За стеной

Минутная стрелка хромала. "Хр-ш, хр-ш", – карабкалась она. И не бежала, не кружилась, не испытывала расстройства от тика. Она переваливалась свободно. Не свободно переваривалась. Время ее проглотило, съело, не пережевав. "Хр-ш, хр-ш", – хрустели ее суставы. "Хр-шшшш…"

Я подняла веки, выпрямила глаза и протянула взгляд к циферблату. Стрелка шла назад, а я хотела наблюдать по часовой, потому что так привычнее, а значит, можно продолжать механически, интуитивно. Но она оказала сопротивление. Я смирилась. В конце концов, кто я такая, чтобы управлять временем…

Внезапно кольнуло в глаз. Я поняла это спустя, когда глаз уже щипал и горел. Пальцы потянулись к лицу, эпителиальный слой пропитался терпким запахом железа. Я поняла, что попалась. Через несколько мгновений меня подняло в воздух, и я увидела, как потускневшее глазное яблоко повисло. Мы болтались на часах, как двойной маятник: я и глаз на нерве. "Хр-шгрр", – надломилась стрелка и почти умолкла. Она не сломалась только потому, что глаз уже был не моим, он ничего не весил, он был отдельно.

Я так не хотела верить во время. Следовать ему, двигаться с ним в такт, пусть и в обратном направлении, – больно.

Больно? Должно быть, анатомически необходимо. Но я не чувствовала ничего. Я просто прокручивалась по кругу, как пшеница на мельнице. Один оборот, второй… Глаз упал. Я увидела его лежащим, растекшимся, серым.

Стрелка вернулась к числу 12. Я расправила руки, представив, что лечу. Но действие это дало обратный эффект: стрелка прошла через канал зрительного нерва в мозг. Мне не было больно.

Уже несколько лет, которых на самом деле не существует, я не помнила, что такое боль в физическом смысле. Её ощущение, ранее свободно воспроизводимое мышечной памятью или из-за синестезических особенностей, размылось и утекло со сточными водами в канализацию. Всё, что у меня оставалось – боль душевная, похожая на пропасть, сидящая в клетке трахеи на плоскости солнечного сплетения. И порою восторг. Возможно, счастье. Там же, внутри. Но казалось, что нет предела у этих чувств, что они настолько невещественны и масштабны, что способны обволакивать планету, галактику, Вселенную. И целый мир в одном теле.

Меня внезапно что-то наполнило. Я вдохнула глубже и расправила плечи, протянула ладони к холодной стене. Она задребезжала и выплеснула на меня материю энергии: там был человек. И он творил. Даже тогда, ощущая боль и подавленность, он был цельным. Самым вещественным, самым настоящим, с бьющимся сердцем и оттого – живым. Стены, ранее сдавливающие меня, отступили под натиском его существа и раскрошились, осев пылью в легких. Он не знал об этом. Он просто был тогда там. Творил. Не важно, что в прошлом, оно сохранилось в нем. Если вдохновение – иначе нельзя. И в своем крошечном, измотанном часами работы, тельце он заключил целое небо духовного, притягивающегося сверху, и распространяющегося вокруг. Я его приняла.

И любовь. В нем была любовь. Взаимная и от этого еще более прочная. То, что он чувствовал по отношению к другой, и то, как она себя растрачивала сама, без остатка, жертвенно, безрассудно – это спасало их обоих. Это вырывало их из блеклого мира одинаково-пустых людей, из скуки и одиночества. Связь, якобы порочная, объединила их в первую встречу, и оба они ощутили себя цельными. Он часто шептал об этом, о ней, сидя на сыром полу в углу. Она, та, которую он обрел, стала спасительницей, вдохновением, необходимостью. Необходимостью не обладать, а воссоединяться. Потому что так ощущается любовь.

Потом, когда Луна бросила дорожку света на мою смятую простынь, я, все еще размеренно покачиваясь, увидела краем глаза, как они уходили в вечность. Они перерождались. Только начинали жить.

Со мной осталось все то, что он хранил внутри: похожее на мягкий теплый свет.

Оно под кожей меня впитало.

Минутная стрелка хрустнула. Мы упали на пол. Часы остановились. Отломленной частью стрелки я открыла замок и убежала.

21. 01. 2021.

Лампочка

В этот солнечный день он почему-то не захотел гулять. Да и вообще, он не любил ясные дни даже тогда, когда не было жарко. Счастье его заключалось в стабильности и постоянстве. Никаких перемен и изменений, минимум эмоций, максимум спокойствия. Он всегда был строг и молчалив. Но, как говорится, с огнем не шути, если и подумывал кто-то перейти ему дорогу, тут же в этом раскаивался. Он умел сеять страх и смятение одним только взглядом. Привлекательной наружностью этот человек похвастаться не мог, но и стыдиться ему тоже было нечего: лет пятьдесят на вид, высокий, худой, а, вернее сказать, жилистый, всегда неестественно бледный с мутно-серыми глазами, высоким лбом, прямым носом и тонкими, как у правителей, губами. На лице его не было ни одной морщинки, за исключением той, что появлялась между бровями во время серьезных раздумий. Семьи у него не было. Всю свою жизнь он занимался продвижением собственного бизнеса и поэтому теперь обладал немалым капиталом. Некоторые сотрудницы пытались закадрить такого завидного жениха, но сердце его так и не стало мишенью для Амура. За это многие приписывали ему фригидность, а некоторые побаивались. Он никогда не вспоминал о прошлом и не строил масштабных планов на будущее, считал, что «все должно быть так, как должно быть». Эта фраза стала девизом его жизни. Но не у всех должно было быть так, как у него. Из-за этого возникало бесчисленное количество споров, к которым, к слову, он относился также равнодушно, как утюг, гладящий одежду, потому что всегда выходил сухим из воды, да еще и прихватывал с собой осетров. В противовес всему вышеперечисленному, можно добавить, что у него была слабость: он очень любил насекомых, больше всего – бабочек. Эту симпатию люди нашли бы такой же странной, как и он сам, если бы кто-то узнал об этом. Но он никогда не рассказывал о себе.

***

Это утро было необычным только потому, что он никуда не спешил, потому что обычно весь его день был распланирован не по минутам, а по секундам. Только не сегодня.Он встал в семь, позавтракал и ушел опять в свою комнату, которая оставалась темной – он занавешивал окна шторами. В одиннадцать ему захотелось почитать, поэтому уже в двенадцать тридцать был написан его же рассказ, который он с удовольствием перечитал. В два, пообедав, решил поспать, а минут через десять проснулся, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Он открыл глаза.

– Спи.

– …

Облокотившись о стену, стояла женщина в темной одежде. Волосы ее цветом напоминали уголь и были заплетены в косу, доходившую до пояса. Кожа лица бледная, скорее, белая и даже немного синеватая, как у мертвеца. Светло-серые глаза большие, широко распахнутые, с длинными, но редкими ресницами. Нос прямой, губы сложены в одну линию. Платье черное, с длинным рукавом, в пол – ног не видно, даже обуви. Руки опущены вниз, параллельно телу, а на кистях из-под кожи выпирают вены, в которых, кажется, застыла кровь.

– Спи.

– Простите?

– Спи, говорю.

– Не понял?

Она закатила глаза:

– У тебя умственное отклонение?

– Нет.

– Замечательно. Я уже готова была испугаться, что пришла слишком поздно.

– Куда вы пришли?

– К тебе.

– Зачем?

Она обрушила на него свой безразлично-строгий взгляд:

– Слишком много вопросов.

Он не понимал, что произошло, и как в его комнате появилась эта странная особа, до сих пор не шевелясь стоящая на одном месте.  Потом он догадался: это сон. Точно. Он так долго не спал, что теперь ему снится какая-то ерунда. Потому что в реальной жизни его никто не посмел бы называть на ты. А уж тем более не отвечать на вопросы. Да и он ведет себя как-то странно, не так, как обычно.

– Я понял, – коварно улыбаясь одними уголками губ, произнес он, – вы мне снитесь.

Она не отвечала, продолжая стоять на месте.

– Вы мне снитесь.

Молчание.

– Вы мне снитесь? – неуверенно повторил он, то ли спрашивая, то ли утверждая.

Пол скрипнул – это она переступила с ноги на ногу.

– Как вас зовут?

– Александра.

– Очень приятно… Слишком обычное имя для вас.

– Я пошутила.

– Что?

– Ты глухой? Или дислексик? Я пошутила.

– Когда?

– Когда сказала, что меня зовут Александрой. Потому что мое имя Тэ.

– Какой ужас, – пробормотал он. – Вы даже шутить не умеете.

– Хочешь сказать, что ты умеешь?

– Да, вполне.

– Прошу.

– Куда?

– Анекдот расскажи.

– Нет, я строгий человек, глава крупной компании, которая занимает восьмое, представляете, восьмое! место на мировом рынке, – он поднял вверх указательный палец и потряс им в воздухе.

Она засмеялась. Беззвучно, лишь подрагивая плечами.

– Сдаюсь. Ты действительно шутишь лучше меня.

– Но я не шучу.

– Так ты еще и скромный.

– Нет. Моя профессия обязывает меня ставить скромность в разряд недостатков. В своих подчиненных я хочу видеть такие качества, как целеустремленность и готовность использовать все средства для достижения цели. Но никак не скромность. В себе я развил то же самое. Так что не делайте поспешных выводов. К тому же, этим вы меня оскорбляете, – он осекся.

– Замечательно, – она заулыбалась. – Тебя же больше некому оскорбить.

– Нет! – вскрикнув, он вскочил с кровати, а между бровями появилась длинная морщинка. – Никто не смеет со мной так разговаривать! Кого вы из себя возомнили? Я глава крупной компании, которая занимает восьмое, прошу обратить внимание, восьмое! место в мире! – он побил воздух указательным пальцем прямо перед ее носом.

– Ты мне уже рассказывал этот анекдот.

– Это не анекдот! – заверещал он, и лицо его покрылось крошечными складочками-волнами. – Это не анекдот! Кто вы такая? Как вы смеете мне тыкать? Я испорчу вашу жизнь! Вы не сможете устроиться на работу! Я все про вас узнаю!

– Ты и так все про меня знаешь. Меня зовут Тэ, – умиротворенным голосом перебила она.

– Не тыкай! Не перебивай меня! Я…

Он не успел договорить, потому что в комнату зашел мужчина и протянул стакан, наполненный жидкостью. Так происходило каждый день в три пятнадцать. Он автоматически выпил. Равнодушие пропитало его тело, и через пять минут он уже спал глубоким сном младенца.

***

Когда он проснулся, шторки были не занавешены, по потолку и стенам прыгали солнечные зайчики. Он повернул голову налево и посмотрел на часы. Восемь. Долгожданный выходной. Это был сон. Дурацкий, бессмысленный сон. Он удовлетворенно улыбнулся и приподнялся на кровати. Около стены стояла Тэ. В его глазах отразился ужас.

– Ну вот. Я же говорила, что вам нужно поспать, – она как-то хмуро посмотрела на него.

– Так это не сон?

– Конечно же нет, – она присела в кресло, стоящее рядом с окном. – Впрочем, вам теперь должно быть все равно.

– Почему это?

– Я, как и вы; являюсь владелицей бизнеса, он мне достался по наследству. Но моя компания, в отличие от вашей, занимает второе место на мировом рынке, – в ее глазах сверкнул торжествующий огонек. – Так вот я хотела предложить сотрудничество… Но, как оказалось, вы эмоционально-неуравновешенны. Возможно, вы перетрудились. Сейчас это уже неважно. Я, пожалуй, не буду больше терять время. До свидания.

Он молчал – язык онемел. Но, когда она произнесла последние фразы, сполз с кровати и, встав на колени, умоляющим голосом залепетал:

– Прошу! Не уходите! Я готов подписать контракт! Не уходите! Я мечтал об этом всю жизнь! Четверть бесконечности! Умоляю! Это будет выгодная сделка! Обещаю. Только давайте все обсудим!

Но женщина его не послушала и, на прощание бросив: «Сумасшедший! Действительно сумасшедший!» – закрыла за собой дверь.

Но для него эта дверь была дорогой в будущее, потому что за ней теперь находилась та, которая хотела подписать контракт. Ничего не видя и не слыша, не думая ни о чем, кроме возможности, которая дается только раз в жизни, он прыжком поднялся с колен, решив бежать за незнакомкой хоть на край света, и…

***

Когда он проснулся, шторки были занавешены, по потолку и стенам не прыгали солнечные зайчики. Он повернул голову налево и посмотрел на часы. Восемь. Долгожданный выходной. Это был сон. Дурацкий, бессмысленный сон. Он удовлетворенно улыбнулся и приподнялся на кровати. Около стены стояла Тэ. В его глазах отразился ужас.

– Тебе, кажется, снилось что-то плохое, – произнесла она, по-прежнему стоя на одном месте, не шевелясь.

– Да-а-а, – протянул он недоуменно. – Кажется, мне опять кажется, что мне кажется.

Она улыбнулась:

– Нет. Я настоящая.

Он встал и подошел к ней ближе, вытянув руку.

– Ты материальная.

– Да. Очень.

– Что значит «очень»?

Она отвела взгляд:

– Ничего.

Они помолчали, смотря в разные стороны.

– Ты мне сейчас снилась.

– Тогда я все еще тебе снюсь, потому что все еще хочу пойти на отчаянный шаг – заключить с тобой сделку.

Глаза его округлились и покраснели.

Она нахмурилась:

– Шучу.

Он обхватил руками голову, присев на корточки, и сохранял такое положение минут десять, двадцать или несколько часов.

– Я тебе уже говорил, что ты не умеешь шутить?

– Да.

– Тогда, пожалуйста, больше не шути со мной. Никогда.

– Может, не буду. Не могу ничего обещать.

– Пожалуйста… Я, кажется, схожу с ума.

***

Каждое утро он просыпался, думал, какой страшный сон ему приснился, улыбался, вспоминая про выходной, поворачивал голову влево, чтобы узнать время и, приподнимаясь на кровати, ужасался все меньше, потому что у стены стояла Тэ.

Через два месяца он спросил:

– Откуда ты взялась?

Она посмотрела на него так серьезно и основательно, будто знала, что он задаст именно этот вопрос.