварта и потомков поглощает жизнь, состоящая из поисков себя, путей к Богу и невозможности отринуть постыдные привычки.
И лишь Амор, младшая из трёх детей, словно ожившая совесть, не забывая материнский наказ, взывает к родственникам во время семейных встреч, собираемых исключительно по трагическим поводам…

Эмоциональный и захватывающий роман, события в котором излагаются от лица множества персонажей, прямо или косвенно связанных с центральной темой произведения.
Изначально кажется, что к повествованию будет непросто приноровиться, однако, это обманчивое впечатление испаряется после пары страниц. Гелгут плавно вписывает в семейную хронику своеобразие пейзажей южной Африки, показывая непривычные нашему взору просторы и то, как среди них сложно затеряться и убежать от самого себя.

Сварты раздают множество обещаний - и окружающим, и себе, - не преуспевая в их исполнении. Под этим нагромождением погребено обязательство перед услужливой Саломеей, чьё присутствие воспринимается как данность ее многолетними работодателями. Конечно, невозможно не провести параллель с ситуацией в ЮАР, где долгие годы господствовал апартеид - официально проводившаяся политика расовой сегрегации. В начале 90-х цветное население страны наконец обрело права наравне с белым меньшинством, однако последние нередко специфически реагировали в новых реалиях - с некоторым пренебрежением к возможности реализовать, наконец, большинством фундаментальные гражданские права.

Как и каждый уважающий себя роман о непростых семейных отношениях, «Обещание» не забывает показать подноготную Свартов и их окружения. Нелепые случайности, семейные неурядицы, тяжелые зависимости и проистекающие из них психологические проблемы словно бы саваном накрывают разобщённых родственников. Неисполненная последняя воля умершей матери ощущается проклятьем, портящим и без того малорадостное существование потомков.

Дотошная к деталям, история постепенного упадка семьи Свартов неотделима от изменений в общественном и политическом ландшафте южноафриканского государства. Текст потоком, нередко меняющим скорость, несет читателя по жизненным обстоятельствам героев, неожиданно меняя фокус повествования буквально в следующем предложении, заставляя гадать, насколько, в очередной раз, задержат исполнение обещанного потомки колонизаторов и уважительна была ли причина.
Именно авторская стилистика особенно впечатляет - голоса множества персонажей сливаются в один, погружая в определенно драматичную, но оставляющую надежды на свет в финале, историю.

Решилась на то, что обычно стараюсь не делать – бросила книгу. Если книга выиграла какую-то награду, меня прямо тянет узнать, в чем был сыр бор. Сегодня утром в очередной раз приступила к чтению, словила себя на мысли, что совершенно неинтересно. Смогла осилить 70% романа. Никакой заинтересованности в концовке истории. А какой смысл продолжать, если оно так. Совершенно не жалко, положив руку на сердце, могу сказать. Несмотря на премию, отложила и забыла.

Читала в электронке, а ее физическая версия занимает порядка 380 страниц. Небольшая такая работа, но читала ее практически месяц. Долго и муторно тянулась моя эпопея с романом, я уже думала в нечитай меня закинет ненароком.

Действия происходят в Южной Африке, сюжет начинается с того момента в истории, когда в стране не было расового равноправия. Автор решил опустить описания уклада и жизни людей в этой части мира, борьбу за права и прочее, что можно было бы ожидать, все это могло знатно выделить книгу из прочих, ибо еще не встречала сюжета связанного с Южной Африкой, о колорите вообще молчу, его не было.

В центре романа семья белых. Отец и трое детей. В начале повествования умирает мать семейства, которая берет обещание с мужа о том, что домик на территории их земли достанется чернокожей служанке. В последствии муж не сдерживает свое обещание. Хочется обратить внимание, что смысловой нагрузки данное действо не играет. Оно просто есть, как данность, может это бы было обыграно дальше, мне теперь не узнать, но и Бог с ним.

А семья Свартов – обычные нытики. В их жизни не происходит ничего сверхъестественного, чтобы такие страдания были оправданы. Смерть матери наносит удар на членов семьи, но автор через чур гиперболизирует трагедию. Если бы население планеты после каждой смерти впадало в такие страдания, то некому было жить и радоваться жизни.

Когда умирает мать семейства Амор еще совсем маленькая, лет 12 ей было, если память не подводит. Ее опыт прохождения горя в одиночестве, поднятие проблемы смерти родителя в детстве – было самым важным во всем романе. Ибо мало таких историй на повестках дня, а о них действительно стоит говорить, стоит обсуждать помощь, которую можно оказывать детям.

Кроме того, автор рассматривает вопрос религии, когда муж и жена исповедуют не одну, а разные. Когда религия превращается не во что-то светлое и доброе, а в какие-то пляски с бубном. Отвратительный поп, который сам купается во грехе, при этом пытается наставлять других.

Как такого сюжета в книге нет, описывается жизнь семьи, не самой приятной. Старший сын – человек грезящий о большем, но при этом не делающий ничего. Старшая дочь – с пулей в голове, страдает от прелюбодеяния. Взаимная любовь в семье так же напрочь отсутствует, чужие люди, связанные какими-то вынужденными обязательствами.

И все бы ничего, если бы череда всех этих событий вела к какому-то исходу. Полагаю, рок преследовал их, как раз по причине бесхребетности, но читать чьи-то ничем не подкрепленные страдания нет сил.

В рамках непрерывно продолжающейся образовательной программы «Мои Букеровские лауреаты» я, наконец, добрался до самого свежего, едва-едва переведённого на русский язык романа южноафриканского автора, Букеровского лауреата 2021 года Дэймона Гэлгута «Обещание». Сразу парочка ремарок. Ну, во-первых, весь сонм букеровских обладателей года эдак с 2014-го читать почти что невозможно. Извините, что я сразу так, но это так. То ли это что-то молекулярно-постмодернисткое (Сондерс, Бернс, Эваристо), то ли что-то национально-колоритное (с травмирующими, как правило, нотками) (Битти, Бернс, Стюарт), то ли это просто Марлон Джеймс, чья фэнтези сага, коей прочили тв-адаптации на ведущих стриминг-платформах и общемировой успех, как-то слегка подсдулась. Это просто информация в самой себе; ну и просто замечание на тему того, что Букеровская премия уверенно двигается по стопам премии Нобелевской – побеждают никому не известные конголезские и шриланкийские авторы с узким читательским охватом, но, конечно же, с неповторимым и уникальным авторским стилем, который также, в том числе (выбирайте): раскрывает проблемы национальной самоидентичности/ поднимает вопросы расового детерминизма/ исследует догматизацию сексуальных меньшинств. В общем, называя вещи своими именами, это побеждают никому не известные авторы (2022 год – Шехан Карунатилака, Шри-Ланка) со своими очень интеллектуальными, как правило, мясисто-постмодернистскими романами, которые в итоге читают только вручанты Букера, да я. Грустная тенденция, в общем. Просто, для сравнения, вот другое десятилетие: 1980 – Голдинг, 1981 – Рушди, 1983 – Кутзее, 1986 – Эмис, 1989 – Исигуро. Ну это так. Трава не только у нас была раньше зеленее.

Ремарка номер два. Немного интереснее. Дело в том, что, когда «Обещание» Гэлгута только напечаталось и издалось, я как следует сощурил глаза и начал пытливо смотреть на эту фамилию. Гэлгут, Гэлгут, Гэлгут… Вроде что-то на языке крутится, а что, куда и кого – не могу вспомнить. Как-то у меня уже была одна анекдотичная ситуация, к слову, с Букеровским лауреатом 1994 года, Джеймсом Келманом, у которого я прочитал году в 2007 роман «Перевод показаний» (скверный), а десять лет спустя, в 2017 году, ничтоже сумняшеся и ничего не подозревая, сел читать его же. И дочитал, к слову, до середины, мучаемый странным чувством узнавания, дежавю, флешбэками и прочими парадоксальными симптомами ненадежной памяти. На середине все-таки все понял, сдержанно улыбнулся и отправил Келмана в мангал. Так вот, Гэлгут, а фамилия у южноафриканского автора все-таки запоминающаяся, сразу же запустил эти механизмы смутного узнавания. И да, еще как читал! Более того, не просто читал, так еще и писал рецензию! А еще больше – восторженную. Просто посмотрите, что я пишу 16 июля 2013 года (представляете, опять 10 лет прошло, как и в случае с Келманом, будь он неладен) о романе Дэймона Гэлгута «В незнакомой комнате»:

Содержание романа - это простая история, которую вы можете услышать от сентиментального таксиста в Валенсии или в очереди в продуктовый магазин в окрестностях Мальме, где сюжет – это средство передать состояние и не более того, и, слушая вполуха, посмотреть на себя по-другому.

Или вот:

Гэлгут дает квинтэссенцию своих ощущений не для совместного переживания. Звучит, возможно, немного странно, но эта отстраненность и вызывает некую, почти интимную связь с произведением.

Но как говорят в скалистых районах Румынии, «что было десять лет назад – не помнят даже вампиры», так что подходил я к Гэлгуту хоть и с ностальгическим расположением (ну еж жеж, 10 лет назад прочитал и так доволен остался, правда, не помню ни бельмеса), но все же вооруженный все теми же критическими стрелами, которыми еще совсем недавно разил новую Янагихару. Да и первый абзац этой рецензии тоже никуда не делся вместе с моими впечатлениями inside – читать недавнего «Шагги Бэйна» Дугласа Стюарта (Букеровский лауреат 2020) было просто таки физически сложно (9 янагихар из 10 возможных). Но все же, за «Обещание» я взялся серьезно: внимательно, вдумчиво, максимально разверзнув разум бытовым проблемам среднего класса ЮАР конца прошлого века.

Первые выводы появились ровно на половине книги. Именно там происходят два маленьких катарсиса, которые заменят вам катарсисы побольше в конце книги. Во-первых, для протокола, это еще одна, как и в цитате выше «простая история, которую вы можете услышать от сентиментального таксиста в Валенсии». Кратко аннотирую, если вы вдруг еще не: муж дает умирающей жене обещание, что их верная служанка с христианским именем Саломея получит за свою верную службу дом. Дает обещание вроде достаточно внятно, его даже слышит младшая из братьев-сестер этого самого большого семейства Амор. Вот только, остается оно только на словах – никакой дом Саломея не получает. А жизнь продолжается. В общем, никаких шекспировских страстей не ждите; это очень неспешная, порой седативная семейная сага, показанная с разных перспектив. Ах да, катарсисы, почти забыл. Первый – это название третьей главы, которая сразу объясняет и название первой, и название второй, и название четвертой. Звучит ребусно, но в реальности все очень понятно. Катарсис поменьше, скажем так, причинно-следственный: ты начинаешь понимать на середине книги ее структуру до ее самого конца и, если вы умеете хоть немного пользоваться своими аналитическими способностями, то вы сможете понять, чем все это закончится. Опять звучит немного сложно, но на деле все очень просто. В целом, сюжет ни на что особо и не претендует, хотя все-таки Букеровская премия, как никак.

Кстати, а за что ее вообще дали? Было ли мне постмодернично? Была ли затронута повестка? Что ж, да, словесность в «Обещании» более, чем изящна. В целом, можно даже предположить, что она произвела на членов Букеровской комиссии больше впечатления, чем тот же сюжет. Во всяком случае, иногда Гэлгут прямо-таки приближается к постмодернизму (особенно, когда повествование вдруг рвется на небольшие абзацы). Но форма «Обещания» все-таки больше традиционная, кутзеевская. Кстати, коли мы упомянули главного писателя Африки (это я все про Кутзее), то нет, Гэлгут на него не похож – маловато традиционности, степенности, «толстовскости». Не такая породистая книга. Да и есть в ней два немного раздражающих нюанса: во-первых, какие-то слишком буквальные драматургические приемы (первая менструация – похороны, например, в первой главе или жалящая одного персонажа змея во второй) – можно было немного изящнее. В конце третьей главы там вообще полезла какая-то притча в лучших традициях магического реализма – а это куда? В общем, немного спорно. А во-вторых, это толстенный религиозный подтекст. Тут, если вы сведущи, то, возможно, вам будет вполне нормально. А неготовому к такой религиозной центрифуге будет сложновато – она крутится очень быстро: там и притчи, и аллюзии, да хоть сами имена (если меня спросят назвать одно женское имя из Библии – я скажу Саломея). В общем, тоже нюанс, который совсем не помогает читателю.

Есть на самом деле и третий нюанс. Произведение скучное. Вроде все у него есть, чтобы быть серьезной, конкурсной литературой, но нет, ничем не цепляет. Притчевость – да, хорошо. Религиозный подтекст – хорошо, но сложно. И все. Герои отторгают, причем главная героиня Амор – больше всех. Сюжет к середине книги понятен до конца. Форма – где-то интересно балансирует, но все равно это традиционный роман, перенеси действие в техасскую глушь и будет «большой американский роман» средней руки. И так везде. И вроде бы, ну и ладно, в первый раз что ли. Но опять же – у нас только что перевели «Замешательство» Ричарда Пауэрса из шортлиста Букера-2021 (издатели, а где его «Overstory», сколько можно?). Почему-то я уверен, он расшевелит больше, чем «Обещание» (эксперимент до конца года точно проведу – в честь торжества хорошей литературы над посредственной). Почему премии начали вручать за среднюю литературу? Куда делись времена «Жизнь Пи», «Белого тигра», «Волчьего зала»? Не отвечайте, мне просто нужно было закольцевать сюжетную арку из начала моей рецензии.

Если, вдруг, по каким-то причинам, вы все еще хотите прочитать Дэймона Гэлгута (мало ли, вдруг вы тоже участвуете в программе «Мои Букеровские лауреаты»), то сделайте себе приятно – отыщите в пыльных закоулках книжного магазина своего города «В незнакомой комнате». Я ее вообще, конечно, не помню, но десятилетняя версия меня была приятно поражена. А та версия, ну вы знаете, была моложе, пассионарнее, добрее. Не могла она сильно ошибаться (хотя могла, да). «Обещание» только обещает, но не дает ничего того, ради чего мы читаем книги. В целом мог и всю рецензию ограничить этой фразой, но мне была нужна фактура на рецензию на Гэлгута в 2033 году.

Читайте хорошие книги!

Ваш CoffeeT

Это книга увела меня далеко-далеко от моей собственной жизни в арктическое лето чужих непривычных мыслей и чувств. А поскольку я вообще не любитель жары, то в сдержанной северной обители чужой души с её робким пламенем эмоций и туманом рефлексий мне показалось очень даже комфортно.

Мне, в принципе, интересны беллетризированные биографии, хотя понимаю, что это очень опасный жанр, поскольку биографу приходится балансировать на тонкой грани жизненной правды и собственных домыслов. Это всегда рождает ощущение недосказанности или недостаточной открытости повествования, но если учесть, что читатель в моём лице почти ничего не знал про Э.М.Форстера, кроме того, что он написал «Говардс-Энд» и «Комнату с видом на Арно», автору, как мне показалось, удалось соблюсти деликатную меру и вызвать если не симпатию, то живой интерес к этому почти классику английской литературы.

Книга построена как смешение событий жизни и собственных рефлексий Э.М.Форстера, данных каждый раз в настоящем времени. Из-за этого у романа появился особенный форстеровский пульс, выдающий сомнения, смятения, терзания взрослого человека своего времени, осознавшего свою неординарность и сначала робко, а потом всё смелей и смелей принявшего самого себя таким, как есть - непохожим на традиционный образ английского джентльмена и сумевшего отстоять себя хотя бы перед самим собой. Отсутствие близких связей, долгая жизнь с матерью, путешествия в Индию и Египет в поисках свободы, любви и счастья, писательство… в книге не так уж много событий, но очень много размышлений, за которыми было любопытно следить на протяжении всей книги: всплески осознаний собственного гомосексуализма, робкие пробы инициативного завязывания таких отношений и их глубокое обдумывание, в разной степени удачные попытки совместить духовную и телесную близость в одном человеке, отношение к войне и гуманистическому культурному служению, разочарования в людях, творчестве, самом себе. За течением внутреннего времени романа было интересно наблюдать, особенно осознавая, как далеко всё это уводит тебя от того, чем живёшь ты сам, что считаешь своей аутентичной жизнью. Это - очень хорошая книга о Другом в полном смысле этого слова. И она даёт возможность читателю проследовать тем же путем, что и сам Морган, и через это понять его становление не столько как писателя, сколько как человека своего времени, ищущего как самого себя, так и возможности быть понятым и принятым таким, как он есть.

Мне понравилась эта книга при том, что сам герой не вызывал у меня особой симпатии. Но ведь это и не обязательно, главное – она расширяет собственные человеческие горизонты и позволяет принять мысль, что люди разные и у каждого свой путь, своё счастье и своя правда.

К постмодернистским биографиям при желании можно привыкнуть. После «осени в Петербурге» «арктическое лето» в Индии уже не кажется ни слишком откровенным произведением, ни слишком бесцеремонным. Не удивляет больше и стремление некоторых писателей использовать биографический жанр, историю чужой жизни, по сути, в собственных интересах, для личного самовыражения. Как говорил Пикассо: почему нет? Впрочем, судьба Форстера была достаточно загадочной и сенсационной, чтобы рано или поздно стать романом.

Английский писатель Эдвард Морган Форстер родился 1 января 1879 года. В 1905 году опубликовал свой первый роман «Куда боятся ступать ангелы», а в 1924-ом – последний, «Поездка в Индию», после чего в течение 46 лет не написал ни одного художественного произведения. В 1970 году после смерти писателя в его архиве была обнаружена рукопись романа «Морис», рассказывающего о гомосексуальной любви биржевого маклера и лесника. Из записей писателя также стало ясно, что другие гомоэротические произведения (в основном рассказы) Форстер уничтожил, понимая, что не сможет опубликовать книги, написанные на единственную волнующего его тему.

Жизнь Форстера в пересказе Гэлгута - отчасти история запретных отношений, отчасти - исследование невозможности творчества и трансформации внешнего недоступного творческого процесса (письма) во внутренний (рефлексию). Фактически Дэймон Гэлгут написал не биографию человека, ту, что подразумевает рассказ о детстве, семье и творческом пути, но биографию духовного бытия, где «существуют» Морис, Хом, Мохаммед и невозможность творчества. Вторжение в интимную сферу чужой жизни оправдано тем (если что-то подобное еще нуждается в оправдании), что Гэлгут не просто описывает опыт Форстера, но пытается осмыслить его и даже «дать оценку», что подтверждает возвышенный стиль письма, которой, по-видимому, должен напомнить читателю об эллинском величии.

Эти строки были написаны каким-то неизвестным поэтом для некоего неизвестного читателя, но, как стрела, своим острием были направлены прямо в сердце Моргана, раня и терзая его.

Он постоянно выходил на границы своих возможностей и садился на мель собственного невежества.

Свидания Моргана в мансарде со страницами будущей книги сделались тайным центром его существования.

Не сомневаюсь в искренности и добросовестности Дэймона Гэлгута, как исследователя и биографа, но мне книга далась с трудом. Впрочем, один вывод я для себя сделала: читать Форстера в моем случае гораздо полезнее чем читать о Форстере.

– Люди говорят, он даже толком не жил – за исключением внутренней жизни.
– Но это уже много! У него по крайней мере есть воображение.

Признаться, я немного знаю об Эдварде Моргане Форстере, как о писателе и как о человеке. Вернее, стоит сказать, немного знала. А впрочем, может, стоит оставить настоящее время? Едва ли триста с небольшим страниц романа-биографии можно счесть близким знакомством.

Роман описывает эпизод жизни Э. М. Форстера, связанный с его посещением (или вернее путешествиями) в Индию. А также освещает события, вдохновившие его на посещение этой страны.
В процессе повествования мимо читателя проходит вереница исторических событий: Первая Мировая война, беспорядки в Индии и Египте. Не скажу, что освещение городов Индии или Александрии показалось мне исчерпывающим, пусть и в призме восприятия главного героя. Но можно прикоснуться к атмосфере. То тут, то там проскальзывают интересные моменты.

Однако главное темой романа является не индийские приключения писателя, а раскрытие его второго «я»», его принадлежности к «меньшинству» (как он не устает напоминать). Скажу коротко: я очень, очень пожалела, что в свое время читала труды Фрейда. Что касается отображения этого в книге – в целом вышло лучше, чем я думала. Временами читать было откровенно неловко – как будто нашел чей-то личный дневник или открыл чужую дверь в неподходящий момент – ощущаешь себя наблюдателем. Пожалуй, моя мораль тоже несколько узковата – потому что делить такие интимные подробности с кем-то третьим – а третьим в тот момент оказывается читатель – для меня как минимум смущающе. Хотелось закрыть книгу, выпалить «Извините, я просто мимо проходила» и быстро ретироваться.

И все же, учитывая, что это роман-биография и важен прежде всего герой, каким я его увидела?

Ограниченным и неопытным
Выросший в рафинированном мирке, где единственными действующими лицами были авторитарная мать и ее подруги, получивший элитное образование в Кембридже, он слишком привык полагаться на царящие там этические нормы. Все свои чувства, недостатки, волнения – все, что хоть как-то отличалось от того, что он мог увидеть в семейном кругу и в компании кембриджских знакомых, – Морган считал аморальным. Но дело было не в неестественности его порывов и переживаний, а в скудности привычной ему морали.

«Оказалось, в нем уживаются две личности, и одна из них, о которой даже не догадывалась вторая, вполне цивилизованная составляющая его «я», представляла собой буйное чудовище, примитивное и алчущее, для которого стихией был лес, но не город».

Только в нем есть такая двойственность? Неужели?
Кажется странным, что человек, считавшийся писателем-романистом; человек, побывавший в стольких странам мира, имеет настолько скудное представление о человеческой природе, чтобы считать столь уникальным существование своей «примитивной личности». Все его отношение к себе заставляет меня усомниться в его способности вообще создавать романы.

«Он сравнивал себя с другими литераторами: жизнь этих людей определял настоящий голод, неутомимое стремление понять жизнь в слове и воплотить понятое средствами языка. Подобный голод был чужд Моргану. В том, что он писал, всегда присутствовало нечто надуманное, требующее усилия воли».

Признаться, я не понимаю, как он писал. Любовь, чувства, отношения между людьми – тут мало фантазии. Можно не выходя из комнаты написать детектив с лихо закрученным сюжетом, можно не пользуясь устройствами сложнее телефона придумать космические корабли и телепортацию, потому что на действия или предметы человеческого воображения, если оно, конечно, есть, вполне хватает. Но показать чувства, если ты ни разу их не испытывал – разве так бывает? Можно сколько угодно рассказывать человеку о том, что такое любовь – он ведь все равно не поймет. Да он и не должен – это не то, что можно объяснить, просто потому что эмоции для каждого свои и нет универсальных терминов, способных упаковать их в красивую словесную коробочку и вручить получателю. А как читатель поверит в то, во что не верит автор?

Безвольным и слабохарактерным

"Себе он казался человеком без хребта, неспособным определить свою сущность хотя бы для того, чтобы в ней разочароваться".

Все, абсолютно все Морган делает с оглядкой. На мать, на друзей, на целый мир. Он даже, когда злится, бьет посуду только в воображении. Шаг вперед – два назад. «На меня ВСЕ смотрят», «Они ВСЕ знают» – он каждую минуту использует чертовски выборочную проекцию. «А хорошо было бы…Но нет, нет, так нельзя – это нехорошо».
Говорить себе так каждый день, 24 часа в сутки – так и с ума сойти недолго.

Одиноким
В этом Моргану не было равных. Квартиру, что он снимал в Египте, он назвал Домом Уютного Одиночества. Это можно сказать про всю его жизнь. Он настолько боялся своих желаний, что не допускал даже мысли, что о том, втором Моргане станет известно миру. Пара-тройка друзей и дневник – вот и все, с кем он мог хотя бы поговорить. Он точно знал, что счастлив не будет. Те люди, которых он любил (слово «влюблялся» было бы уместнее), не могли дать ему то, что он хотел.
В книге описаны его отношения с двумя мужчинами, которых он любил. Если верить автору, первый – Масуд – считал Моргана своим лучшим другом, а второй – Мохаммед – любил его. Я не поверила ни в то, ни в другое. И это делает Моргана в моих глазах еще более неудачно-несчастным. По сути, кроме воображения у него ничего и не было. Я уверена, что его не любили и не уверена, что любил он. Вот такой неутешительный итог.

«Свет, упавший на зеркало под определенным углом, уничтожил отражение зала, отчего казалось, что Моргана окутывает белоснежно-белая пустота. Закованный в лед снежный пейзаж, на который тем не менее солнце изливает свои бесцветные лучи. Вот оно, арктическое лето: все мертво и неподвижно и тем не менее распахнуто в небо».

P. S.: Пусть им и не уделено много внимания, меня заинтересовали Вирджиния и Леонард Вульф - несколько фраз, но можно набросать портрет этих людей. Вообще больше Форстера меня заинтересовал сам автор - Дэймон Гэлгут. Порой роман напоминал автобиографию, но только если бы Форстер говорил о себе в третьем лице, приходилось напоминать себе, что написал это совсем другой человек.
Особенно заинтриговало посвящение: Э. М. Форстер свою "Поездку в Индию" посвятил "Сайеду Россу Масуду и семнадцати годам нашей дружбы", а Д. Гэлгут свое "Арктическое лето" - "Риязу Ахмаду Миру и четырнадцати годам нашей дружбы".

Роман о трагедии одной южноафриканской семьи и об обещании, данном мужем умирающей от рака жене, но исполнять которое пришлось младшей дочери через четыре долгих десятилетия, за которые много чего произошло. Жена хотела оставить чернокожей служанке маленький домик на семейной ферме, но в 1986 году по законам апартеида передать собственность белого человека черному было нельзя, а потом, когда апартеид отменили, отец уже и позабыл о том давнем обещании. Живет себе эта самая служанка с семьей в домике на птичьих правах - и ладно, никто же их не гонит. А параллельно автор рассказывает истории членов этой семьи - покойной Рейчел, ее супруга Мани, и троих их детей - Астрид, Антона и Амор. В романе есть ПТСР и прочие проблемы, с которыми сталкиваются участники военных конфликтов, супружеская неверность, однополые отношения, работа медсестрой в клинике для ВИЧ-инфицированных, расовые и религиозные вопросы (например, умирающая Рейчел переходит в иудаизм, что спустя десять лет аукается - ее мужа-протестанта нельзя похоронить рядом с ней, жена Антона практикует йогу и прочий нью-эйдж, также присутствуют африканские верования), и в целом жизнь в ЮАР с восьмидесятых по настоящее время. Но читается все это вяло, повествование скучное, герои не цепляют, подспудно так и ждешь, что с ними что-то случится и они покинут этот бренный мир, и так оно все и происходит. В финале обещание да, исполняется, но благодарности Амор не получает - наследникам Саломеи эта полуразвалившаяся хибара уже без надобности. За что дали Букера в целом ясно, но книга совершенно мне не зашла.

"Я любил. А следовательно, жил. Тем способом, который мне доступен"
Э.М.Форстер

"Арктическое лето" - так хотел назвать Эдвард Морган Форстер свой роман. Оставшись неоконченной, рукопись, написанная в 1912-13гг., увидела свет лишь в 2003г.

И вот передо мной "Арктическое лето" Дэвида Гэлгута. Тема написанного в 2014г. романа - путешествие Э.М. Форстера на Восток в 1912-1922гг., итогом которого стал роман "Поездка в Индию", и в 1945г. Книга Гэлгута заинтересовало меня после прочтения романа Форстера "Куда боятся ступить ангелы". Показалось занятным, как в классическом романе начала прошлого века, со свойственной жанру назидательностью, соединились абсурдизм и недосказанность. Необычная форма романа выдавала в авторе экспериментатора. Средневековые аллюзии, в очень тонкой прослойке, навевали что-то мистическое. Естественно, захотелось узнать об авторе больше. Интернет, прямо скажу, не пестрит информацией - от сайта к сайту примерно один и тот же текст - книги не переиздаются, библиотека...не мне вам рассказывать. В нашей стране с Форстером знакомы меньше, чем, например, с Лоуренсом или Джойсом, и тем ценнее такие книги, как "Арктическое лето"!

В биографии Дэймона Гэлгута (1963г.р.) ничего не сказано о его личной жизни. Однако, борьба с раком еще в детстве (!) говорит о том, что автор хорошо знает смысл фразы "быть не как все". А за ней стоит одиночество, самосозерцание и ещё много чего. Уже одним этим Форстер был близок ему.

В самом названии книги метафорически выражена её основная идея. Половцев Д.О. в своей работе под названием "Проблема инаковости в художественном мире Э.М.Форстера" говорит: "Путь к душевнои гармонии героями Э.М. Форстера заключается в обретении человеком «цельности», что возможно в контакте с Другим(и) и «примирении» с самим собои[...] Для достижения гармоничного существования героям Э.М. Форстера необходимо перестать жить в «коконах» своего Я; для того, чтобы приити в согласие с «чужаком» внутри себя им нужно «соединиться». Последнее возможно при помощи «двоиного видения», при котором Я способно увидеть Другого внутри себя."

Фрагмент картины "Бесконечная признательность", Рене Магритт, 1963г.

Первая философская задачка от Форстера, близкая, трепещущая, но до конца пока не решенная. Однако, попробую подступиться к ней поближе. Говоря о "внешней" инаковости, Половцев подразумевал конфликт его английской ментальности с мироощущением иностранцев, размышляя о "внутренней" - признавал сосуществование у писателя двух сторон личности, одна из которых воспринимала другую, как чужую. Путешествуя по Индии, Форстер адаптирует свою внешнюю инаковость к существованию в других условиях, он проникается аутентичностью Индии. Прожив много лет в борьбе с самим собою, в страхе перед собственным вторым "я", он принимает его, и все благодаря этой стране. В финале книги Форстер смотрит в зеркало и понимает, что видит "Другого внутри себя". В душе его наступил летений покой, но кругом - лишь монохром северной равнины и ни души.

«Это не я», – подумал Морган, хотя это был именно он. Все в отражении было неправдой, но какое зеркало покажет истину?

"Что значит быть англичанином?" - в контексте жизни и прозы Форстера это не совсем правильная постановка вопроса, хотя еще недавно я так считала. Но после чтения этой книги, думаю, было бы правильнее сказать, что Форстера тяготила приверженность к нации, как к определенному кругу со своими законами . Будучи абсолютным продуктом своей среды, принимавшим статус и все условности английского общества, он тем не менее, стремился к гораздо большей открытости, чем та, что могла дать ему Родина. Англичанин, сын архитектора, воспитанник Кембриджского университета осознает, что он гомосексуален. Для человека тонкой душевной организации, каким нам показывает его Гэлгут, это было не самым легким осознанием. Писателя гнетет не только невозможность познать любовь, но и невозможность открыто писать о том, как это могло бы быть. Это самое "могло бы быть" задало возвышенно романтический тон первым романам Форстера. Ибо познать любовь не только в теории ему довелось уже далеко за 30. Какое-то время он даёт частные уроки латыни, в результате чего знакомится с молодым индусом Масудом, привязанность к которому пронесёт через всю свою жизнь. Форстер едет в Индию со своим новым другом, где вновь испытывает "инаковость". Люди, в словах которых нет и намёка на конкретику, обряды, кажущиеся нелепыми, сны и символы, загадка на загадке. Но братья-англичане тоже не привлекают Форстера - отстраненные, закрытые в собственном мирке - он оказывается где-то между и интуитивно ищет точки соприкосновения. Постепенно его духовные искания "обретают плоть".

Индия пробудила в нем некий архаический анимизм, предрасположенность к мистическому миропониманию

Многие писатели признаются, что написать роман их побуждают вещи совсем неожиданные, будь то подслушанный разговор или случайная фотография. Также и Форстер искал ключевой образ для своего романа, какую-то материальную составляющую, вобравшую в себя те смысли, пока ещё неясные, которые он начал постигать. Решающую роль в этом сыграли архитектурные памятники Индии. Форстер посетил эллорские пещеры и нашёл их "устрашающе грандиозными". Он не отрицал потрясения и чувствовал близость чего-то важного в себе. Он ощупывал взором вековые камни, скользил по хитросплетениям форм и примерял на себя увиденное

Индия напоминала ему, что ни один ответ никогда не будет полным и окончательным. В этой стране имелось так много вещей, ставивших его в тупик, и событий, что невозможно постичь с помощью рационального мышления. Тайна лежала в сердцевине всего, и тайна будет лежать в сердце его романа

Скальный храм Кайласанатха (Кайлаш), т.н. "крыша мира", храмовый комплес "Пещеры Эллоры", Индия

Он нашёл "источник" вдохновения в Барабарских пещерах. "Поездка в Индию" из смутного предчувствия становится реальностью.

Ему не нужна была пышная резьба по камню, не нужны были ни сцены, ни фигуры. Нет, его материалом станут тишина и пустота… иногда, впрочем, наполняемые эхом

Ломас Риши, Барабар, Индия

Что меня удивило, так это то, что Форстер был совершенно чужд эгоизму, свойственному большинству творческих людей. Наоборот, он готов был всецело отдавать себя любимым за крохи взаимности, которую подчас считал химерой. Однако я не упрекну человека в излишнем воображении или наивности. Я, как и он, не знаю наверняка, где она, эта объективная реальность? И есть ли в природе четко вымеренная область сознания, которая является абсолютно действительной? По-моему, в этом же направлении размышлял и Форстер. Не эта ли, наполненная мучительными спазмами сомнений и умопомрачительными взлетами надежд, единственно верная логика сердца, фундамент жизни? А та, абсолютная, реальность - лишь остов, без содержимого? В таком случае, сострадание к Форстеру за этот аспект его жизни можно смело переформатировать в созерцание. А он и считал себя в каком-то роде зрителем, боясь жить и умереть, не оставив следа. Образ, созданный Гэлгутом, напомнил мне образ, созданный самим Форстером: Филип из романа "Куда боятся ступить ангелы". Молодой человек, интеллектуал и эстет, послушный сын своей матери, размышлял о себе в таком же ключе. Мать влияла на Форстера всю его жизнь. Именно мать была тем "препятствием", которые сын не мог переступить на пути к самому себе - это когда, по словам Карпентера "тело и дух едины". Похоронив и оплакав мать Форстер, не без стыда, понял, что свободен.

В романе присутствуют имена известных исторических личностей, таких как Вирджиния и Леонард Вулф, Дэвид Г. Лоуренс, офицер и создатель международного вспомогательного языка Сона Кеннет Сирайт, поэт и философ Эдвард Карпентер, греческий поэт Константинос Кавафис. Каждый из них серьезно повлиял на Форстера, иначе их просто не было бы в этой книге. Так, например, Вулфы были его близкими друзьями, и немало поддерживали отчаявшегося писателя в работе над "Поездкой в Индию". Авторитет Лоуренса в литературных кругах Форстер поддерживал, но на дружбу не решился - Лоуренс снискал славу импульсивеного, вспыльчивого, напористого человека. Он назвал Карпентера "отставшим от жизни псевдомистиком", чем окончательно подорвал зарождающуюся дружбу. Напротив,пребывание в доме Карпентера оставило в душе последнего самые тёплые воспоминания. Свобода, которой было овеяно это место, близость к природе и непритязательная обстановка буквально заворожили писателя. По возвращению домой он начал писать исповедальную повесть "Морис", опубликованную уже после смерти автора.

Так почему 4 балла? Всю первую треть книги, я не могла безотчетно погрузиться в чтение. Я просто "рассматривала фасад". Он был гармоничным и орнаментальным, но ему явно не хватало акцентов. Я нисколько не умаляю достоинств автора, ибо текст строен, насыщен изобразительными оборотами, но мне казался излишне метафоричным, парящим, как гордая птица, в вершинах мысли. А я все ждала какой-то бытовой подробности, банальной мысли, интересной ассоциации, САМОБЫТНОСТИ, сродни лоуренсовской. Ещё вспомнила Каннингема и подумала, чтобы писать ТАК проникновенно о нетрадиционном, автор должен знать об этом не понаслышке. Чтение моё продолжалось, и когда я дошла до знакомства Форстера с Кавафисом, как-то все сгладилось - текст ожил. Я уже не ощущала себя наблюдателем или зрителем. Возможно, сам автор почувствовал уверенность не сразу, и, несмотря на все сопутствующие корректировки книги, скрыть этого не удалось.

Что же касается героев, то мне всякий раз не хватало убедительности в описании. Все тех же пары-тройки небрежных штрихов. Я с трудом представляла себе Масуда. Мне и сейчас трудно решить, так ли он был слабо изображён в романе или, наоборот, Гэлгут смог передать его неоднозначность и загадочность. "Зрелый" Масуд был куда реалистичнее. Ещё было большое количество второстепенных героев, которые совершенно не запоминались. А вот с писателями, личностями неординарными, емкими всегда сложно. Здесь тоже назревает вопрос: сделать их яркими "персонажами" или "очертить" лишь контур, оставив историческими личностями? Может быть, автор просто не стал рисковать? Обошёлся с "культурным достоянием" деликатно.

Как итог, не могу сказать наверняка, единственная ли это художественная биография Форстера в мире, но для русскоязычного читателя она станет основной на сегодняшний день. Этим она уже долгожданна и уникальна! Мне она помогла сориентироваться в некоторых эпизодах жизни писателя, его характере и взглядах. Всецело образ Форстера, как писателя, как творческой личности, на мой взгляд, она не передаёт (а такое вообще возможно?) - акцент сделан на человеческие качества - но заданную тему раскрывает. Лучше браться за "Арктическое лето" тем, кто уже знаком с произведениями Форстера. Если читатель берет книгу "с нуля" вряд ли захочет знакомиться с остальными произведениями Форстера.

А почему только Форстера? Автор Гэлгут! Гэлгут заинтересовал тем, что его заинтересовал Форстер, а итогом стало "Арктическое лето", следствием которой будет не только "Комната с видом", но и "В незнакомой комнате"!

Страдания юных Вертеров-гомосеков мне совершенно не интересны, просто вообще глубоко чужды и непонятны. Пыталась читать, потому что понравилась другая книга Гэлгута, но когда мне предложили повосторгаться крайне живописными яичками, особенно левым, я поняла, что дальше мне читать уже не хочется...