Глава 1. Где пока нет ничего необычного.

Мне хочется думать, что некоторые мои друзья и знакомые моих друзей прочитали, в основном, вымышленную историю про шесть тактов в которой, в водоворот описанных там событий попали персонажи, как имевшие прототип в прошлом, так и герои, полностью мной выдуманные.

Не буду скрывать, что я и сам, иногда перечитываю эту повесть, правда, исключительно, для восстановления в памяти хронологии событий. Мне также приятно осознавать то, что версия моего дядюшки Рубио, благодаря и моим стараниям тоже, останется на долгие годы воплощённой в камне, пусть и в зашифрованном виде, на одном из кладбищ Петербурга.

Впрочем, это не совсем шифр, а запись, сделанная на общедоступном языке и, я бы сказал, общемировом языке. И для общения на этом языке не нужны ни переводчики, ни какие-либо толкователи. Этот язык знают многие в мире и давно на нём общаются. А «расшифровать» эту запись можно, зная и умея читать с листа ноты и, поняв о каких мелодиях идёт речь. После истории, описанной в той повести, прошло уже достаточно времени, и я имел все основания полагать, что она осталась только в памяти некоторых участников тех событий.

Жизнь моя вошла в размеренный ритм, как и у большинства людей – работа, дом, выход на прогулку по выходным. Но, вместе с тем, она и изменилась существенно. По вечерам стали практически обязательными для меня прослушивания произведений композиторов прошлого. Да, это стало одновременно и моим хобби и необъятным миром удовольствия. Вдохновляясь удивительными сочетаниями волшебных звуков, я порой открывал футляр и подолгу смотрел на скрипку, завещанную мне Рубио. Иногда я даже начинал играть на ней, ощущая невероятную корявость своих пальцев и слыша чудовищно фальшивые звуки. Если пальцы разучились играть, то слух у меня, был, по-прежнему хороший. Но, эти неудачные попытки извлечь из скрипки хотя бы приемлемые звуки, к моему собственному удивлению, не расхолаживали меня, а наоборот, подталкивали пробовать ещё и ещё раз.

Говорят, будто бы Дарвин утверждал, что человечество научилось создавать музыку и наслаждаться ею гораздо раньше, чем обрело способность говорить. Быть может, оттого-то нас так глубоко волнует музыка. В наших душах сохранилась смутная память о тех туманных веках, когда мир переживал своё раннее детство.

Может я выдавал желаемое за действительное, но эти мои многократные попытки сыграть на скрипке хоть что-то приятное, становились всё успешнее. Правда, дальше первых тактов концерта Баха ля минор, дело пока не шло, но «Сурок» Бетховена, кажется первую вещь, которую дают сыграть детям в начальном классе, я уже осилил.

Вы не поверите, но я стал играть гаммы. Наконец, через тридцать лет после учёбы в музыкальной школе, я внутренне согласился, что без них не осилить игру на музыкальном инструменте.

Я поставил перед собой цель снова, спустя годы, сыграть чудесный концерт Акколаи, ля минор, который со мной разучивал в детстве мой дядюшка Рубио. Как оказалось, этот концерт считается ученическим и его исполняют дети в начальной школе. За эти годы я, конечно забыл, как он звучит, но на всю жизнь у меня в памяти запечатлелась волшебная мелодия каденции этого концерта. Её я и попытался сыграть, обнаружив ноты концерта у Рубио. Причём, когда я их нашёл в шкафу, мне показалось, что это тот самый экземпляр, по которому меня обучал Рубио. Дело в том, что тогда, в детстве, я нечаянно опрокинул стакан с томатным соком на стол и часть жидкости попала на ноты. Когда через день или два Рубио увидел это, то на некоторое время лишился дара речи. Дядюшка очень трепетно относился к нотам, тем более, что тогда нужную партитуру было очень сложно найти. Красноватое пятно, возможно, то самое, я видел на нотах и сейчас.

Глава 2. В ней, тоже, всё как-обычно.

После событий, описанных в истории про находку в архиве Рубио, я ещё несколько раз встречался с профессором Грановским. Пару раз у него на даче, один раз у меня дома и один раз Яков Львович пригласил меня на концерт в филармонию, где выступали в концерте четыре выдающихся виолончелиста из Японии с произведениями европейских композиторов 17-18 вв. Я удивился такому приглашению на концерт, относящемуся больше к сфере профессиональных интересов Грановского – он ведь был профессором по классу виолончели в консерватории – но, потом припомнил, как я ему неоднократно говорил о своём пристрастии к музыке и связал его именно с этим.

Но, как оказалось, приглашение на концерт было продиктовано не моим увлечением классической музыкой – ею увлекаются очень многие, а с репертуаром самого концерта. Дело в том, что среди авторов многочисленных произведений, которые были исполнены тут, присутствовали и Альбинони и Фрескобальди. Причём именно те мелодии, которые, как я думаю, на долгие десятилетия слились в мраморе в одном, малоизвестном для широкой публики месте, о чём повествовала первая история про архив Рубио.

При прослушивании этих произведений мы обменялись с профессором взглядами, которые вряд ли были понятны остальным. Но возникшее у меня стремление зайти после концерта к исполнителям и услышать их мнение, не вызвало одобрения у Грановского. Во-первых, я не знал японского, а все исполнители были японцами, а во-вторых, у службы безопасности филармонии могли возникнуть вопросы уже ко мне.

После концерта я поблагодарил профессора, и мы вместе подивились удивительному сочетанию двух мелодий в одном концерте, которое навеяло воспоминания о некоторых событиях прошлого. Я отправился домой и, кажется, каденция Акколаи в этот вечер получилась у меня чуть менее фальшивой, чем в прошлые разы.

Через пару дней мне предстояла поездка в Москву, в наш главный офис, на встречу с нашими итальянскими партнёрами. Я лёг спать пораньше, чтобы завтра ещё раз тщательно просмотреть все подготовленные документы к намеченной встрече.

Следующий день прошёл в интенсивной работе с бумагами и только вечером, взяв в руки скрипку, я самоотверженно стал бороться с диезами и бемолями в гаммах и этюдах. Затем я стал пробовать сыграть концерт Акколаи с самого начала. Дело продвигалось, откровенно говоря, с трудом и с явным скрежетом.

И тут я вспомнил упражнение, которому учил меня мой дядюшка в те далёкие годы. Он мне показал, что для тренировки беглости пальцев хорошо использовать такой приём: неподдающийся кусок произведения несколько раз проигрывается с сильным ударением – акцентом сначала на первые ноты, а затем, тот же кусок исполняется с сильным ударением на вторых нотах. И так много раз. Для примера… есть мелодия Чижик-Пыжик…Надо сыграть её вначале много раз так:

ЧИ жик Пы жик ГДЕ ты БЫЛ, пауза, НА фон Тан ке ВОД ку ПИЛ.

А затем много раз так:

чи ЖИК пы ЖИК где ТЫ был, пауза, на ФОН тан КЕ вод КУ пил.

Я вспомнил, что тогда, в юные годы, мне этот приём или, точнее, упражнение, помогало одолевать наиболее трудные места в исполняемом произведении. Поможет ли этот приём спустя тридцать лет, предстояло выяснить на практике. И я многократно выводил смычком странные сочетания звуков.

Время было позднее, и пора было ложиться спать – ранним утром предстояла поездка в Москву.