Глава 1

Утро в семье Казюлиных началось со скандала. Они в последнее время стали слишком уж частыми гостями у молодой пары. После переезда Козюлиных на новое место цапаться стали буквально каждый день, иногда и не по одному разу. И ведь ничего не предвещало, скандал разгорался на пустом месте. А повод к сегодняшней ссоре был и вовсе самым ничтожным.

Муж Казюлин, отзывавшийся на звучное имя Сильмариллион, сокращенно Сил, так спешил успеть вовремя на работу в свой офис, что, надевая брюки, заметно нервничал. Он так отчаянно хотел попасть ногой именно в нужную штанину, что случайно ударил тумбочку, которая была дамой пожилой и впечатлительной. А тут и вовсе тяжко пошатнулась от нанесенного ей оскорбления и в знак протеста немедленно выплюнула из себя все, что до того было укромно скрыто в ее отполированных внутренностях.

На полу немедленно оказались огрызки карандашей, стертые и окаменевшие ластики и, как это ни странно, альбом в кожаном переплете. Он открылся на первой странице, и стали видны открытки с занятными картинками на них. На одной открытке хорошенький кудрявый мальчик протягивал своей подружке в нарядном фартучке корзину, полную отменных спелых слив.

Надпись, сделанная внизу затейливой вязью, гласила: «Кушайте наши сливы, будете очень красивы». Чуть ниже было указано название улицы «Большой Казачий переулок, лавка купца Порфирова». Видимо, это была своеобразная реклама лавки зеленщика, расположенного когда-то по этому адресу.

Супруги посмотрели на альбом, потом встретились взглядом друг с другом. Это послужило своеобразным знаком к последующей за ним ссоре.

– Тьфу ты! – тут же возмутился Сил, словно и не он был виноват в происшествии, и строго взглянул на жену: – Что это тут такое валяется?

Жена его, основательно вздрюченная с утра придирками супруга, а именно: пригоревшей и одновременно оставшейся слишком «сопливой» яичницы, несвежими тостами и неправильным клубничным джемом, «он не такой, как был у бабушки», – и так из последних сил сдерживалась, чтобы не наговорить любимому всякого разного. В частности, ей хотелось напомнить и о том, что это сам Казюлин вытащил из чулана эту древнюю тумбочку, хромую на одну ногу. И клятвенно обещал, что лично отреставрирует ее.

«Это же XIX век, антиквариат, от бабки-графини осталась!»

И еще что-то обидное сказал про сиволапых провинциальных родственников, которым не понять таких вещей. Жена Сила, Арина, как раз и происходила из семьи рабоче-крестьянской с легким налетом трудовой интеллигенции, намек в свою сторону она поняла и очень обиделась. Тумбочку же эту она невзлюбила с первого взгляда – чудилась Арине в ней какая-то подковырка. И теперь женщина была даже рада, что так все получилось. Вот только почему муж винит в случившемся ее?

Арина сделала глубокий вздох, мысленно сосчитала до пяти, как советовал ей ее гуру по личностному росту, и как можно более спокойно и вежливо произнесла:

– Не видишь разве, любимый? Это альбом.

– Вижу, что альбом, почему он тут валяется?

– Валяется он только теперь, после того как ты его уронил. А до этого он спокойно себе лежал в тумбочке.

– Но почему он тут лежит? Разве тут ему место?

– А где ему место?

Голос Арины опасно звенел, но Сил этого не заметил.

– Не знаю, убери его куда-нибудь! – раздраженно приказал он.

Арина мысленно сосчитала снова до пяти, потом до десяти, потом до пятнадцати.

И лишь после того как пауза слишком уж затянулась, а желанное спокойствие так и не наступило, она ответила:

– Это твоя мама обратила твое внимание на тумбочку и сказала, что это антикварная вещь, которая принадлежала то ли прадеду, то ли еще кому-то. Видимо, в тумбочке лежал этот альбом. Мы его не заметили. Наверное, много лет назад твой прадед положил его в тумбочку и забыл о нем.

– И что? Разве ты не можешь его убрать?

– Ты его достал, ты его и убирай!

– Ничего не скажешь, хорошая ты хозяйка! Ценная старинная вещь лежит, пылится, а тебе и горя нет!

И снова что-то упомянул про ее пролетарское происхождение и родню от «мартена». Вроде бы и ничего обидного не сказал, все именно так и было: и у мартеновских печей сутками напролет стояли, и Днепрогэс строили, и даже на БАМе члены семьи Арины успели поучаствовать в работах, – но все равно было обидно.

Арина уже едва сдерживалась, чтобы не наговорить гадостей. Никакие медитации уже не помогали. Не до них сейчас было. С каждой минутой в высокородного мужа хотелось запустить чем-нибудь тяжелым, пусть даже этим альбомом.

– Я не собираюсь ничего убирать, – отчеканила Арина. – К тому же я собираюсь его изучить. Меня этот альбом заинтересовал.

Но муж уже справился с брюками и унесся на кухню, где снова что-то упало. Судя по раздавшемуся вслед за этим звону, это была чашка или даже тарелка. Арина решила на кухню не идти. Когда муж собирался на работу и опаздывал, он становился совершенно невыносимым. И даже пространство вокруг него наполнялось какой-то звенящей опасностью и начинало пульсировать, как, бывает, пульсирует головная боль в висках во время приступов мигрени.

Муж еще пару раз пронесся по квартире, ища то галстук, то портфель, то какие-то документы. Он заглянул в комнату, увидел альбом и возмутился:

– Подними его!

Приказной тон еще больше разозлил Арину. Тоже барин нашелся! И вообще-то она ему не батрачка какая-нибудь, а законная жена! А значит, ровня ему.

И она упрямо заявила:

– Ты уронил, ты и поднимай.

Муж уставился на нее со все возрастающей злобой. Арина своего взгляда тоже не опустила. И сама понимала, что, несмотря на все усилия хранить спокойствия, смотрит она на мужа не совсем так чтобы с лаской. Ну а от мужа и вовсе катились волны ненависти, Арине даже показалось, что у нее заломило в затылке, настолько осязаемым было это чувство. Ей даже показалось, что муж ее сейчас ударит. Никогда такого еще не случалось в их семейной жизни. И было бы очень обидно схлопотать по морде именно сейчас из-за такой ерунды.

– Прямо детский сад какой-то!

И злобно пнув альбом ногой, так что тот отлетел далеко под кровать, муж накинул пальто и ушел. Дверью напоследок он хлопнуть не забыл.

Выглянув в окно и убедившись, что муж и в самом деле ушел, назад уже не вернется, Арина перевела дух.

– Уф!

Внезапно ей стало смешно. Накал страстей спал, и она могла более или менее спокойно проанализировать ситуацию. Действительно, детский сад, штаны на лямках. Чуть не подрались. Что с ними двумя такое происходит? Никогда раньше у них дело до открытой ругани не доходило. Могли пообижаться, могли подуться друг на друга, но чтобы так безобразно орать, да еще из-за чего? Из-за альбома со старыми открытками! Два взрослых человека, оба с высшим образованием, и поцапались из-за такой глупости.

И еще Арине было жаль старый альбом, который пострадал совсем уж безвинно. Она опустилась на колени и полезла под кровать за альбомом. Он лежал там в самом центре на густом и мягком покрывале из пыли. И Арина порадовалась, что не заставила мужа лезть под кровать. Была бы еще одна причина для выговора. И на сей раз справедливая.

– Что-то я с этим переездом и ремонтом совсем хозяйство подзапустила.

Арина принесла умную швабру, быстренько протерла пол, так что бóльшая часть пыли исчезла без следа, а та, что осталась, скромно попряталась по углам и за ножками, лежала там и особо не отсвечивала.

– Ну вот! – удовлетворенно вдохнула Арина. – Теперь порядок.

Разобравшись с пылью на полу, она протерла альбом и села на кровать, держа находку на коленях. Честно сказать, тумбочка уже не первый день мозолила ей глаза, словно призывая заглянуть в себя. Несмотря на неприязнь, которую в ней вызвала вся эта ситуация, Арина должна была признать, что Сил прав в своем стремлении отреставрировать тумбочку. Она того стоила.

На порядком заляпанных и побитых временем дверцах все еще была видна тонкая инкрустация из слоновой кости и какого-то светлого дерева. И резьба на тумбочке была красивая. Почти музейный экспонат, если бы не плачевное его состояние. Тумбочка стоила того, чтобы ее получше рассмотреть. Но Арину все время что-то отвлекало и как-то руки не доходили, чтобы посмотреть, что в ней находится. А тут вдруг дошли. Спасибо мужу надо сказать за это.

– Вечером скажу, – пообещала самой себе женщина. – И извинюсь. Что мы как дети, в самом-то деле. Взрослые, любящие друг друга люди, а так себя ведем.

Арина поежилась. Вроде бы на дворе было тепло, да и в квартире градусник уверенно показывал двадцать пять градусов, мерзлячкой она тоже никогда себя не считала, откуда же тогда берется этот неприятный озноб, который сопровождает ее с того момента, как они с Силом перебрались жить в квартиру его отца? Ладно бы зимой, но сейчас-то лето. И ведь нельзя сказать, что вокруг неуютно. Пусть они с Силом въехали в запущенную квартиру, но за истекшие месяцы они сделали в квартире ремонт по своему вкусу. Разумеется, он еще не был до конца закончен, кое-какие подсобные помещения все еще дожидались обновления. Но с этим, считали супруги, можно было и подождать. В целом все было готово и приятно глазу.

Так откуда же брался неприятный озноб и ощущение чего-то недоброго? И еще Арине казалось, что ссориться с мужем они стали с первой минуты, как вошли в эту квартиру. Прямо в прихожей и сцепились. Поссорились из-за цвета, в котором каждый видел это помещение. Арина считала, что нужно сделать что-то светленькое, а Сил утверждал, что светлая прихожая – это верх безумия.

– Самое грязное место в доме, куда приходишь с улицы, где скапливается вся дорожная грязь, ты хочешь выкрасить белой краской! Ты спятила, не иначе!

До сих пор вспоминать об этом инциденте Арине было неприятно, словно бы какая-то злая сила вселилась в ее мужа и заставляла его говорить грубые слова. Разумеется, после они быстро помирились. Они всегда мирились, потому что любили друг друга и умели прощать друг другу. Но все же каждая ссора оставляла маленькую кровоточащую царапинку, которые болели снова, если случалась следующая ссора. А она неизменно случалась.

Арина тяжело вздохнула и стала рассматривать альбом. И совсем скоро ее поджидал сюрприз. Открытки в альбоме оказались только на первой странице. Это были поздравления от разных людей. От некоей бабушки Кати, от дедушки Жени, от Миши и Сережи с Танечкой. Все эти люди явно состояли друг с другом в родственных отношениях, потому что в открытках передавали поздравления еще от огромного числа своих родственников, явно лично известных адресату. Тот самый зеленщик Порфиров с первой открытки со сливами также приходился родней, что вызвало злорадную ухмылку на лице у Арины. Вот тебе и бабушка – графиня! Вовсе не благородных кровей ее муженек, а простых, купеческих.

Но открытки с поздравлениями быстро кончились. И уже на второй странице пошли сплошь одни лишь фотографии. По большей части они были черно-белые, а некоторые – сделанные еще до революции в известном ателье у Карла Булла на Невском проспекте.

Разглядывая старые фотографии, Арина незаметно для себя увлеклась. Фотографии молодели, одна эпоха сменяла другую. Пошли фотографии ранних Советов, потом военного времени, потом пошли и цветные снимки.

Несмотря на то что лица на фотографиях были ей не знакомы, а некоторые фамильные черты лишь едва узнаваемы, в этом-то и крылась главная прелесть этих поврежденных временем снимков. Вот цветная фотография, сделанная в районном ателье: пухленький мальчик держит в руке несуразно большую телефонную трубку. Сам аппарат дисковый, но такой яркой расцветки и такого большого размера, что совершенно ясно – игрушечный. На ребенке поверх красных колготок надеты клетчатые шорты. На щиколотках колготки собрались в гармошку – сразу видно, покупались на вырост.

Арина не могла точно припомнить, но ей казалось, что у ее мамы у самой в детстве были похожие колготки. Добротные хлопчатобумажные колготки, в которых было и не жарко, и не холодно. Один недостаток, рассказывала мама, – они очень плохо тянулись. Зато выбор цветов был огромен. Для самых важных дней, например 1 Мая – День трудящихся, или на Новый год, можно было взять белые. В остальные дни цвет не регламентировался.

«Но все же красные для мальчика я бы не выбрала».

Присмотревшись к серьезному личику ребенка, Арине показалось, что она улавливает знакомые черты.

«Неужели Сильмариллион? Нет, похож, но не он. Отец, наверное. Или другой родственник».

Надпись, сделанная на оборотной стороне, гласила: «Петрушка, 5 лет». Арина напрягла память, но никакого Петруши на семейных застольях припомнить не сумела. Впрочем, со стороны Сила всегда присутствовало меньше родни, чем со стороны Арины.

– Ладно, оставим.

И все-таки она отложила эту фотографию в сторону. В отличие от других, пусть даже и более старых, эта фотография явно попутешествовала по рукам. В двух местах она была смята, снизу отчетливо виднелся залом, а одного краешка и вовсе не было, словно кто-то зубами отхватил кусочек бумаги. Фотография неведомого Петруши не была укреплена в специальных гнездах-зажимах, хотя остальные фотографии были заботливо устроены каждая на своем месте. Некоторые были даже снабжены подписями. Например, черно-белая фотография, но опять же снята на профессиональную камеру.

– «Тетя Олеся в Ялте».

Надпись была сделана детской рукой. Возможно, подписывал Сил. У совсем молодой еще тети были длинные развевающиеся светлые волосы, широкая улыбка и внешность какой-нибудь французской кинозвезды тех лет. Эта тетя должна была разбить немало мужских сердец, о чем наглядно свидетельствовало наличие трех кавалеров, расположившихся на песке у ее ног. Сама тетя Олеся сидела на скале, а под ней, прямо на песке, устроились поверженные ее красотой поклонники.

Арина напрягла память и поняла, что видит молодую тетю своего Сила, которая умерла несколько лет назад. Тетя Олеся была амбициозным ученым, работала с вредными веществами, стремясь дезактивировать их, и в итоге ей удалось разработать метод, с помощью которого вред был нейтрализован. Но за свою научную диссертацию расплатилась сперва здоровьем, а потом и жизнью. Никак не такой итог своей карьере ей виделся.

– А это кто тут у нас?

С любительского снимка прямо в объектив смотрела темноволосая девушка.

Арина вздрогнула. Этот взгляд она узнала бы из тысячи. Несмотря на годы, он все еще был узнаваем. На снимке Арина видела свою дражайшую свекровь. Анастасия Эдуардовна была дамой отстраненной и холодноватой. И все же Арина свою свекровь обожала.

Подружки дразнили Арину, когда узнали, что она идет замуж за Сила.

– Единственный сынок. Мамочкин любимчик. Свекровь тебя поедом будет есть!

Но ничего подобного и близко не случилось. Свекровь не демонстрировала никакой антипатии к невестке, точно так же как не демонстрировала она и какой-то особенной любви к единственному сыну. Ко всем своим родственникам, ко всей своей родне и друзьям, ко всем близким и не очень близким людям она относилась с одинаковой безупречной вежливостью. И от этой вежливости временами веяло таким льдом, что Арине казалось, лучше бы уж свекровь вышла когда-нибудь из себя, заорала, затопала ногами, влепила бы даже кому-нибудь пощечину или вцепилась в волосы, – все лучше, чем эта ее обычная любезная манера вести общение.

– Настя не всегда была такой, – как-то поделился с Ариной подвыпивший дядя Коля. – Это у нее после того, что с Васькой случилось, заскок произошел. С тех пор она такая.

Арина поняла, что речь идет о Василии – отце Сила. И то был первый случай, когда кто-то при ней вслух заговорил об этом человеке.

Упустить такой шанс было нельзя, и Арина торопливо спросила:

– А что с ним случилось? Куда он делся?

Но дядя Коля был вовсе не настолько пьян, чтобы разоткровенничаться дальше. Он прижал палец к губам.

– Тс-с-с! О Ваське – молчок! Настя не разрешает. А что она чувств не проявляет, ничего уж не поделаешь, мы привыкли, и ты привыкнешь. Но в глубине души она хорошая, ты ее еще узнаешь.

Арина и не спорила. И она бы с радостью поближе сошлась со свекровью, но вот та не допускала подобных вольностей. Даже в кругу близких людей свекровь ни на минуту не забывала о правилах хорошего тона. Нет, она никого не поучала, не клевала мозг, вместо этого она так смотрела, что провинившийся зябко ежился, чувствуя себя ничтожным червяком.