Летняя жара стояла над долиной. Ни одна живность в это время дня не проявляла никакой активности. Всё стихло ожиданием приятной вечерней прохлады. И лишь один проявлял активность, но, то была тихая, осторожная активность.

Пара глаз пристально впилась изучающим взглядом в центр долины, где стояли два дома, один из которых был таким добротным, бревенчатым, а другой помельче. Собака посапывала в тени сарая. Рядом кошара, и такой большой загон для скота, огороженный жердями.

Тишина и благоденствие окутывали долину сочных трав: ухоженные коровы лениво паслись у небольшой речушки, этакой синей ленточкой прочертившей край долины. Да, тишина и благоденствие.

Пара глаз разведывающего, что незаметным улёгся на опушке леса, уже третий день в бинокль пристально изучала за этими двумя домами, за теми, кто выходил из дома, входил в дом, за теми, кто жил здесь и работал. Рядом у деревьев притаился джип, который он замаскировал искусно ветками, что он слился с лесом, никак не заметить. Третий день, как он незаметно приезжает сюда: сегодня к вечеру к нему должны присоединиться ещё трое, и все они уже этой ночью, тёмной ночью начнут и завершат…

Пара глаз уже третий день пристально следила за всей местностью, за этими двумя домами, за кошарой, за загоном для скота, но знал ли владелец этих пар глаз, что он сам уже попал в поле зрения…

***

«В 4 часа вечера 21-го сент. 1792 член муниципалитета Любен, окружённый жандармской кавалерией и большой толпой, прискакал к тюрьме Тампль. В установившейся тишине громко прозвучали медные трубы. Сквозь стены тюрьмы королевская семья ясно слышала могучий голос Любена. Объявившего об отмене королевства и учреждении республики.

С коварной улыбкой наблюдала стража за королём. Людовик, державший в этот момент книгу, сделал вид, что углублён в чтение. Лицо его не изменилось. Королева проявила ту же твёрдость: ни слова, ни жеста, способного увеличить радость республиканских часовых. По окончания речи Любена – снова прозвучали трубы. В этот момент ни королевские узники, ни часовые, со