Отзывы на книги автора «Петер Хандке»

"Высшее право - высшая несправедливость.

Право меча: вот уж право, так право!"

Знакомство с творчеством довольного неординарного автора - Петера Хандке - состоялось у меня не так давно. То был роман Петер Хандке - Женщина-левша : красивый, чуточку непонятный, неспешный и "без действия". Вот и в новом романе писатель остается верен своей манере. Не ждите от книги неожиданных сюжетных поворотов и перипетий, насыщенного и плотного действия. Книга так же акварельна, так же воздушна, так же неосязаема и также прекрасна...

Весь роман мы наблюдаем поток мысли главного героя, который называет себя не иначе как мстителем, а повод для мести раскрывает лишь к середине книги. Это поток сознания, непрекращающийся внутренний диалог с самим собой, такими пространными и прекрасными рассуждениями о морали, искусстве, обществе, справедливости, природе. людях - да обо всем на свете. Нет пределов полету его мысли. Как нет здесь места и упорядоченности - напротив, правит хаос и сумятица, и так легко спутать героя с безумцем. Хотя к чему спешить? Он сам поведает обо всем. Когда придет время...

Сразу скажу: повод (предлог) для мести весьма сомнителен, тем более что и мстить он будет (да будет ли? Всю книгу одни лишь приготовления к сему действу - "экспедиции возмездия"...) не за себя, а за другого.

И, несмотря на то, что действия как такового в книге и нет, читается увлекательно, ведь с интересом следишь за тем, хватит ли у героя решимости совершить задуманное. Интрига невероятно возрастает к концу книги, но вот финал запутывает все еще больше: он открыто философский, по-своему, конечно, логичен, но ощущение все равно такое, что автор обвел тебя вокруг пальца. Да, таланта автору не занимать, тем более что Петер Хандке - лауреат Нобелевской премии...

Отмечу и потрясающий язык книги: как же она чудно написана. Переливы и переплетения мыслей, внимание к мельчайшим деталям, острые замечания, яркие образы и не менее запоминающиеся метафоры и эпитеты. В этой книге легко заблудиться, легко потеряться, откликнувшись на зов чего-то там заманчивого, из глубины и так и не добраться до ее смысла, а он, мне кажется, на поверхности: самое страшное - забвение...И наказание, и месть...

"Да где оно, это королевство, что знало бы обо мне?"

"Но сегодня у меня в незапертом доме:
телефонная трубка лежит наоборот
карандаш – слева от блокнота
а рядом – чашка, ручкой влево
повернутая
рядом яблоко, очищенное слева направо
(не до конца очищенное)
Занавески отдернуты с левой стороны
И ключи от дома лежат
В левом кармане пиджака
Ты выдала себя, женщина-левша!
А может, хотела подать мне знак?"
"The Lefthanded Woman”

Я не пойму, чем так притягательна эта книга. В ней всё просто и чисто, не в смысле "простота - хуже воровства", а в том смысле, что отсечено всё лишнее и оставлены именно те слова, что передают именно то настроение одиночества, именно то чувство незащищенности в мире и любви, с которым человек всегда один на один, как с болезнью или смертью.

Такой аскетизм, минимализм в выражениях и такое точное попадание в настроение читателя (в моё точно), когда книга не отпускает сразу, мысленно к ней возвращаешься.
Петер Хандке - австрийский писатель и драматург, сценарист - стал лауреатом Нобелевской премии по литературе 2019 года с формулировкой "за влиятельные работы, в которых с лингвистической одаренностью исследуются периферия и своеобразие человеческого существования".
На примере этой небольшой повести я полностью согласна с данной формулировкой.

Молодая женщина, как называет ее автор, ее восьмилетний сын - мальчуган, муж Бруно, соседка с собакой, шофёр и артист все живут, испытывая одиночество. Они от него даже не страдают, они его приняли как данность своей жизни.

Темнота, ощущение холода в ноздрях, и не с кем словечком перемолвиться. А как-то ночью я услышал вой волков – чуть ли не с радостью.

Может быть поэтому так естественно и спокойно воспринимается расставание супругов при сохранении нормального человеческого общения и определенной заботы друг о друге.

Повесть невозможно с чем -либо сравнить. Слово за словом, предложение за предложением нанизывается в общий сюжет. Я вижу молодую женщину, мальчугана, подругу Франциску, актера, издателя, проходящую соседку, которая часто поднимает глаза, чтобы заглянуть в окно к главной героине. Подробно описывается мебель, стремянка, ручка, каждый предмет и кажется, что этого мало для повести, но они все важны, как и умение или неумение видеть цвет, чувствовать запах.

Вот еще грустный эпизод, в котором мало кто захочет себя узнать, а вокруг кажется узнаем многих.

Франциска показала на книжицу.
– Эта утка – единственный герой комиксов, которого я допускаю в класс. Я даже настаиваю на том, чтобы дети читали ее грустные приключения. На примере этого невезучего утенка они больше узнают о формах бытия, чем в реальной действительности, – они ведь живут в обеспеченных семьях, владеющих домами и участками, вся жизнь этих семей в том, чтобы подражать героям телефильмов.

Когда нашла в повести объяснение, почему так названа книга, то сразу всё стало на свои места. Быть левшой в данном случае это не быть как все, не предать себя, не дать себя унизить, быть мечтательницей, что означает не витать в облаках, а быть собой.
Героиня невольно стремится выбрать мужчину, похожего на своего отца, в чем-то чудака и неловкого в быту и умеющего видеть важное в жизни, видеть человека рядом.

– Нет. Я не хочу быть счастливой, разве что довольной. Я боюсь счастья. Мне кажется, я не выдержу счастья, голова не выдержит. Я сойду с ума или умру. Или кого-нибудь убью.

Несмотря на лаконичность, даже скупость в выражениях эмоций, книга написана с любовью и дарит надежду. И при этом книга для меня оказалась необыкновенно теплой и оставила дивное послевкусье.

Поселок лежал в утренней мгле; только что потухли уличные фонари. Молодая женщина неподвижно сидела за письменным столом.

Я пожалуй не хочу, чтобы кто-то в подражание написал что-то подобное. Боюсь, что повторение будет уже неинтересно. И посоветовать книгу не решусь, решайте сами.

«Так все вместе, каждый на свой манер, продолжают эту будничную жизнь – кто с раздумьями, кто без оных; жизнь словно бы идет своим чередом – ведь даже в самые роковые минуты, когда все поставлено на карту, человек продолжает жить, как если бы ничего не стряслось».

"Я не хочу быть счастливой, разве что довольной. Я боюсь счастья. Мне кажется, я не выдержу счастья..."

Медленно тянущееся произведение, в котором не происходит ровным счетом ничего, понять взаимосвязь нескольких событий тоже представляется невозможным: время, кажется, остановилось, а логика исчезла за ненадобностью и неприменимостью в обыденной жизни. Череда странных встреч и не менее странных расставаний, ноль эмоций, притом что главная героиня (Марианна) у нас все-таки женщина...Отталкивает мужа (Бруно) и отдает его другой (Франциске), сама устраивается на работу к Издателю, который видит в ней. очевидно, будущую любовницу. Здесь запуталось все и вся, здесь жизнь как калейдоскоп из ярких кадров, абсолютно лишенных смысла...

Любовь - зачем? Есть работа, самоуважение, гордость (или то - гордыня и напрасное самообольщение своей силой или же глупостью?). А главное - есть 8-летний сынишка...

В книге не происходит ровным счетом ни-че-го, но это и не важно, не в том автор видит свою сверхзадачу. Весь фокус для меня лично на первых страницах и даже на первом абзаце книги: героиня что-то делает по дому, а рядом ее сынок учит уроки. Вот оно - самое главное. Во оно - счастье. И слова, вынесенные в эпиграф к рецензии, показывают, как же мы заблуждаемся по жизни, не замечая того, что единственно в ней важно. Не в мужчинах было ее счастье, не в любви и даже не в работе...

Нобелевскую премию по литературе Петер Хандке получил в 2019 году  за: "влиятельную работу, которая с помощью языковой изобретательности исследовала периферию и специфику человеческого опыта."

В повести "Женщина-левша" никакой особенной языковой изобретательности не наблюдается. Зато наблюдается попытка психологического влияния на читателя. Попытка, на мой взгляд, не совсем удалась, но тут чувствуется потенциал. Есть в авторе изюм. Есть.

Безоговорочно размазать читателя по асфальту (возможно) не позволил объем. Негде было развернуться. Но особый стиль автора угадывается, он есть, но в данном произведении недостаточно ярко выражен.

Мне есть с чем сравнивать, когда-то я читала у автора "Долгое возвращение домой" и это был тот самый восторг и удовлетворение, которое я люблю чувствовать после прочтения. Такое изысканное послевкусие. Вот сейчас пишу и понимаю, что снова хочу прочувствовать тот текст. Почти прустовская история, истинное удовольствие и наслаждение. Литература, достойная Нобелевской награды.

Вернёмся к Женщине. Мне нравится как Хандке выбирает имена своим творениям. Ты никогда не догадаешься по названию о чем книга) "Женщина-левша" - не о девушке, которая пишет левой рукой. "Страх вратаря перед одиннадцатиметровым" - не о футболе )))

Хандке исследует человеческую душу, ищет место маленького человека в мире, например, он размышляет о том, чего может добиться женщина, будь она одинокой. И вообще что есть одиночество и как оно влияет на личность. Автор владеет самыми главными качествами успешного писателя (на мой субъективный) - наблюдательность и умение выразить свою мысль в словах.

Инструменты, которыми пользуется автор в этой повести я уже где-то встречала, они не новы. Но не стоит делать выводы о творчестве автора по одной этой малышке в 100 страниц оргомным шрифтом. Я поняла, что автору нужно место, чтобы размахнуться. Попробуйте взять что-то более масштабное для знакомства)

Хорошо начинать новую книгу, отринув предубеждения и абстрагировавшись от ассоциаций, но эти господа и дамы на редкость назойливы, «ты их в дверь — они в окно». С первых же страниц «Медленного возвращения домой» Зоргер представился мне чем-то (кем-то) средним между В.А. Обручевым и господином Зоммером . Обручев — понятно, почему: крепкий и прагматичный геолог высокого полёта, умеющий зорко видеть внешнюю и внутреннюю красоту земли, её слоистую историю. Почему Зоммер? Не из-за одного же созвучия. Зоргер тоже бежит людей и natura morta ему куда милее, а всяких утомительных человечков он предпочитает пропускать мимо ушей, лишь бы его оставили в покое.
Наверняка «виноват» в этом Север, его молчаливые просторы, требующие лишь ответного молчания да на совесть делаемой работы. Видимо, он и располагает к предложениям длинным, как полярная ночь, нет, ну это же никакого дыхания не хватит, чтобы дочитать в один присест.
Эмоции тоже как будто подморожены. Единственная при чтении — слабое удивление, когда в жемчужной серости плавно текущих равнодушных непрерывных строк вдруг полыхнёт беззвучным чёрным огоньком слово «сволочь» или кольнёт чужеродными углами стеклянный кубик слова «супермаркет». Не к месту они кажутся в этом мобидичьем величии. Будят внутреннего редактора, который только-только умиротворённо задремал, и он сердито бурчит:
— Ну чтооо это такое?.. Бесчисленные «который», «что» и особенно «являя собою». И нелепые кавычки. И все эти «исключительно только», «по большей части все», «общий для них для всех», «жестяное металлическое». Бррр! И в последующих произведениях, я уж тебе, читатель, сразу скажу: «обставшие», «каковой» и «таковой», «произведено расследование» и знаменитая «другая альтернатива». А вот ещё словцо: «реальничующие» О_о
— Заткнись, зануда.
— А повежливее можно?
— Можно. Прямо словами автора:

…умолкни, человек. Да пребудет время умолчания

А вот фиг...

Откуда ты знаешь, может, Хандке это нарочно. Для таких придурков, как ты. Я вот тоже недоумевала, как раз вплоть до «обставших» — а на этом слове полезла выяснять год перевода или хотя бы написания. И что?
«Медленное возвращение домой» (1979)
«Учение горы Сен-Виктуар» (1980)
«Детская история» (1981)
«По деревням» (1981)
Недоумению моему нет предела. И то ли это Хандке специально-архаично вычурничал, то ли перевод стилизован с какими-то непонятными целями. И поэтому надо научиться пропускать такие словесные загибы мимо метафорических ушей, чтобы получить удовольствие от строк художника (и здесь это слово в обоих смыслах равноправно выступает). Тогда откроется тебе вся прелесть «кирпично-красного цвета ивовых веток, как на картинках», «пересвеченного света», чудесной речи о лице земли и названиях урочищ (эпизод с Зоргером и Лауффером на аэрофотосъёмке) — своими глазами ты увидишь место, где Земля закругляется. И себя увидишь — как Зоргер, который «увидел себя одним всё ещё осенним утром за собиранием чемодана». Немного тревожно и досадно за него становится. Есть ощущение, что он «завис». Не так страшно, как папа Арсена из Цифрового , а в более мягком варианте, наверняка знакомом многим из нас — я бы назвала это «с носком в руке»: сидишь на краю кровати в процессе ежеутреннего одевания и тормозишь; один носок на ноге, другой в руке, глаза куда-то внутрь черепа повёрнуты, пауза длится, шарики крутятся вхолостую…
Зоргер бесконечно богат красотой мира и бесконечно беден чувствами. Некоторые страдают от дефицита внимания, а у ГГ острый дефицит внимания к окружающим, он в реальной жизни этакий мигрант внутрь самого себя.
И очень странным выглядит переключение с первого произведения сборника (не могу считать это тетралогией, натяжка это 80 lvl, на мой взгляд) на «Учение горы Сен-Виктуар», где автор, теперь выступающий от первого лица, наоборот, полон интереса к окружающему и живописно (опять же двойной смысл!) о нём рассказывает. Речь идёт и об обстановке в Германии — в Третьем рейхе — перед войной, и здесь возникает ощущение выморочности и неправоты, внезапной ненависти к стране — не у читателя, у автора. К счастью, ему удаётся воспользоваться магией зазеркалья и сделать спасительный шаг в обратном направлении — из картины в реальный мир, на этом полотне изображённый.
И это — лучшая часть и произведения, и сборника. Просто отличная. Читала с постоянным чувством признательности, какой-то благоговейной благодарности: за то, что дали мне посмотреть на земные красоты глазами настоящего мастера кисти и вдохновенного рассказчика. Отдельное спасибо — за рассуждение об учителях и о том, что у многих есть, наверное, такой свой «дед».
«Учение горы Сен-Виктуар» завершается очень плавно, неспешно — мотивом кружения. Меняющиеся со временем года голоса птиц «заставляют невольно думать о медленно вращающемся звёздном небе». Кружение ветвей, деревьев, воды в пруду… в итоге — течение времени, которое мы будто видим в его материальном воплощении.
В «Детской истории» язык автора вновь меняется (а для меня, замечу в скобках, при любом раскладе это показатель мастерства). Некоторую тоску навеяли роменроллановская манера изъясняться намёками, умолчаниями и иносказаниями, а также залповая вспышка ненависти автора к новоязу, «дармоедской речи жестяного века» (а сам-то, хмыкаю я). Да и выведенная в самом начале идея ребёнка как оправдания неучастия в общественной жизни уже у кого-то читана, кажись, у Кортасара :)
Сама же история приятно удивила тонкой безжалостностью, разъятием смутных недовольств и скрытых побуждений на анатомически точные составляющие. Педагогичность происходящего может быть крайне спорной, но в верном диагнозе ситуации автору не откажешь — равно как и в предлагаемом «лечении»:

...продолжать жить как прежде, оставаясь в своём кругу, в котором ребёнок — играет, взрослый — работает и присутствует по мере сил, и оба они, ребёнок и взрослый, равноправные собеседники, при этом ребёнок — «ребёнок», а взрослый — «взрослый», когда один обходится без умничанья, другой без сюсюканья…

Многие читатели обратили внимание — чаще неодобрительное — на слово «ребёнок» (с исключением пола). Понятно, что есть языковые особенности, но мне кажется, что это переводит и «ребёнка», и «взрослого» в ранг категорий (может, даже философских). Отдельные оттенки составляют мужской подход и внутреннее сопротивление ГГ повторения в ребёнке матери, поиск отцом-одиночкой общего с дочерью, а не разделяющего их.
Автор в этом произведении, надо заметить, умолчаниями владеет виртуозно. Особенно это было заметно в диалоге мужчины с учителем… или учительницей? из текста этого не понять. Хандке последовательно именует этого бесполого и ненавистного ему педагога: а) ответственная за детей персона; б) учительствующая персона; в) визави; г) представитель обучающего персонала; д) и просто «особа» :)
Очень интересно освещены в «Детской истории» проблемы двуязычия и вообще языковой среды, житья «на два дома» и две страны. Подкинул Хандке, спасибо ему, пищу для размышлений. И отдельное ему спасибо за выражение «время назначения» — это роскошно.
И хорошим таким уже бонус ноября казался, да вдруг — на тебе! — «По деревням». Стилевая чересполосица, ложная многозначительность, стремительно скатывающаяся в откровенный абсурд, прямое издевательство над лохом-читателем и, самое неприятное, самолюбование автора: я и так могу, смотрите, людишки (вспомнился Пелевин с его, не к ночи они будь помянуты, Числами, после которых я на десять лет крест на авторе поставила).
Всё «деревенское» напоминает побочную пьесу в фильме «Театр» (Being Julia, 2004) — ту, на которую Джулия Ламберт идёт, чтобы посмотреть на протеже Тома Феннела, как бишь её… а, Эвис. Те же раскрашенные лица, ломаные жесты, взмывающие под колосники жестяные голоса, обрушивающие на зрителя/читателя камнепад бессмыслицы. «Старая выпивоха», как сама себя характеризует комендантша, выражается, словно персоны Серебряного века — и это самое простительное в псевдопьесе… Почему «псевдо»? Уверена, что никакой постановки «По деревням» не светит. Хотя бы потому, что финальный монолог Новы не сможет выучить никто. Даже в трезвой памяти и особенно в здравом уме :D
Увы и ах, среднюю арифметическую положительную оценку сборнику четвёртая его часть весьма подкосила.

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Тетралогия, вопреки ожиданиям, не цикл произведений, объединенных общим сюжетом или сквозными героями. Все книги в ее составе автономны, "Учение горы сен Виктуар" не составляет исключения. Однако после тяжко депрессивного "Медленного возвращения домой", второй роман читается удивительно бодро. Не роман в привычном смысле, скорее сборник эссе, объединенных фигурой автора.

Хандке выраженный синестетик, рассказывает о своем восприятии живописи, главным образом пейзажной, и собственно о ландшафтах - главном источнике восполнения жизненных сил. Его синестезия ориентирована на восприятие света, цвета, перепадов высоты, взаимного расположения предметов в пространстве относительно друг друга и наблюдателя. То есть, уже одно нахождение в месте, которое внутренний наблюдатель рассказчика оценивает как совершенное, хотя бы девять человек из десяти не нашли в нем ничего примечательного, способно оказать действие, описанное Глебом Успенским в рассказе "Выпрямила".

Писатель отличается от обывателя в том числе и тем, что умеет так рассказать о вещах, которые находит интересными и важными, чтобы последний проникся, хотя бы отчасти, его пониманием предмета. В "Учении..." много о живописи Сезанна и кое-что о Курбе (нет, не те картины, о которых вы, возможно, подумали - жанровые сцены из жизни крестьян и шахтеров). Живой отклик в моей душе вызвал рассказ о собаках - никакого мимими, сбившиеся в стаю твари, встреча с которыми может представлять для одинокого путника не меньшую опасность, чем столкновение с шайкой местной гопоты.

В начале сказала, что связь между произведениями Тетралогии отсутствует. На уровне сюжета и героев это так. Но теперь вспомнила об одном сквозном мотиве "Медленного возвращения...": множество фигур, окружающих портрет героя, как в некоторых карточных колодах рисуют Джокера в окружении уменьшенных изображений дам и королей. Вот этот образ в "Учении.." присутствует. Рассказчик в окружении множества ландшафтов. Человек в пейзаже.

Чего невозможно не заметить и не отметить, так это великолепный русский литературный язык (хвала переводчику!). Масса визуально-материальных образов, высокая наполненность красками и оттенками, запахами, ароматами и фимиамами, природно-геометрическими формами и звуко-шумовыми пятнами. Точность и обилие деталей описываемого Хандке мира — как у непревзойдённого Золя! Невероятная плотность мелочей, буквально присутствуешь в описываемом автором месте, и видишь и рассматриваешь, наблюдаешь и созерцаешь вместе с ним те пространства и виды, о которых он рассказывает с фотографической точностью. И если первая часть тетралогии «Медленное возвращение домой» грешит переусложнёнными литературными формами, засилием многажды сложносочинённых и сложноподчинённых предложений, сидящими друг на друге причастными и деепричастными оборотами и другими невероятно удлиняющими читаемую фразу и размывающими сокрытые и так непростые смыслы формами, то вторая книга «Учение горы Сен-Виктуар» уже представляет собой неспешное гармоничное созерцательно-философствующее путешествие автора по местам, где жил, черпал своё вдохновение и творил Сезанн, с таким вкусным авторским писательским языком, что постоянно облизываешь перелистывающие ридерские странички собственные пальцы.

Часть третья, «Детская история», в литературном смысле скорее похожа на дневники, однако написанные не героем повествования, а неким третьим лицом, извне наблюдающим историю семьи в связи с появлением в ней ребёнка (мы знаем, что это девочка, но автор так до самого конца рассказа и предпочитает называть детского персонажа просто Ребёнком) и описывающим читателю все метаморфозы и аберрации в этой семье происходящие. И хотя довольно много внешнего событийного ряда (изложенного в манере школьного сочинения на тему «Как я провёл этим летом»), однако понятно, что основным и главным в этой части (как, собственно и во всей тетралогии) является внутренний мир отца, сопровождающего своего ребёнка по жизни верно и подданно.

Зато четвёртая, заключительная часть книги — «По деревням» — исполненная в форме драматического произведения, погружает нас с головой и совсем без запаса кислорода в мальстремную пучину сложно понимаемых и трудно передаваемых смыслов — prosche podyskat kakoe-nibut alyapovatoe sravnenie tipa marsch-broska po eksistenzialnomu bolotu da s polnoy vykladkoy ili liybuiy druguiy polunelepuiy bessmyslennuiy sumyatizu v stile Gorana Petrovocha, Tomasa Pinchona, Markesa i vsyakih tam prochih d_j_o_y_s_o_v — v obschem sovsem pustaya dlya menya zakovyka poluchilas. Такая литературная иллюзия образовалась, сплошное продирательство сквозь бурелом и валежник, подъём на сопку по сплошному стланику, этакая ходьба пешком по шпалам, когда на каждую наступать слишком часто, а через одну — скакать приходится... То ли много_образие, то ли совсем уже без_образие...

Вместе с тем, это явная акварель — с её размытостью образов, с мягкостью цветовых переходов и некоей воздушной очерченностью портретов. Особенно акварельно выглядит, опять таки, книга первая — повествование о исследователе земель Зоргере наполнено бесформенными образами внутреннего мира героя (хотя описания северных арктических пейзажей безупречны и проникнуты той самой особой энергетикой Заполярья, которую Джек Лондон точно и ёмко назвал «Белым Безмолвием»). Правда, описания сезанновской сен-виктуаровской местности выполнены с фотографической точностью скорее масляными красками, однако третья и четвёртая части вновь окунают нас в бессмысленные акварельные тона — такое вот разношёрстное итоговое полотно из четырёх отдельных картин, в общем и целом составляющих нечто одно целое... Нечто...

В общем и целом осталось только сокрушённо вздохнуть и ещё раз констатировать, что никак не складываются у меня отношения с австрийской литературой, как будто разным воздухом дышим...

Очень аскетичная, строгая книга. От нее веет холодным влажным ветром, пробирающим до костей. Кутаешься, отчаянно дышишь на замерзшие пальцы, придерживаешь то и дело соскальзывающий капюшон. Порой впустую скользишь по блестящему льду, шаги порывистые, но бестолковые. Глупость это все – бороться со стихией. Но ты – человек. Сердце стучит, кровь мечется по венам. В возбужденной голове - ты уже дома, открываешь ключом привычную дверь, влетаешь в привычное тепло, дергаешь ногами, сковыривая ботинки, извиваешься спиной, чтобы избавиться от промерзшей куртки. Потом пошлепаешь в носках ставить на плиту чайник, уронишь пару-тройку спичек, зажжешь огонь и выдохнешь…

Кто такая эта Марианна, я толком не поняла, но думается, что к своей чашке чая она долго бежала с уличного мороза. Погруженная в обыденное одиночество, она забыла дорогу домой – к себе, как когда-то забыл и старый, добрый, сказочный Кай.

Здесь нет героев, есть лишь их пунктирные силуэты. Я пробовала добавить из палитры воображения красок, но прижились лишь черный, серый, белый… Разве что шампанское в конце чуть искрилось и серебрилось.

Марианна – обычная необычная, банальная небанальная, яркая неяркая. В ней мало непонЯтного, но много непОнятого. Взрослая, решившая послать пыльный брак ко всем чертям – мягко, терпеливо и на изысканном французском. Есть трагедия в том, что в 30 лет - ты уже не ребенок, способный легко и искренне отлупить разрушителя песочного замка розовым пластиковым совочком. Нет груза норм и моралей. Лицом к лицу – малолетний гадкий преступник и сопливый, но справедливый пострадавший.

Марианна так не умеет. Вежливые реверансы, расшаркивания, приветственные взмахи перемешиваются с чувством вины, обидами, жалостью… И понятно, что она – натура сильная, но сомнение крадется… Зачем эти чистые занавески на окнах? К чему бесчисленные покупки консервов? Откуда сдержанность фраз? Почему на столе развалилась старая печатная машинка?

Повесть пропитана одиночеством, как новогодняя скатерть застывшим майонезом, ороговевшими крошками, перегаром пролитого алкоголя… Смотришь на все это утром, и гадко, так гадко, что первое, самое важное время начала чудес ты упустил. Ты слушал пургу, нес пургу, пил пургу… Оставь уже прошлогоднюю селедку под шубой в холодильнике, натягивай свитер и джинсы, иди промерзай до костей, а потом ищи теплый дом с уже горячим чайником.

Спустя N лет после окончания университета я впервые заностальгировала по alma mater. Журфак – это такое особое место, где на сотню баб – всего десяток мужиков. Где полуночные пьянки, а потом на пары после обеда и до позднего вечера, а «кто помнит март – тот в нём не жил». Короче, было круто. А ещё журфак – это нереальные объёмы литературы по программе. Не только русской и зарубежной, но ещё и древнерусской, и античной, и ваще какой там только не было. А где большое количество литературы – там что? Правильно, бессонные ночи в разной степени успешности попытках дочитать. Конечно же, не обходилось без «аааа! Через час зачёт, а у меня ещё половина программы не прочитана, потому что я случайно отключился в 21:00 над Улиссом». Выручали друг друга как могли. В основном – краткими пересказами и анализами прочитанного в коридоре перед аудиторией. Причём эти анализы и пересказы звучали одинаково и из уст отличниц-зубрилок, и из уст раздолбаев в общих предметах, но безусловных акул пера в будущем. То есть каждый раз возникало ощущение, что перед вами – некая смесь из Шуры Каретного и гопника с Чкаловского, который по необъяснимой причине прочёл от корки до корки и даже проанализировал, к примеру, «Соборян» Лескова.

Долгая прогулка – вполне себе тянет на учебный семестр на журфаке по многим параметрам. И усталость к концу года такая, что просто хочется, чтобы всё это поскорее закончилось. Поэтому я представила себе, что ноябрьский бонус – это задание на контрольную (тем более, что «Тетралогия» вполне тянет на какую-нибудь книгу из программы). Вот что из этого вышло.

Дальше...

Часть первая. Накануне. Внутренние монологи с совестью.
Ой, надо новый альбом Дельфина послушать. Енот, не отлынивай, читай. Блин, дурацкая реклама в метро! Отвлекает этот бубнёж, не могу читать. Очень сложная книга, надо сосредоточиться, а у меня не получается. Енооот! Давай, сроки поджимают. О нет! Опять столько работы!.. И домой уставшая приду, сил нет совсем. Ну можно я завтра с утра дочитаю? Нет, блин! Времени нет! Ты так дооткладываешься до дедлайна. Что потом судьям нести будешь?! Лааадно… Ну только вот сначала генеральную уборку закончу и обед из трёх блюд + десерт. НЕТ! Енот, сядь и читай! Пока не дочитаешь - спать не пойдёшь. Окау… :\

Часть вторая. Совсем накануне. Кто эти люди? Где мои вещи?
- Слушайте, блин, три часа до дедлайна. Я дочитал, но ничего не понял.
- Чо это было-то? О чём в рецензии писать?
- Короче, смотрите. Первая часть. Странный мужик занимается геоисследованиями на севере Северной Америки. Спит с индианкой, разговаривает с кошкой как с равным себе, считает своего коллегу своим вторым “я” и альтер-эго. И он такой учёный, что вроде бы как для себя - сам пишет, что его исследования нафиг никому не нужны. Потом он возвращается домой, долго и муторно рассказывает про соседей, свои отношения с ними, продаёт дом и собирается путешествие “по волнам своей памяти” - типа в те места, где прошло его детство и прочая ностальгия. В общем, самая, наверное, сюжетная часть из четырёх. Во второй части там про проблемы с восприятием цвета - точнее, там проблем с восприятием особо нет - скорее, необычное восприятие цвета просто. Там сюжета особо нет - мужик движется к горе, которая была у Сезанна. Много про полотна разные - как в картинной галерее прям. Рассуждения и бла-бла-бла. Короче, самая рассуждательная часть из четырёх, наверное. Хотя четвёртая тоже вполне себе. В третьей части про то, как у мужчины ребёнок родился. Ну в смысле не у мужчины, а у его жены, но один фиг всю третью часть такое ощущение, что ребёнок всё-таки родился у самого мужчины. Потому что жене как-то пофиг - она продолжает работать, а вот у мужика жизнь меняется. Вот и доказывайте потом, что мужчинам всё равно, сын или дочка. Тут чувак, короче, из-за дочки вообще всё бросает. Ну и рассказывается, как их отношения развиваются, как тип растёт вместе с ребёнком, как они там переезжают, как он её воспитывает. Ещё про то, что с женой как-то не очень сложилось. Как мне кажется, самая человечная и интересная часть из четырёх, потому что там психологизм и вообще. А в четвёртой части вообще хрен пойми что происходит. Какие-то сёстры-братья, дети с палкой, комендантши, маргиналы со странными именами, ипотеки, собственные бизнесы, магазины и хренова туча рассуждений пространных.
- Ну это… Давайте хоть полистаем перед дедлайном - в памяти освежить. Потому что фиг его, о чём рассказывать и как это анализировать.

Часть третья. Вариации на тему контрольной.
Так, ладно, перед смертью не надышишься. Надо о чём-то писать. О чём? Яничегонипонял? Так поставят же 0,5 - и адьё! Это великая книга, в ней столько смыслов, но автор дурак, который плохо излагает мысли, поэтому я ничего нипонял? Не, так тоже не пойдёт. Глубокий анализ в виде школьного сочинения? Конечно, уже бегу, волосы назад. Во-первых, соображалки не хватит и апофению до таких размеров не развить. Во-вторых, скажут, что скучно и получу 1,5 в лучшем случае. Однако, лучше, чем ничего. Но нет, потому что во-первых. Творческую рецензию? Может, в стихах и картинках прям? Ага, щас! Бери больше, кидай дальше. Художника обидеть может каждый! Не оценят же всё равно. Что же делать? Что же делать?

И вот они, все четверо, сидят, смотрят на меня. В шапочках этих своих блестящих. Наверняка подозревают, что не знаю, о чём писать, ага. Вот сто пудов эти их шапки экранируют мои мысли - то-то недобро они поглядывают. Один - прям как-то с нескрываемым интересом, смешанным с пренебрежением. Второй даже и как будто сквозь меня смотрит мечтательным взором, словно о дальних странах размышляет. Вот женщина разве что почтенная серьёзно глядит, с сочувствием даже. А четвёртого вообще не разберёшь - “он - бог, от него сияние исходит” - отсвечивает, не видно, куда взгляд падает. Да уж, ввязалась. Но отступать некуда.

Что же делать? Что же делать? Коллега вот недавно историю рассказывала, как пришла на экзамен неподготовленная, и долго с умным видом писала на листочке с ответом номер билета и вопросы из него. Преподаватель минут 10-15 сидел, а потом объявил, что всем, кто хоть что-то писал, поставит 4 автоматом. Вот уж подвезло так подвезло!.. Может, и у меня прокатит? Хотя нет, у этих не забалуешь - не прокатит. Ладно, была-не была! Набросаю хоть план-конспект. Авось по нему что-то наболтаю хоть на двоечку.

#книги_не_для_всех #на_сложных_щщах #трудности_перевода #гг_эгоцентрист #четыре_слова_про_себя #литература_для_интеллектуалов #злые_вы_уйду_я_от_вас #проблемы_коренного_населения #мысли_вслух #немного_об_энтропии #давайте_поговорим_обо_всём_понемногу #вот_о_природе_например #а_вот_ещё_и_об_искусстве #и_вот_абсурда_вам_чутьчуть #отцы_и_эти #папина_дочка #мамаша_кураж_и_её_дети_возвращение #по_деревням_по_ресторанам #пятно_за_полотном #я_стою_у_ресторана_замуж_поздно_сдохнуть_рано #нагоромождение_смыслов #давай_напишем_чтонибудь #о_братьях_наших_меньших #я_разбираюсь_в_живописи #а_ещё_в_воспитании_детей #и_ещё_я_немного_мизантроп_и_интроверт #учение_дона_горехуана #перепьеса #все_умрут_а_я_грейпфрут

Часть четвёртая. Почему так мало?!
Ээээ! Ну вы чо?! Я ж старался! А чо так мало?! За что? Поясните! Говорил же - художника обидеть может каждый. Думаю, Петер Хандке бы со мной согласился.

История совершенно ни о чем. Пустые, скучные, абсолютно невыразительные персонажи-манекены, которых автор постоянно перемещает, чтобы создать иллюзию того, что они живые. "Молодая женщина подошла к окну, посмотрела, потом села, потом встала" - весь текст как набор бессмысленных действий. Главная героиня - это "молодая женщина", ее сын "мальчуган", еще есть "продавщица", "шофер", "издатель"... Действия у них бессвязные, "кто в лес, кто по дрова":

Шофер, сидевший с ней рядом, сделал движение, словно хотел вцепиться ей в волосы, но опустил руку.
Издатель стал на колени перед продавщицей и принялся целовать ей палец за пальцем.
Шофер показывал всем по очереди фотографии, которые достал из бумажника.
Франциска сказала продавщице:
– Почему вы не вступите в какую-нибудь партию?
Продавщица промолчала, но внезапно обняла Франциску; та высвободилась и сказала, глядя на Марианну:
– Одиночество служит причиной самой леденящей, самой мерзкой боли – боли, вызванной призрачностью твоего существования. И тогда нужны люди, которые доказали бы тебе, что ты еще не окончательно потерял человеческий образ.

Герои совершают бессмысленные действия, ведут бессмысленные диалоги, смеются над несмешными вещами. Чем дальше, тем больше убеждаешься в их неадекватности. Но знаете, оказывается, про неадекватность интересно читать лишь тогда, когда речь идет о крайних ее проявлениях: о психах, маньяках и т.д. Персонажи этой книги уныло неадекватны.

Да, я же не сказала, о чем она. Муж главной героини приезжает из командировки. Они проводят вместе ночь в гостинице, после чего она спрашивает у него: "Ты же уйдешь от меня?" Он говорит: "Ага". Тогда она рекомендует ему жить у ее подруги, т.к. та живет одна. Он уходит. Предполагается, что женщина начинает свободную жизнь после расставания с супругом, но по тексту это не ощущается вообще: села, встала, поела, поработала, ушла, пришла. Фонтан эмоций, фейерверк чувств, вызывайте пожарные расчеты.

В принципе, можно, конечно, сделать очень умное лицо и найти десяток-другой глубинных смыслов в этой книге, но всё это будет попыткой натянуть сову на глобус. Таким манером можно и в инструкции к аспирину отыскать философские подтексты. Только зачем?