Глава 1, в которой Кирюшка – молодец!

Как гласит народная мудрость, если хочешь рассмешить бога – расскажи ему о своих планах. Смешить кого-либо сверхъестественного у нас и в мыслях не было, но тем не менее, все вчерашние наши задумки накрылись медным тазом. Ночью поднялся резкий, порывистый ветер, нагнавший стаю тяжелых облаков к утру. Зарядил обложной дождь, и погоду объявили нелетной. Самое плохое, что не только у нас, но и в Новониколаевске.

Поэтому я совершенно спокойно сидел и пил чай, наплевав на все проблемы с высокой колокольни. Как выражается Далин – балластился. Парни разбежались с самого утра по делам, Арчи прихватил с собой Антошу, рассчитывая с его помощью решить кое-какие дела в конторе, а я отгавкался, сославшись на пораненную руку.

Укушенную левую руку действительно следовало поберечь, поэтому я привычно держал кружку с горячим чаем в правой, со всё возрастающим интересом прислушиваясь к шебуршанию домовых в дальнем углу ангара. Теперь, когда я стал недомагом, глаза отвести они мне уже не могли. Сейчас там происходил очередной сходняк, и я больше всего жалел, что не обратил на него внимание с самого начала.

Черт, да я вообще пропустил все что только можно! И как вчера Кирюха с Микешкой договорились, и выгрузку, и визиты всех заинтересованных лиц. Но это хрен с ним, а вот то, что я не увидел, как домовые хвалятся между собой разными вкусностями, пожалованными им хозяевами, это досада. Я застал лишь самый конец, где Кирюха ожидаемо просто убил всех рассказом про вкусные роллы из ужасного кракена. Молоденькие домовые робко сгрудились в тени слегка ошарашенного Фрола Нилыча, и восхищенными взглядами рассматривали тот самый стеклянный судок с крышкой, который мы упёрли из заведения Хельги. Микешка снисходительно, но очень серьезно демонстрировал им чисто вымытую посудину, объявив себя ее хранителем.

Я вжался в диван, тихонько сдернув с себя мамин оберег, раскрутил магическое зрение на полную и молился всем богам, серьезно прося лишь об одном, чтобы только никакого дурака не занесло нам сейчас в гости.

Я смотрел и с восторгом понимал, что у Микентия хватило ума принять нового Кирюшку, и даже выиграть на этом. На Кирюху смотрела сейчас вся аэродромная братия как фанаты на идола, во все глаза и затаив дыхание. Но наш трюмный, надев по такому случаю новенький рабочий комбез, сапожки и ремешок с сумочкой, которая была почти полная копия моей, все же тяготился таким вниманием, и лишь смущенно мял в руках самодельное подобие форменной летной фуражки.

А вот Микешка просто купался в лучах его славы, самоназначив себя кем-то вроде регента при молодом наследном принце, хватило же ума. Да и Фрол Нилыч от него не отставал, эти двое просто всем своим видом показывали остальным, смотрите, мол, кого мы воспитали.

– Богатая вещь, – со знанием дела оценил стеклянный судок Нилыч. – Очень уважительно будет из эдакого молочка похлебать.

– Почти хрусталь! – сунул ему под нос крышку от судка Микешка, повернув ее так, чтобы все видели. – И вензеля королевские на ней, серебряные! А главное, от чистого сердца нам дадена, с полной сердечной благодарностью, чувствуете, коллеги?

Нилыч степенно кивнул, подтверждая правоту Микешки, а вся остальная бородатая банда завистливо и восхищенно запищала. Я осторожно, чтобы никого не спугнуть, пригляделся и понял, что домовых было действительно очень много. Они заполонили собой весь дальний темный угол ангара, расселись по всем полкам и стеллажам, и лишь только эти трое клоунов стояли на отдельном ящике посередине под тусклым светильником, как эстрадные звезды.

– И заклятие сохранности в ём есть, в серебре-то, – пригляделся по новой Нилыч. – Ох и вещь!

– Ото ж! – горделиво сунул на место крышку Микешка. – Меня вчера Кирюша угощал со всем почтением, привез наш молодец наставнику гостинец, так я сразу прочухал – яства-то как свежие! И ужасный зверь восьминог, и криведки, ну все свежее да вкусное! А заправка какая, вот сколь живу, специй таких и не чуял никогда! Все заморское, все дорогущее! Я и соевый соус весь допил и горчицу странную всю доел, ничего не оставил, до того уважительно. Таким только князей потчуют по пресветлым праздникам, магов да героев, ну и нас вот с Кирюшей угостили. И не просто так, а потому что зело мы полезны.

– Главное, что от чистого сердца, – немного поправил его Нилыч. – Благодать хозяйскую на сем судочке вижу. Видать, крепко им Кирюша наш там помог. И серебро на крышке совсем не помеха, оно тут лишь для пользы.

Микешка согласно кивнул, озаботившись протиркой внезапно обнаруженного пятнышка на судочке, а главный аэропортовский домовой повернулся ко всем остальным, отвлекшись на неожиданное бурление.

– Злое серебро-то! – донесся из публики недоумевающий возглас. – Кусачее! Как же так, братия?

– А вот так! – тут же отреагировал Фрол Нилыч и затянул просветительскую речь, воспользовавшись моментом. – Запомните, други, серебро нам не враг, хоть и больно от него бывает. Людей вот током бьет, случается что и до смерти, но они же его не боятся, а для дела используют. Вот лампа эта, к примеру, на искричестве работает, и хорошо же! Все для пользы, все для тепла и уюта. Так и серебро, понимать надо. Правильному домовому нужно уметь с ним работать и не бояться, вот как Кирюша наш умеет. А вообще из злого серебра много хороших вещей делают…

– Конечно, – внезапно перебил его Микешка. – Тут ты прав, Нилыч, на все сто. Из серебра много чего полезного можно сделать. Например – медаль.

– Ах да, – схватил бороденку в кулак Фрол Нилыч. – Кирюше же за подвиги многие, за усердие и полезность для общества медаль от князя будет дадена. Вот воспитанья нашего достойные плоды!

– Кому, как не нам, и радоваться-то, – картинно подбоченился на другой стороне ящика Микешка. – Постарались мы с тобой, Нилыч, взрастили молодца. Всех спас и дирижабль оберёг!

– Варфоломеюшко тоже! – опять донесся из толпы тот же самый недоумевающий противный голосок. – Спас, от пожара! А медаль не дали! Токмо пáйку ударную дают теперь ему, и все!

– Ничего себе, и всё! – возмутился Нилыч, поворачиваясь всем телом к начинающему надоедать крикуну. – Ты ее спервоначалу сам заработай, пайку-то ударную! Не много-то наших ее имеют! Варфоломеюшко хоть и сродственник твой, но только он тебе не ровня, лодырь! Ты же спал в ту ночь, как сурок, когда пожар приключился. Он ведь и тебя спас тогда, насилу добудился!

Круг домовых осуждающе загудел, и неведомый крикун пристыженно заткнулся. Не пользовался он тут, видимо, авторитетом.

– Вы это, братие, не путайте! – вылез вперед начинающий сердиться Микешка. – Тут другое дело совсем! Перво-наперво, если ты, баклан такой, дал пожару приключиться, то да, потом бегаешь и геройствуешь. Будишь всех, как дурак, орешь чего ни попадя. Это наша святая, господи, что же я такое говорю, обязанность и медаль за это не дают! За такое по щщам надо бы выдать и поинтересоваться, отчего это у тебя, дурака, на хозяйстве вдруг пожар?

– Это у него было буйство огненное, – обличающе ткнул пальцем в крикуна Нилыч. – А Варфоломеюшко с соседнего ангара прибег. И спас всех. А этому вот мы холку крепко намяли, в тот же день.

– Тогда да, – задумался чутка и оценил ситуацию Микешка. – Тогда молодец. Хвалю. Но все равно, не путайте! Чтобы медаль княжескую самую настоящую получить, надо таким как наш Кирюшка стать. Глядите на него, это уже не домовой, а целый трюмный! Свой рундучок на борту имеет! Под пулями ходил, бандитов бомбил, со злом боролся и саламандре нашей первый друг! А это не всякому эльфу под силу, про человеков уж и не говорю. А приодели-то его как, видите? Это не ваши рубашонки, это обмундированье! Это потому, что его в экипаж приняли, на довольствие поставили, почти что на равных, и все через наше крепкое воспитанье!

Круг домовых одобрительно и с завистью загудел, а Кирюха еще больше покраснел и недовольно потупился, но не стал ломать этим двум обормотам представление. Нечистики восторженно рассматривали героя и не стеснялись тыкать пальцами в особо поразившие всех детали его облачения. Кирюха, покраснев как рак, переминался с ноги на ногу в новеньких сапожках и натянул поглубже на себя свою летную фураньку, чтобы спрятать глаза.

– Ежели кто прилежен и старших чтит, – опять отвлек на себя внимание Нилыч, – то быть ему правильным домовым! Мы плохому не научим, глядите, какого орла воспитали! И недалек тот день, когда придет пора именоваться Кирюше нашему – Кузьмичом! В дополнение к медали-то, кругом почет и уважение от всех знающих и понимающих. Митрофаныч, ну хоть ты им скажи, не дай соврать!

– Правда твоя, Нилыч, такими темпами быть ему вскорости Кузьмичом, – солидно поддакнул ему раздувшийся от гордости Микешка, которого впервые, как я понял, кто-то назвал по отчеству на людях. – Это на всю жизнь почет, а медаль и потерять можно.

Кирюха быстро и остро с внезапной неприязнью взглянул на завравшегося наставника, Нилыч тоже украдкой недовольно вздохнул, и опомнившийся Микентий тут же отыграл назад.

– Но это распустёха какой-нибудь потерять может, – поправился он и вышел на правильную волну. – Из недалеких, а не мы! Тем более, я ее сам хранить буду, вот в этом вот судочке, на бархатной малиновой подушечке! Это ж не только Кирюхе медаль, это всем нам медаль, всему нашему племени! Верно я говорю, братия? Вот чего-то не припомню я, чтоб другой полезной нечисти медали раздавали!

Круг домовых одобрительно запищал, проникнувшись речью нашего охламона. У нескольких молоденьких нечистиков мечтательно закатились глаза, а некоторые особо деятельные тут же затеяли хоровод вокруг ящика.

– Ну, это ты, положим, загнул, – совсем негромко хмыкнул довольный Нилыч, но все домовые его услышали и тревожно заткнулись. – У гномьей саламандры Василисы княжеский орден есть, я точно знаю, и у других тож, слышал о таком. За подвиги боевые, когда нежить на Черном Болоте гоняли и прочее, по совокупности. Честь ей оказали со всем уважением, было дело.

– Ты не путай, – легко парировал Микешка. – Кто она и кто мы. Саламандрам медалей не жалко, они на особом счету, а вот есть ли княжьи награды у тех же банников да овинников? Я даже больше скажу, у тех домовых, что по дружинным казармам и складам живут, и у тех такого не бывало! Только у нас, у лётных, потому что мы молодцы! И пусть теперь только кто из них попробует нос задрать, как раньше, вот мы им ужо!

Круг снова восторженно зашумел, а особо воодушевившиеся поскакали с мест, воинственно размахивая кулачками.

– И все равно толком не сказали, за что медаль-то, почему это ему честь такая выпала! Вот Варфоломеюш… – снова испортил всеобщее ликование писклявый оппозиционер, но тут же заткнулся, потому что взбешенный Нилыч быстро и ловко стянул с ноги валеночек и метко запустил им в голову надоеды. Соседи по галерке наградили дурака тумаками, а Микешка придержал готового было прийти им на помощь аэродромного старшину.

– Народ интересуется, – проникновенно сказал он недовольно оглянувшемуся на него Нилычу. – Народ имеет право знать. Оставь дуралея, без нас разберутся. Вон, видишь, как стараются? Так ему, так, и этак тоже хорошо!

– Ну так расскажи всем, как дело было! – немного раздраженно посоветовал ему Фрол, принимая из услужливых ручонок приплывший к нему обратно валеночек. – Если тайны великой тут нет, конешно.

– Тайны нет, но… – замялся Микешка, – как бы это половчее сказать… Чтоб всем понятно было…

Домовой наш откровенно поплыл, но старательно держал уверенный и победный вид. Я знал, что вчера он пропустил мимо ушей сбивчивые рассказы Кирюши о своих подвигах, больше озаботившись форменной одеждой нашего трюмного и его собственным рундучком на борту. Раз пять за вечер они бегали смотреть на Кирюхин саквояжик в моей каюте, на ревизию батарей банок с вареньем на кухне «Ласточки», на осмотр санузла, где гордый Кирюша собственноручно открывал и закрывал вентили под ошеломленным взглядом своего наставника, и на поклон к Лариске. Они вдвоем о чем-то с ней почтительно шептались, а потом пели ей какие-то песни, под наше с Арчи сдавленное хихиканье. Позже Микешка по уши зарылся в заветный судочек со вкусным кракеном, полпорции которого Кирюша придержал для своего наставника, и на время выпал из нашей реальности.

Он вдохновенно сожрал все, что там было, до последнего кусочка, не исключая соевый соус вместе с васаби, а потом кряхтел и вздыхал на весь ангар полночи кряду. Вздохи и оханье его были не просто горестные, а с примесью какой-то гордости, но все равно Арчи не выдержал и со сдержанными матами полез лечить горемыку. Наш маг поймал Микешку, быстро выбил из него, как он сквозь зубы выразился, всё дерьмо, и на этом сеанс лечения окончился. Но вот именно рассказам Кирюши о своих подвигах в этом насыщенном на события вечере места не нашлось, и поэтому Микешка стоял сейчас с необоснованно уверенным видом, беспокойно ожидая, что кто-то придет ему на помощь.

Кирюха помогать ему не спешил, он все еще дулся на наставника за ляп про потерю медали, поэтому пришлось влезть мне, чтобы не ронять авторитет Микентия и всей нашей команды. Я очень осторожно потянулся через весь ангар и торопливо зашептал ему на ухо самую суть. Тот чутка дернулся, обалдел, но быстро справился с собой.

– Стратегическую операцию разведки враждебного княжества! – во всеуслышание заявил он торжественным голосом и остановился, ожидая моих дальнейших подсказок. – Сорвал? Да, сорвал! Кирюша наш сорвал! Вот! Войну предотвратил? Войну предотвратил, ничего себе! И это всё Кирюша наш, один!

– Ты с кем это там разговариваешь? – подозрительно прищурился Фрол Нилыч.

– Ни с кем, вспоминаю просто, – быстро открестился Микентий и начал, надсаживая пронзительный голосок, вслед за мной перечислять все Кирюхины подвиги. Народ ошеломленно безмолвствовал, пораженный в самое сердце геройством нашего трюмного. Я не стеснялся, расписывая Кирюхину доблесть, потому что знал его скромность, Микешка старательно повторял все мои слова один в один, и нам наконец удалось пробрать аудиторию до печенок. Молоденькие домовята горящими глазами смотрели на Кирюшу как на суперзвезду, народ постарше тоже неслабо впечатлился, и даже Нилыч закусил свою бороду от изумления. Минут через пять мы с Микешкой заткнулись, добившись своего с лихвой.

– Вот это да… – наконец выдохнул ошалевший Нилыч, выплюнув пожеванную бороденку. – Вот это да…

Кирюха стоял красный пуще прежнего, уже с тоской и злобой поглядывая на Микентия, а тот вовсю наслаждался моментом, с удовольствием принимая важные позы и делая ножкой перед почтеннейшей публикой.

– Ну, что же, – прокашлялся Нилыч, совладав с чувствами. – Постановляю! За подвиги великие! За то, что жизнь хотел отдать за други своя! Отныне и впредь! Всем нашим молодым и средним именовать героя – кавалер Кирюша! Только так и никак иначе! Всем ли всё ясно? Ну а уж мы, старшие, по-прежнему будем тебя звать по имени, наше дело такое, стариковское. Ты как, не в обиде?

– Ну что вы, Фрол Нилыч, – низко поклонился сначала ему, а потом и всем остальным домовым наш трюмный. – Премного я вам благодарен за добро и ласку вашу, за правильное воспитанье. Век помнить буду. Да и какой я кавалер, это прямо лишнее.

– А вот такой! – сурово обрубил его Нилыч. – Да и не для тебя это, а для почтения к княжеской награде, к обществу, и вообще, это теперь дело политическое, не нашего ума. Вот и соответствуй, понял?