Скажи, раз смелость так в тебе играет, Что ж к Вифлеему не пойдёшь? Ведь все, как ты, вершины покоряют, Твоя вершина – лишь наглёж.
Я до костей и мозга человек, Но человек, избитый нормой, Такими славится наш век, Век стерв и глупых мизантропов.
Измрут писцы, поэты на бумаге, Про слово будут плохо говорить, Но я внесу о слове славу, Чтобы его благодарить.
И молча дымка морщилась, Не всюду, в небе, над могилой — Увы, привык – не скорчился, Когда увидел чью-то гибель.
Лежу бездушным бледным телом, Натуру чью я не раскрыл, Но не начнутся поиски – всё бренно, А кто-то там меня любил…
Я признаю, Купидон не промазал — Она для меня лучше божьего дара. Не думаю, что ещё кто-нибудь скажет, Что мы с ней друг другу вовсе не пара.
Бесцветные снимки обрывками бросят На землю – свой неоконченный пазл, Нас, уверяю, больше не спросят, С чего мы назвали чувства заразой.
В квартиру ход открылся вмиг: Дверь отворила мёртвого жена, Она не сдерживала крик — Безглавый лишь её обнял.
Когда-нибудь поймём ошибку, Твой номер в будни позвонит, Но жаль, что будет поздно шибко, Ведь недоступен абонент.
Музы глаза через чур засверкали: «Ты видел всё то же, что видела я?» Весь вечер оставшийся глухо молчали, А слон вместе с детством ушел от меня…