Довод звучал убедительно, особенно для меня как для адвоката: присяжные сочли бы такое доказательство вполне удовлетворительным. Я обрадовался, что Сильвио оправдан потому, вероятно, что он был любимцем мисс Трелони. Счастливый кот! Хозяйка Сильвио просияла от радости, когда я объявил:

– Признан невиновным!

Помолчав немного, доктор Винчестер сказал:

– Приношу свои извинения мастеру Сильвио. Но мне не дает покоя вопрос: почему он настроен столь враждебно к этой мумии? Вызывают ли у него такое же раздражение другие мумии в доме? Их здесь, надо полагать, немало. Три я видел в холле.

– О, их здесь великое множество, – ответила мисс Трелони. – Порой я просто не понимаю, где нахожусь: в частном доме или в Британском музее. Но Сильвио нет дела ни до одной из них, кроме этой. Должно быть потому, что это мумия животного, а не мужчины или женщины.

– Возможно, это мумифицированный кот, – предположил доктор и, поднявшись с места, пересек комнату, чтобы рассмотреть мумию поближе. – Да, так и есть: мумия кота, притом превосходная. Не будь он любимцем какой-то очень важной особы, не удостоился бы такой чести. Смотрите! Искусно расписанный картонаж и обсидиановые глаза – в точности как у человеческих мумий. Удивительное все-таки свойство – способность животных распознавать представителей своего вида. Вот мертвый кот, забальзамированный четыре-пять тысяч лет назад, – и другой кот, другой породы, практически из другого мира, готов наброситься на него, словно на живого! Мне хотелось бы немного поэкспериментировать с вашим котом, если вы не против, мисс Трелони.

Поколебавшись, девушка ответила:

– Конечно, делайте все, что считаете нужным и правильным, но, надеюсь, это не причинит никакого вреда или беспокойства моему бедному Сильвио.

– О, с ним все будет хорошо, – улыбнулся доктор. – Я приберег бы свое сочувствие для другого участника эксперимента.

– Как вас понимать?

– Мастер Сильвио будет нападать, а пострадать придется другому коту.

– Пострадать? – с тревогой переспросила девушка.

Улыбка доктора стала шире.

– Прошу вас, не волнуйтесь. Другой кот не пострадает в нашем понимании этого слова – ну разве что наружные покровы и общее строение.

– Бога ради, о чем вы говорите?

– Всего-навсего о том, моя дорогая юная леди, что вторым участником эксперимента станет забальзамированный кот вроде этого. Полагаю, мне не составит труда приобрести подобную мумию на Мьюзеум-стрит. Я поставлю ее здесь на столик вместо вашей – надеюсь, вы не сочтете, что мы нарушим волю вашего отца, если произведем на некоторое время такую замену. И тогда мы первым делом выясним, питает ли Сильвио неприязнь к любой кошачьей мумии или же только к этой.

– Даже не знаю, – неуверенно проговорила мисс Трелони. – Мне кажется, распоряжения отца должны выполняться неукоснительно. – Немного помолчав, она продолжила: – Но, разумеется, в нынешних обстоятельствах мы обязаны сделать все, что в конечном счете послужит ему во благо. Вряд ли эта мумия имеет какое-то особенное значение.

Доктор Винчестер ничего не ответил. Он сидел неподвижно, с таким сосредоточенно-серьезным лицом, что часть его серьезности передалась и мне, – и я вдруг яснее прежнего осознал всю странность дела, в которое оказался столь глубоко вовлечен. Мысль эта, однажды возникнув, безраздельно завладела мною. Она росла, развивалась, пускала ростки и размножалась тысячью разных способов. Самая комната со всем, что в ней находилось, служила благодатной почвой для странных мыслей. Здесь было так много древних артефактов, что воображение невольно переносило любого в неведомые земли и неведомые времена. Здесь было так много мумий и связанных с ними предметов, которые источали всепроникающие запахи битума, камеди и пряностей – «Черкассии и нарда ароматы», – что всякий, независимо от своего желания, погружался в раздумья о незабвенном прошлом. Разумеется, комната освещалась слабо и лишь тщательно затемненными светильниками – ни лучика прямого яркого света, что являет собой самостоятельную силу или самостоятельную сущность, готовую войти в дружеские отношения с вами. Даже невзирая на огромные размеры комнаты, потолок в ней казался слишком уж высоким. Здесь нашлось место для великого множества предметов, какие не часто встретишь в обычной спальне. В дальних углах сгущались причудливые зловещие тени. Присутствие многочисленных мертвецов и дыхание древнего прошлого ощущались мной столь остро, что я не раз боязливо озирался по сторонам, словно ожидая увидеть поблизости некую странную личность или подпасть под чье-то постороннее влияние. В такие моменты меня не успокаивало даже то, что рядом находились доктор Винчестер и мисс Трелони. Поэтому я испытал невыразимое облегчение, когда в комнате появился еще один человек, а именно сиделка Кеннеди. Эта деловитая, уверенная в себе, расторопная молодая женщина, несомненно, привнесла элемент безопасности в мир моего взбудораженного воображения. От нее исходила эманация здравомыслия, которая пронизывала все и вся вокруг. Вплоть до прихода сиделки я строил самые разные и самые дикие догадки насчет нашего бесчувственного подопечного – и, в конце концов, все вокруг него, включая даже меня самого, вовлеклось в мои фантазии, переплелось с ними, пропиталось ими… Но с появлением мисс Кеннеди все разом встало на свои места: мистер Трелони – просто жертва несчастного случая или нападения; комната эта – всего лишь покои больного, а тени в углах – самые обычные, и ничего зловещего в них нет. Единственное, от чего я никак не мог полностью отрешиться, так это странный египетский аромат. Можно заключить мумию в стеклянный сосуд и наглухо запечатать, дабы она не подвергалась разъедающему воздействию воздуха, но даже сквозь стекло она все равно будет источать своеобразный запах. Кто-то может подумать, будто за четыре-пять тысячелетий любые предметы утрачивают все воздействующие на обоняние свойства, но опыт показывает, что мумии сохраняют свой запах и секрет его по-прежнему не разгадан. Ныне мы знаем о нем столь же мало, как знали люди в древние времена, когда бальзамировщики погружали мертвое тело в содовую ванну.

Я резко выпрямился в кресле, возвращаясь к яви из мира грез. Похоже, египетский запах подействовал на мои нервы… память… самою волю.

Меня вдруг осенила мысль, которая была сродни вдохновению: если запах мумий столь сильно повлиял на меня, не могло ли оказаться так, что человек, который провел в этой атмосфере полжизни или даже больше, постепенно, медленно, но неотвратимо вбирал в свой организм какие-то летучие вещества, которые, достигнув определенной концентрации, преобразовались в некую новую силу неведомой природы, воздействующую на него… или же… или…

Я поймал себя на том, что вновь погружаюсь в забытье. Э нет, так дело не пойдет. Мне нужно принять меры, чтобы оставаться бодрствующим и не предаваться размышлениям, ввергающим в подобие транса. Прошлой ночью я спал всего несколько часов, и сегодня мне предстоит бодрствовать всю ночь. Не сообщая о своем намерении, дабы не усугублять беспокойство и тревогу мисс Трелони, я тихонько покинул комнату, спустился вниз и вышел из дому. Я нашел поблизости лавку аптекаря, где приобрел респиратор. Когда я вернулся, было уже десять и доктор собирался уходить. Сиделка проследовала с ним до двери спальни больного, выслушивая последние наставления. Мисс Трелони неподвижно сидела у постели отца. Сержант Доу, появившийся сразу после ухода врача, стоял поодаль.

Когда к нам присоединилась сиделка Кеннеди, мы условились, что она будет дежурить до двух часов ночи, после чего ее сменит мисс Трелони. Таким образом, в соответствии с распоряжениями мистера Трелони в комнате будут постоянно находиться мужчина и женщина. А сменяться мы будем не парами, а по одному, дабы каждый новый наблюдатель мог узнавать обо всех переменах в состоянии пациента, если таковые произойдут, и сообщать о них напарнику, который появляется позже. Распорядившись, чтобы кто-нибудь из слуг разбудил меня незадолго до полуночи, я лег на диван в отведенной мне комнате и мгновенно заснул.

По пробуждении мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, кто я такой и где нахожусь. Короткий сон, впрочем, пошел мне на пользу, и теперь я уже мог оценивать положение вещей более трезво, чем до того. Я ополоснул лицо холодной водой и, освежившись таким образом, направился в комнату мистера Трелони. Я двигался очень тихо. Сестра Кеннеди неподвижно сидела возле постели больного, не спуская с него бдительного взора; детектив расположился в кресле в другом конце спальни, погруженном во мрак.

Пока я шел через комнату, Доу не шелохнулся, но когда приблизился к нему, глухо прошептал:

– Все в порядке, я ни на миг не сомкнул глаз!

«Необходимость в таких заверениях, – подумалось мне, – возникает лишь тогда, когда они не вполне соответствуют истине». Я сказал Доу, что заступаю на дежурство и он может идти спать, а в шесть утра я его разбужу. Детектив с явным облегчением вскочил с кресла и поспешил прочь, но у самой двери остановился, повернулся кругом и подошел ко мне.

– Я сплю чутко, и револьвер будет у меня под рукой, – вполголоса произнес он. – А тяжесть у меня в голове пройдет, как только я перестану дышать запахом мумий.

Значит, он тоже, как и я, чувствовал сонливость, находясь здесь!

Я спросил у сиделки, не нужно ли ей чего. На коленях у женщины я заметил флакончик с нюхательной солью. Несомненно, царивший в комнате запах оказывал снотворное действие и на нее. Сиделка ответила, что ни в чем не нуждается, но если ей что-нибудь понадобится, она тотчас даст мне знать. Я не хотел, чтобы она увидела мой респиратор, а потому прошел к креслу, стоявшему в тени у нее за спиной. Удобно расположившись там, я надел защитную маску.

Какое-то время, показавшееся мне довольно долгим, я сидел, погрузившись в раздумья. В голове моей беспорядочно теснились самые разные мысли – оно и неудивительно, если учесть все события предыдущего дня и ночи. Потом я снова стал думать о египетском запахе и, помнится, испытал приятное удовлетворение от того, что больше не ощущаю его. Респиратор делал свое дело.

Должно быть, избавление от тревоги, связанной со странным запахом, способствовало полному успокоению моего ума, в свою очередь вызвавшему полное телесное расслабление: не помню, чтобы я засыпал или просыпался, но мне вдруг явилось видение или приснился сон… не знаю, что именно это было.

Я по-прежнему находился в комнате и сидел все в том же кресле. На мне был респиратор, и я сознавал, что дышу свободно. Сестра Кеннеди сидела спиной ко мне, совершенно неподвижно. И больной лежал совершенно неподвижно, словно мертвец. Все это больше походило на немую сцену из какого-то спектакля, нежели на реальность. Все молчали, никто не шевелился. Снаружи доносились приглушенные звуки города: стук колес по мостовой, крики запоздалых гуляк, далекое эхо паровозных свистков и грохот поездов. Комната была едва освещена: тусклый свет, пробивавшийся сквозь зеленый абажур лампы, почти не рассеивал мрак. Бахрома шелкового абажура цветом походила на изумруд в бледных лунных лучах. Комната, несмотря на темноту, была полна теней. Моему взбудораженному воображению представилось, будто все предметы вокруг обратились черными тенями, которые двигались и изредка проплывали на фоне смутно видневшихся оконных проемов. Мне даже померещился какой-то звук поблизости, похожий на тихое кошачье мяуканье, потом послышался шорох портьеры и легкое позвякиванье, будто металл прикоснулся к металлу. Наконец, словно в ночном кошмаре, я осознал, что все это сон и что, вступив в его пределы, я напрочь лишился собственной воли.

Уже в следующий миг я полностью очнулся. В уши ударил пронзительный крик, комната внезапно наполнилась ярким светом. Прогремели пистолетные выстрелы: один, второй, – и по комнате поплыл тонкий белый дымок. Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел нечто такое, что и сам чуть не завопил от ужаса.