– Все по-прежнему, мам. Ни мужа, ни детей. Теперь еще и с работы уволили.
– А этот твой кавказец?
– Какой кавказец? Господи, это ты откуда взяла? Опять Катя?…
– Не злись на нее. Мы все переживаем за тебя. Даже папа. Он, конечно, не в восторге, что это черн… Ну, в смысле… Ну, у них же совсем другой менталитет и вера… Но если ты его любишь…
– Мама, он армянин. Они христиане. И у нас с ним ничего нет.
– Да? Ну, слава богу. Папа говорит, взял бы тебя уже хоть кто-нибудь, но ведь ни один нормальный мужик твои закидоны терпеть не станет.
– Какие закидоны?
– Посуди сама, – Нора Альбертовна пододвинула табуретку и уселась напротив, перекинув полотенце через плечо. – У тебя ужасный характер. Ты взбалмошная, вредная. Половину всего делаешь просто назло. У тебя дома шаром покати. Не готовишь. Ты занавески стирала хоть раз?
– Я не хочу быть домработницей! – Кира упрямо задрала подбородок.
– Тебя никто и не просит! Это твой дом, а не чей-то чужой. Неужели тебе самой в нем уютно? Это нормально – заботиться о ком-то. Понимаешь? Думать о ком-то, кроме себя. А ты по-другому не умеешь. Тебе скажи слово поперек – и все. Все предатели. Рубишь с плеча, портишь отношения и вычеркиваешь человека из своей жизни. Даже не утруждаешь себя задуматься, почему человек поступил именно так.
– А зачем задумываться? У меня одна жизнь, и я не хочу делить ее с тем, кто может меня подставить