Только она

(посвящение Лидии Байрашевской и Олегу Рыбкину)

Фантазия с элементами иронии,

сарказма и абсурда

Действующие лица:

Петр – режиссер, сценарист, снимает кино, 35-40 лет.

Роман – его брат, высокий, худощавый, молодой интеллектуал-маргинал, пишет рассказы, 26-28 лет.

Татьяна – жена Петра, 30-32 года, женщина-«поток сознания», художник.

Лидия – актриса, около 45-50 лет.

Яна – ее дочь, 17-20 лет.

Борис – поэт, сценарист, 40-45 лет.

Действие первое

Картина первая

Комната в старом питерском доме: высокие, несколько обветшалые потолки, стены со старыми, но красивыми обоями, старый антикварный диван, мебель не новая, но подобрана со вкусом, современный телефон на красивом столике. Утро. Освещение комнаты естественное. Приглушенное. Очевидно, поздняя осень. Шторы раскрыты. Женщина стоит у окна спиной, смотрит на улицу. За окном идет мелкий снег. Женщина высокая, стройная. В длинном темном платье, волосы заколоты на затылке. Берет с подоконника сигареты – тонкие, женские, и спички. Легким движением достает сигарету, закуривает. Выпускает в открытую форточку струйку дыма. Медленно поворачивается к сцене. Стоит в пол-оборота, по-прежнему поглядывая в окно. Курит. Начинает напевать. Тихо, но отчетливо.

Лидия (напевает):

– Вы стояли в театре, в углу, за кулисами, а за Вами, словами, звеня, парикмахер, суфлер и актеры с актрисами, потихоньку ругали меня…

Подходит к дивану. Садится. Свободно и непринужденно. Но чувствуется ее внутреннее напряжение, ожидание чего-то.

Лидия продолжает напевать:

– Вы сказали, послушайте, маленькай, можно мне вас тихонько любить…

Тушит сигарету в пепельнице, стоящей на придиванном столике.

Звонит телефон. Лидия реагирует не сразу.

Поднимает трубку.

– 225 21 31?

– Да.

– Трубочку не вешайте, вас Искитим.

Другой голос:

– Алло, это Тамара?

– Нет, здесь нет такой.

– Это квартира?

– Конечно, это квартира.

И гудки…. На другом конце положили трубку.

Лидия в недоумении тоже кладет трубку. Произносит вслух:

– Позвонили совсем не туда. Я совсем не Тамара.

Возвращается на диван. В комнату входит девушка лет 17, она в халате, только что проснулась. Растрепанные волосы. Садится рядом.

Яна: – Привет.

Лидия: – Доброе утро.

Яна: – Кто звонил в такую рань?

Лидия: – Странный звонок. Представляешь, звонили из Искитима.

Яна: – Искитим? (морщится)

Лидия: – Да, ты знаешь, где это?

Яна: – Ну, это какая-то деревня или поселок, там, где мы раньше жили.

Лидия: – Именно. И бросили трубку. Спросили Тамару.

Яна: – Дичь какая-то.

Лидия: – Мне скоро в театр. На репетицию.

Яна: – Мам…Как тебе тут?

Лидия: – Ты уже как-то спрашивала…

Яна: – Ну, все-таки.

Лидия: – Я вовремя уехала оттуда.

Яна: – Но тут пока все очень неопределенно.

Лидия: – Хочешь поговорить? (улыбается и слегка усмехается). Задаешь такие многозначительные вопросы в такую рань?

Яна: – Ну, не знаю. Просто спросила.

Лидия: – Ты знаешь, я давно хотела объяснить тебе кое-что, чтобы ты меня поняла. Ну, или попыталась понять. Я тебе очень благодарна, что ты просто доверилась мне и поехала со мной в полную неизвестность. Слава Богу, что школу ты уже закончила.

Яна: – Просто я люблю тебя, мама и все.

Лидия (обнимает ее за плечо):– Последние четыре года я знала, что мне нужно переехать. Просто знала. Хотя у меня никаких даже целей не было. Я приезжала сюда каждый год, заставляла себя полюбить этот город и никак не могла, ничего не получалось. И в какой-то момент я сказала себе: «Все, пора». Любви и желания не было, но я знала, что, только живя тут, я увижу себя по-настоящему, как человека, и как актрису. Понимаешь?

Яна (смеется): – Наверное, я тупая. Или еще мала.

Лидия: – Разыгрываешь?

Яна: – Пытаюсь понять…

Женщины смотрят друг на друга. Улыбаются.

Лидия: – Первую неделю я страшно мучилась. Просыпалась утром с мыслью – что я наделала! Я приехала начинать с такого нуля… Мне уже столько лет. К обеду мне становилось уже не так страшно, а чуть позже я говорила себе: «Лида, этот переезд – самое лучшее, что ты сделала в этой жизни».

Яна: – Знаешь, я иногда живу и поступаю, как собака. Когда она заболеет, она идет и ищет нужную ей травку, или следует какому-то своему шестому собачьему чувству в сложной ситуации. Так вот. Ты – моя мама, а я твоя дочь. И ты поступаешь также. Точнее я поступаю так, как ты.

Лидия: – Забавное сравнение. Мне нечем доказать, что я поступила правильно. Я просто чувствую, что это было правильно. Просто все изменилось…Довольно скоро. Там мне не хватало кислорода. Я думала, что, переехав сюда, я обрету дыхание. Благодаря новому городу, театру, людям, каким-то вещам.

Яна: – А мне тут гораздо лучше, чем там. Помнишь, когда мы ехали, бабушка сказала, что там климат для беглых каторжников, особенно осенью и зимой. И ведь она права…Но тут что-то витает такое в воздухе. Какой-то особый газ (смеется).

Лидия тоже смеется.

Лидия: – Надеюсь, что он безопасный. Я все-таки хочу договорить до конца. Иначе я забуду, что хотела сказать. А мне важно высказать это до конца….

Замолкает, пытаясь ухватить нить разговора. Вспомнить, на чем остановилась.

Лидия: – Понимаешь, вдруг оказалось, что дело было во мне. Я не могла дышать, потому, что мои легкие были забиты. И тут как будто вдруг какую-то пробку вышибло, я и поняла себя и этот Мир. Я знаю, что это только начало, но прежней я уже не стану. Сейчас я словно на пороге в этот Мир. Все, что я копила в себе эти годы. То, что своими ролями создавала там, внутри. Это наконец-то вырвалось наружу. Я перед открытой дверью в Мир, какой он есть. Я теперь делают первые шаги через порог. Мне кажется, что теперь я вижу реальность. Без иллюзий. Раньше я жила иллюзиями. Не мечтами, а иллюзиями и сентиментальностью. Так живут, увы, многие….Там я знала, что со мной будет через пять минут, через день, через год, через двадцать лет. И мне это не нравилось. Жутко не нравилось.

Яна: – Ты так сложно всегда говоришь, так театрально. Будто ты и в жизни играешь роль.

Лидия: – Я больше не играю. Мне кажется, что я научилась разделять Театр и Жизнь.

Яна: – А я люблю мечтать…А тут мечтается замечательно. И сны тут снятся красивые. Потому что город красивый.

Лидия: – Я хотела бы, чтобы ты поняла меня. Ты самый родной и самый близкий мне человек в этом городе. Еще я жалею, иногда, что Виктора нет тут (пауза).

Яна: – Папы?

Лидия: – Ну, да.

Яна: – Но вы ведь остались друзьями. Ведь так?

Лидия: – Так. Мы больше, чем друзья. И ты знаешь, я недавно поняла, что мы внутренне очень близки. Он очень тонкий и чуткий человек, и очень умный актер. Но я СИЛЬНЕЕ, чем он. И я не могу работать с плохими режиссерами.

Яна: – А он? Он может?

Лидия не отвечает. Улыбается глазами. На сцене начинает затухать свет.

Лидия: – Хочешь, я сварю кофе?

Яна: – Ага. Ну, ты не ответила – он может?

Лидия: – Яник, иди, умывайся. Мне скоро нужно уходить.

Яна усмехается и уходит.

Гаснет свет.

Картина вторая

Кафе или закусочная.

Петр и Роман. Роман одет небрежно. Не брит и не стрижен.

На вид лет 25. Роман – родной брат Петра.

Роман: – А помнишь, мы жили в летнем лагере, в лесу, в большом доме на втором этаже, и я ночью стеснялся ходить в туалет, который был далеко на улице.

Петр: – Угу.

Роман: – И я спросил тебя, что делать? А ты просто взял пластиковую бутылку и срезал ей верх ножом и подал мне. Это было так просто и неожиданно.

Петр: – Ну, ты же не хотел ночью ходить в туалет, тем более ничего не было видно и фонаря у нас с собой не было.

Роман: – Я был очень тронут. И впечатлен.

Петр: – Самое интересное, что ты делал с бутылкой, когда она была наполнена? Выливал ночью с балкона в траву?

Роман: – Нет, приходилось по-тайному выносить днем.

Петр (смеется): – Может, удобнее было ходить ночью?

Роман: – Ночью было неудобно. Там крутая лестница, а за стенкой жили молодые пацаны.

Петр: – Один еще хвастался, как он соблазнил какую-то девицу. Но рассказ был какой-то неправдоподобный. Неубедительный.

Роман: – Да, понятно было, что врал.

Петр: – Мне сон приснился, знаешь, какой-то знак в нем есть, мне кажется. Помнишь, я работал в одной конторе? Ну, там, где много приходилось фотографировать. А потом, когда я уволился, где-то через год умер мой бывший начальник. Он еще раньше ушел на пенсию. И вот мне снится как будто кабинет. Но не его кабинет, другой. Но вроде как его. Я нахожу в старом столе его часы и записную книжку. Открываю книжку, почерк его, но у него никогда такой книжки не было. И что там написано, я не запомнил. А вот часы. Тоже его, но у него никогда таких не было. Они дорогие, продолговатые, из серебристого металла. А ремешок синтетический, и почему-то натянут наоборот, очень плотно и закрывает циферблат. Я хочу посмотреть, сколько время и дату, но вижу только секундомер, маленький в круглом окошечке, сбоку, а весь циферблат закрыт. И я не могу поднять ремешок. И такая досада, что я не могу узнать ни дату, ни время. И сон обрывается.

Роман: – Может помянуть его надо?

Петр: – Не знаю. Вот такой сон. И он не забывается. Как там мать-то? Как сам?

Роман: – Я вчера очень плохо себя чувствовал, и когда проснулся, ужасно болела голова. Попил воды, лёг, уснул, проснулся через два часа. Состояние ещё хуже. Голова просто разрывалась.

Петр: – Пил что ли?

Роман: – Да выпил совсем немного. Отравился видно. Тошнота накатывала, считай, каждые пять минут. Опять попил воды. Включил телевизор. А там тошнит меня по всем каналам, тошнит меня на каждом канале. Всё что показывают, никак меня не поправляет, мне только хуже. Пошел я в ванную, и меня вырвало в раковину. Я вернулся в комнату и начал писать рассказ, а тут зашла мама и спросила, не болит ли у меня шишка сзади. Я ее переспросил – «В жопе? ». Она сказала: «Да». Я сказал, что не болит, а чешется. Она сказала: «Странно», посмотрела на стену и вышла. Ну, как? Я ответил на твой вопрос?

Петр: – Ты всегда отличался оригинальными ответами. А мать – вопросами. А я вот в Питер улетаю.

Роман: – Что-то связано со съемками?

Петр: – Ну, вроде того. Ты мой сценарий читал?

Роман: – Как баба ушла от мужика к бабе?

Петр: – Это не последний.

Роман: – Редкая чушь.

Петр: – Ну, спасибо, брат.

Роман: – А кто тебе еще правду скажет? Все хотят успеха, славы, удачи, а настоящим творчеством кто-нибудь занимается? Правда, меня удивляет, как можно организовать весь этот процесс съемки фильма? Это для меня непомерно сложно. В этом плане ты для меня загадочная личность.

Петр: – Ну, это была проба. Первый шаг. Это тоже творчество. Просто первый шаг всегда трудный. Ты мог бы быть более снисходительным ко мне. Я же твой брат (улыбается).

Роман: – Даже первый шаг должен быть настоящим. Это пока ремесло с элементами творчества. История-то о чем? Да ни о чем, в общем. Ты знаешь, меня вот что интересует: когда прекратят снимать эти грёбаные фильмы про всяческих агентов, шпионов. Это уже достало. Я все время об этом думаю…

Когда же это кончится?

Петр: – Людям это интересно. Это развлекает. Интригует. Увлекает. И снимать это будут.

Роман: – Ну, да увлекает. Если ты еще не совсем дебил, тебя это не увлекает. Мне надоело это однообразие. Дома эти, как обелиски, туннель под железной дорогой, реки из талой воды и запах затхлости. Тоска витает в воздухе, воздух так и пропитан обречённостью. Ничего здесь не произойдёт. Никогда. Вот снимут фильм про реальную жизнь, что с людьми происходит, что бывает на самом деле. Как люди любят и умирают. Один, блядь, за год снимут фильм, и то каким-нибудь европейцем, или латиносом, снимут в своей загнивающей стране и сразу дают свою тупую кинопремию. И половине актёров тоже эти статуэтки дают. И важные такие, блядь, обсуждают, какой они мегаохуеннейший фильм сняли. Какой он трогательный и честный. Именно такого нам не хватало. Вот он – наш продукт. Лучший в мире. А шпионам разным там, про войну мы дадим статуи за спецэффекты, лучшие роли второго плана и художнику по костюмам. Да… И художнику по костюмам. Потому что эти фильмы тоже почти шедевры.

Петр: – Я пытаюсь сейчас снять настоящее кино. Точнее не сейчас, а чуть позже. Сейчас готовимся. Борис написал сценарий. Опять же спонсор нужен.

Роман: – Надеюсь, что он будет что надо?

Петр: – Спонсор?

Роман: – Фильм, какой к черту спонсор? Или опять про то, что кого-то надо простить, хрен знает зачем, и страдать от того, что от тебя ушла баба к другой бабе?

Петр: – Мне кажется ты не прав. Пару новелл там получилось неплохих.

Роман: – Может быть. Я ведь не видел. Я ни сразу вспомню фильмы, которые произвели на меня впечатление. То есть я их помню, но их очень мало. Помнишь “Карлик-нос” ГДРовский. Это и фильм-то не настоящий был, как спектакль он выглядел, ну, то есть, как будто в павильоне его сняли, потому что я помню, что там не было живых пейзажей, там архитектуру никакую не показывали и природу. Декорации. Я это помню хорошо, но сколько мне тогда было – не помню. Может лет пять. Ну, так вот, это было первый раз, когда я жутко испугался. Карлик в моём мозгу засел навсегда. Этот ёбаный карлик. Он везде был, в шкафу, под кроватью, в тёмном коридоре. И сейчас он там же…

Петр: – Ты знаешь, я его еще раньше смотрел. И тоже боялся. Жуткий фильм, для меня покруче любого фильма ужасов. Фильм-спектакль.

Роман: – А дальше был еще фильм ”Выше радуги”. Здесь я впервые влюбился. Та тётка, которая сделала, чтобы главный герой мог высоко прыгать, ну там, фея что ли или кто она там, я её очень любил. Я думал, что женщина должна быть именно такой и никакой другой. И я всегда о ней помнил и помню сейчас. Она максимально недоступная, она фея и меня это ещё больше притягивало. Недоступность и страх – вот составляющие всей моей жизни. Всегда хотеть то, чего никогда не получишь и безумно бояться это потерять.

Петр: – Ты сегодня так откровенен. А этот кофе как помои. И еда – ее нельзя есть.

Роман: – Я просто хочу, чтобы мой брат снимал настоящее кино. А не бред, который снимают все вокруг. Я сейчас читаю книгу Генри Роллинза. Он в ней пишет стихи. Я пока читал, написал стихотворение и посвящаю его ему. Послушай (достает листок бумаги).

Где вопросов стаи роятся в моём убежище

Мир не сошёл с ума

Плоть гниёт не в земле. Дыхание мертво

Кто спросит? Кто ответит?

Утратив себя, оставляю надежду.

Там, где щелчок, вырывающий сознание,

Дыши пустотой. Твои внутренности уже в узле

Проклинай мечты, не верь пророкам.

Вырывай сердце близких, жги их воспоминания

Кто помнит – тот забудет

Твои вены нитки. Твоя кровь пустяк

Возьми её, возьми, как мать брала тебя

Лживый шёпот. Вода смоет пороки.

Затемнение.

Картина третья

Интерьер из первой картины

Лидия сидит на диване. Она читает книгу. Вечер. Горит торшер. Звонок на двери не работает, кто-то стучит в дверь. Не сильно, не громко, но настойчиво.

Лидия встает, кладет книгу на столик, идет к двери.

Лидия: – Кто там?

Голос за дверью: – Даже не знаю, как сказать, но я приехал к Вам. Я от Виктора.

Лидия: – От Виктора? Он ничего мне не говорил, не звонил, не предупреждал.

Голос за дверью: – Меня зовут Петр. Я думаю, что Витя очень занят, и очевидно, не успел позвонить вам. К тому же я не был уверен до конца, что зайду к вам. Я давно тут. Не бойтесь, прошу Вас…Я режиссер. И хороший знакомый Вашего мужа.

Лидия: – Ну, что же…Если вы друг Виктора…

Открывает дверь.

В комнату входит мужчина. Он почти ровесник Лидии, но выглядит молодо. Одет стильно. Дорогой костюм. Без галстука. Белая рубашка. Пальто из чистой шерсти. Крепкий. Коренаст. Снимает шляпу – лысый. В руках небольшой букет цветов и бутылка вина в бумажном пакете.

Петр: – Здравствуйте, извините за вторжение. Уже вечер, но вас так трудно застать, а в театр я не решился зайти и искать вас там. Прошу простить меня великодушно.

Лидия: – Да что вы. Я не занята. Снимайте пальто. Вот вешалка. Проходите.

Петр: – Цветы – это вам (улыбается).

Лидия: – Спасибо. Это так неожиданно и приятно. Пойду, поставлю в вазу.

Петр (снимает пальто, вешает пальто и шляпу на вешалку): – Вы уж простите. Так получилось. Виктора я видел больше месяца назад, он и позабыл, наверняка, что я могу зайти к вам.

Лидия наливает воду, ставит цветы в вазу на столик у дивана. Жестом приглашает сесть на диван. Петр очень деликатен. Садится на диван. Вынимает вино из пакета, ставит на стол. Вопросительно смотрит на Лидию?

Лидия: – Я не пью. Завтра опять репетиция с утра.

Петр: – Ну, разве чуть-чуть? Это сухое вино.

Лидия: – Если чуть-чуть, за знакомство. Право, я не помню вас, хотя я, конечно, не могу знать всех друзей моего бывшего мужа.

Петр: – Бывшего? (удивленно).

Лидия: – Ну, даже странно, что вы не знаете. Вы давно в театре? Или…

Петр: – Я не театральный режиссер. Я не знаком со всей этой театральной жизнью. И мало знаком с этой....тусовкой. Хотя многих актеров знаю лично. Просто я так понял, что вы в силу некоторых причин не живете вместе и все…Впрочем, я не люблю лезть в чужую жизнь. Давайте оставим эту тему. Хорошо?

Лидия: – Меня она не смущает вовсе. Мы уже много лет не живем. Но как хотите.

Петр: – У вас есть штопор? Бокалы?

Лидия: – Минутку.

Уходит, приносит штопор и два бокала. Фрукты, сыр. Падает штопор. Петр благодарно кивает головой. Открывает бутылку. Наливает по чуть-чуть.

Петр: – Ну, я буду краток. За неожиданную встречу и за знакомство.

Чокаются. Фактически оба слегка пригубили и поставили бокалы.

Лидия: – Я так понимаю, что вы ко мне по какому-то делу. Или с каким-то предложением?

Петр: – Вы умная женщина. И проницательная (улыбается).

Лидия: – Я пока не сказала ничего умного (смеется). Любопытно конечно. Когда я жила там, откуда вы приехали, со мной, обычно, ничего не происходило. И неожиданных знакомств, как это, не было. Хотя…(задумывается). Нет, все же не было именно таких встреч…Но вы понимаете, я занята сейчас в театре и не представляю, что вы можете предложить, чтобы я нашла возможность работать с вами…Впрочем, я пока не знаю ничего…(улыбается). Вы мне расскажете?

Петр: – Да, конечно. Я планирую снимать фильм. Кино. Вы же снимались в фильмах? Я читал, что у вас есть опыт работы в кино.

Лидия: – Немного. Но у меня есть одно правило. Ваша история должна быть ВЕРТИКАЛЬНОЙ.

Петр: – Вертикальной?

Лидия: – Именно так.

Петр: – Вы мне объясните, что это значит?

Лидия: – Понимаете, Петр, для меня театр – метод познания мира. Вы согласны с таким утверждением?

Петр: – ???

Лидия: – А что для вас кино? Увлекательная история? Неожиданные повороты? Что-то броское и шокирующее? Я видела Ваши фильмы?

Петр: – Думаю, что не видели. Я снял пока один фильм, и его еще нет в прокате. Для меня важно многое. В настоящий момент меня интересуют взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Впрочем, меня они интересовали всегда.

Лидия: – Обычно они волнуют тех, у кого эти отношения за много лет так и не сложились. И выхода они не нашли. И ответов на вопросы. Мне сложно поверить, что сценарий ваш идет ВВЕРХ, а не растекается в бытовом плане?

Петр (смеется): – Трудно сказать. Я могу дать Вам прочесть его. Для этого я сюда и пришел.