Глава 1. Хрип

Раздалось хриплое, мокрое хрюканье.

Пассажир, юный парень в наушниках, на секунду оторвался от экрана телефона. Он не сразу понял, откуда звук. Потом заметил: водитель. Короткий, отрывистый вдох – и на выдохе низкое, гортанное хрипение, будто двигатель в груди с перепутанными проводами. Пассажир присмотрелся и с сюрреалистичным ужасом осознал, что почти каждое движение того гиганта за рулем сопровождалось звуком. Поворот головы – легкий хруст. Сдвинул ногу – скрип. Глубокий вздох – то самое хрюканье.

Парень отлип от телефона окончательно. Его обдало волной реальности. Он сидел в старой иномарке, прокуренной до каждого миллиметра, до самой сердцевины пластика. Стекло было мутным от никотиновой пленки. А сквозь въевшийся табачный дым пробивался другой, куда более неприятный запах – кисловатый, плотный, запах старого пота и немытого тела.

Парень пожалел, что отвлекся. До дома еще минуту ехать, не меньше. Он уткнулся в телефон, делая вид, что листает ленту, но теперь сквозь музыку в наушниках ему слышалось это мерное, животное посвистывание и хрип.

– Остановите тут, – буркнул он, едва они свернули к его дому.

Машина замерла. Водитель, не глядя, хрюкнул несколько раз подряд и просипел:

– Двести пятьдесят.

Парень уже дергал ручку двери.

– Двести пятьдесят! – громче, уже поворачиваясь, повторил водитель.

Но сзади никого не было. Пассажир, словно призрак, испарился в сумеречном вечере. Водитель, Анатолий, беспомощно поводил налитыми кровью глазами, его крупное, обрюзгшее лицо исказила гримаса.

– Эй! А пла-а-атить кто будет? – крикнул он в пустоту распахнутой дверцы.

В ответ зашипел динамик его телефона, закрепленного на торпедо. Роботизированный, бездушный голос произнес:

«Оплата поездки завершена. Спасибо, что пользуетесь нашим сервисом».

Анатолий с силой шлепнул ладонью по рулю. Машина жалобно взвизгнула.

– Сукины дети… – прохрипел он. – Опять через приложение… Опять эти проценты сдерут, опять я за бензин платить буду с этой суммы…

Он работал еще в те времена, когда деньги были бумажные, теплые, живые. Получил наличку – вот он, заработок. А теперь… Теперь он водил такси почти бесплатно, на радость какому-то алгоритму в телефоне и щуплому сопляку, который даже «спасибо» не сказал.

Анатолий дернул селектор передач, и машина, вздрогнув, поплыла вперед, растворяясь в потоке таких же потрепанных жизней. Он потянулся к торпедо, к старенькому магнитоле, и через секунду салон наполнился хриплым, надрывным голосом Дженис Джоплин. Настоящая жизнь. Та, что там, за океаном. А здесь – только вонь, хрипы и унижение.

Он свернул к знакомому магазину «Пивной дворик». Сегодня определенно день «Балтики 9». И, может быть, если повезет, к какой-нибудь дешевой косичке. Хорошего вечера не вышло.

Анатолий припарковался у знакомой пятиэтажки, отключил «возлюбленную Алису» на полуслове и тяжело выкатился из машины. Вечерний воздух был прохладен и пах пылью и выхлопами. Он зашагал к подсвеченной неоном витрине «Пивного дворика».

У двери он замер на секунду, засовывая руки в карманы потертых джинсов, и провел внутренний аудит дня. Унизительная поездка с тем сопляком, который сбежал, не заплатив наличными. Три часа простоя в пробке на выезде из города. Легкий, но неприятный разговор с матерью утром… Вспомнилось хриплое: «Опять твои американские завывания… Мне бы телевизор посмотреть…». Кассовый аппарат в его голове беспристрастно отстучал итог: день не просто плохой, день – откровенно дерьмовый.

Его взгляд скользнул по полкам, заставленным бутылками и банками всех цветов и марок. Он прошел мимо секции с крафтовым пивом. Когда-то, лет пять назад, это было его маленьким хобби. Он приходил сюда как исследователь, покупал что-то новое – то мутный IPA с цитрусовым ароматом, то шоколадный стаут. Он даже завел в уме «дневник дегустатора», присваивая сортам баллы. «Бурбоновый портер – 8 из 10. Напоминает старые американские виски. Почти как у Джека Дэниэлса на этикетке». Но за годы он перепробовал почти всё. Азарт угас, осталась лишь рутина. Нового почти не оставалось, а старое уже не радовало.

Его ноги сами принесли его к дальнему стеллажу, где ровными рядами стояли знакомые зеленые бутылки «Балтики №9». Он взял одну, потом вторую. Процент алкоголя – 8%. Экономическая целесообразность. Две бутылки этого зелья глушили внутреннюю дрожь и притупляли чувство унижения так же эффективно, как четыре бутылки более слабого, но дорогого пива. Меньше бутылок – меньше трата. Математика отчаяния.

С закуской вопрос решился еще проще. Его взгляд упал на витрину с колбасками и сырами. Там, в углу, лежали знакомые палочки «Сырной косички» с ярким желтым ценником «АКЦИЯ!». Мало кто брал эту дешевую резину со странным химическим привкусом и липкой, как клей, текстурой. Но для Анатолия ее главным вкусом был вкус экономии. Он взял одну.

На кассе девушка-кассир, не глядя, пробила его скромный набор. Анатолий вышел на улицу, сунув бутылки в глубокие карманы куртки, чтобы соседи не видели. Он посмотрел на темнеющее небо, на тусклые окна его подъезда. Где-то там, за океаном, наверное, сейчас пьют настоящее темное пиво из бокалов из ирландских пабов, а закусывают стейками. Он сглотнул ком обиды и потянулся к карману, мысленно отмечая в своем воображаемом дневнике: «"Балтика 9". Оценка: 2 из 10. Вкус безысходности. "Сырная косичка". Оценка: 1 из 10. Вкус поражения».

Его пальцы нащупали холодное стекло. Сегодня определенно не день для темного лагера. Темный лагер – это пиво для дней, когда чаевые были щедрыми, когда по радио ловилась редкая, любимая песня, когда мать молчала, а по старому голливудскому фильму на компьютере текли титры. Темный лагер стоил как три этих зеленых бутылки и ассоциировался не с забвением, а с праздником. А праздников в его жизни не было очень давно.

Он тяжело вздохнул, и снова раздалось то самое хриплое, мокрое хрюканье. Оно было теперь не только звуком, но и запахом, и вкусом. Вкусом этого вечера.

Сигареты он брал уже в другом месте. Путь домой лежал мимо закусочной «У дяди Васи», в дальнем углу которой, за стойкой с чебуреками, находилась заветная полка. Там продавались сигареты без акцизных марок. Пачка стоила в два раза дешевле обычных.

– Две, – буркнул Анатолий, кладя на прилавок смятые купюры.

Продавщица, женщина с уставшим, как у него, лицом, молча протянула ему две пачки в глянцевых, но как-то небрежно напечатанных пачках. Название «Global» ничего ему не говорило. Они были противнее раза в четыре: дым был едким и жестким, оставляя на языке вкус жженой пластмассы и горькой бумаги. Но Анатолий уже привык. Его легкие и гортань адаптировались к этой ежедневной порции яда, и он уже не был готов переплачивать за какой-то мифический «вкус». Вкус был не в сигаретах, а в тех образах, что они помогали вызывать.

Только иногда, когда на него находила та самая ностальгия по местам, в которых он не был, он покупал у того же ларька пачку «Мальборо» или «Лаки Страйк». Тогда он поднимался на свой балкон, закуривал, и дым, казалось, приобретал иной, более мягкий, почти кинематографичный оттенок. Он глядел на упирающийся в крыши соседних хрущевок закат и представлял, что это не закат над спальным районом, а солнце садится где-то над калифорнийским шоссе, уходящим в бесконечность. Но сегодня был не тот день. Сегодняшний день дышал на него едким дымом «Global».

С этим запасом – двумя бутылками «Балтики», сырной косичкой и двумя пачками сигарет – он наконец зашагал в свой подъезд.

Дома, как всегда, пахло. Пахло лекарствами, которыми мать пыталась отогнать старость, и затхлым, неподвижным воздухом, в котором витал сладковатый запах немощного тела. Анатолий этого уже не замечал. Он вошел, тяжело шваркнув ключи на тумбочку, и вместо «привет» его уши уловили знакомый, хриплый звук из комнаты. Это был не звук двигателя, а звук человеческий, но такой же неизбежный.

– Опять со своим пивом? – послышалось оттуда. – Весь в отца, непутевый. Вместо того чтобы жену найти, о Америке какой-то думаешь. В облаках витаешь, а жизнь-то мимо идет…

Анатолий не ответил. Он воспринимал это как фоновый шум, более привычный, чем гул холодильника. Он прошел на кухню, поставил пакет на стол, повесил куртку на спинку стула. Движения его были отточены годами: отвинтить крышку, сделать первый, долгий глоток, от которого по телу разливалось желанное тепло. Отломить кусок резиновой «косички». Разжевать.

– …тебе бы о деле подумать, а ты таксистом работаешь… – неслось из комнаты.

Он молча взял бутылку и пачку сигарет и двинулся в свою комнату, бывшую когда-то его детской, а теперь – капсулой, отсеком космического корабля, ведущего в никуда. Дверь он закрыл не резко, но твердо, отсекая внешний мир.

Комната была заставлена хламом воспоминаний и старыми постерами, но главным ее содержимым был старенький телевизор с кабельным приемником. Анатолий рухнул на кровать, взял пульт и включил. Он не выбирал конкретный канал. Он просто листал их, как заведенный, уверенный, что в этой сотне каналов обязательно должно было показывать что-нибудь интересное. Что-нибудь настоящее. Не местные новости или глупые сериалы, а хоть кусочек той, другой жизни. Старый вестерн. Добрый американский ситком. Документалку про дороги США.

Экран мигал, цвета сменяли друг друга. Он закурил, затягиваясь едким дымом «Global», и сделал еще один глоток «Балтики». Вкусы смешались – горечь пива, горечь табака, горечь дня. Но где-то там, за этим мерцающим стеклом, он все еще надеялся увидеть отсвет своей мечты. Пусть даже и в виде рекламы газировки или заставки к фильму, который он уже видел сто раз.

Подвыпивший Анатолий периодически вставал и, пошатываясь, брел в туалет во время рекламных пауз. Его маршрут пролегал через небольшую, но плотно забитую квартиру, которая была немым свидетельством двух сплетенных воедино, но одиноких жизней.

Прихожая была завалена коробками из-под его старого хлама – тут лежали кассеты с записанными когда-то фильмами, вышедший из строя усилитель. На вешалке висело его единственное «парадное» пальто, купленное для подачи документов в посольство, которое так и не пригодилось.

Гостиная, он же зал, была царством его матери. Застывший в 90-х интерьер: стенка с пыльными сервизами за стеклом, кружевные салфетки на спинках кресла и дивана, ковер на стене с оленями. Воздух был густым от запаха ладана, лекарств от давления и старой мебели.

Его комната была полярной противоположностью. Постерам «Крестного отца» и «Бегущего по лезвию», приклеенным на скотч, противостояла икона в красном углу. Книжные полки прогибались под тяжестью американской классики в дешевых переплетах и старых журналов «Америка», которые он коллекционировал с юности. На столе у компьютера горой лежали жесткие диски с его главным сокровищем – оцифрованными коллекциями голливудского кинематографа, от немого кино до 80-х. Повсюду валялись пустые бутылки из-под пива, пепельницы, переполненные окурками «Global», и смятые пачки из-под них.

Возвращаясь из туалета, он падал обратно в кресло, и телевизор продолжал свой бессмысленный марафон. Иногда, очень редко, когда на экране показывали что-то до боли знакомое и желанное – например, сцену, где герой на стареньком «Мустанге» мчался по «Шоссе 1» вдоль океана, – по его обрюзгшим щекам беззвучно текли слезы. Он их даже не вытирал, давая им высохнуть самим, как утренней росе. Но чаще он просто засыпал, сидя в кресле, подвыпивший и обессиленный, под мерцающий свет экрана.

И тогда, уже глубоко за полночь, в тишине раздавался скрип двери. В проеме, опираясь на палочку, возникала тень его матери. Она молча, с трудом наклоняясь, находила пульт и гасила телевизор, обрывая сон в самом разгаре. Потом она брала с его кровати старое, потертое покрывало и накидывала ему на плечи и колени, чтобы не замерз. Она несколько секунд стояла над ним, глядя на спящее, искаженное гримасой не то боли, не то пьяного сна лицо своего сына. Потом тихо цокала языком – звук, в котором смешивались жалость, укор и бесконечная усталость. И так же молча, шаркая тапками, уходила в свою комнату.

Это был их ритуал. Немой, лишенный слов, но от этого не менее пронзительный обмен: он приносил в дом деньги и свое отчаяние, она – покрывало и свою немую заботу.

И правда, кони проводят свой день на ногах и так же стоя спят на своих «кормилицах». Анатолий делал то же самое. Он работал, сидя в машине, и спал, сидя в кресле. Он почти разучился лежать, почти разучился расслабляться. Он всегда был в легкой готовности, в вечном ожидании сигнала к старту, который так и не прозвучал. В этом он и правда напоминал это величественное, но загнанное животное – вечно на ногах, вечно в пути, который ведет в никуда.

Глава 2. Рутина

Ночью Анатолий проснулся от неожиданного внутреннего удара – его собственное сердце, отяжелевшее от пива, дрогнуло и замерло на секунду, вытолкнув его из пьяного забытья. Он огляделся выцветшими глазами в полумраке. Телевизор был выключен. На плечах лежало шерстяное покрывало. Значит, уже глубокая ночь, и мать совершила свой ночной ритуал.

В квартире стояла непривычная тишина. Глухая, давящая. Он не услышал привычного храпа матери из-за стены – ровного, с присвистом, похожего на работу старого насоса. Но сознание, затуманенное «Балтикой», не стало цепляться за эту деталь. «Наверное, просто повернулась на другой бок», – промелькнуло где-то на задворках мозга. Он сглотнул ком горечи во рту, безуспешно попытался сменить позу в кресле, чтобы занять хоть немного более удобное положение, и снова провалился в тяжелый сон.

Утром он проснулся разбитым. Тело ломило, голова была чугунной гирей. Он совершил свои утренние процедуры на автопилоте: тяжело поднялся с кресла, побрел в туалет, умыл лицо ледяной водой, пытаясь смыть с себя ощущение липкой пленки. О душе, как почти всегда, он и не подумал. Зачем? Чтобы снова сесть в душную машину?

Он вышел на кухню, и его обдало новой порцией тишины. Стол был пуст. Не было привычной тарелки с омлетом или гречневой кашей. Не стоял налитый в граненый стакан чай. Не было даже крошек.

Мать почти всегда накрывала на стол. Иногда, правда, этого не происходило. Такие дни периодически встречались. Обычно наутро после того, как Анатолий перебирал с пивом и, сам того не помня, говорил матери какие-то гадости. Или, когда он игнорировал ее ворчание с таким ледяным презрением, что ей становилось обидно до слез. Иногда Анатолий даже не понимал, что именно случилось – он просто просыпался и видел этот пустой стол, как молчаливый упрек.

«В этот раз, видимо, была такая же ситуация», – с раздражением подумал он. Ни капли раскаяния, лишь досада на мелкую бытовую неприятность. Он сердито хлопнул дверцей холодильника, достал заветренную колбасу и хлеб. Сделал неопрятный бутерброд, крошки с которого посыпались на пол. Заварил в кружке растворимый кофе. Выпил все это стоя, у окна, глядя на грязный двор и свои товарищи по несчастью – другие такси, уже начинавшие свой рабочий день.

Пустой стол и тишина почему-то не тревожили, а, наоборот, подстегивали. «Ну и ладно. Обойдусь. Сегодня не до сантиментов», – прошептал он сам себе.

Сегодня именно тот самый день. Он почувствовал это с утра. Не то чтобы он верил в приметы, но сегодня было то самое ощущение – смутное, но упрямое предчувствие, что судьба вот-вот качнется в его сторону. Может, сегодня ему попадется щедрый пассажир-иностранец. Или он поймает невероятно выгодный заказ на аэропорт. А может, просто в эфире поймает редкую песню, которая станет знаком.

Он вышел из квартиры, не заглянув в комнату матери, не спросив, как она себя чувствует. Он просто захлопнул дверь, заглушив ею ту самую звенящую тишину, и направился к своей машине, к своему кокону, к своему побегу. Сегодня был тот самый день, когда должна была случиться Америка.

Он только что докурил сигарету на улице, смял окурок о подошву ботинка и, тяжело вздохнув, устроился в кресле водителя. Салон встретил его знакомым коктейлем из табака, пота и остывшего пластика. Он выдохнул, запустил двигатель и включил телефон, собираясь активировать приложение-агрегатор.

Но не успел он и опомниться, как экран вспыхнул уведомлением о заказе. Анатолий прищурился. Сумма – две с чем-то тысячи. Сердце его екнуло. Он любил выходить в такое утреннее время: народ спешил на работу, поездки были короткими, но частыми, а за счет повышенного спроса система накручивала на них приятный коэффициент.

А этот заказ был и вовсе подарком. Клиент находился через два дома, а ехать нужно было в деревню неподалеку. Обычно такая поездка в лучшем случае потянула бы на чуть больше тысячи, но сейчас сумма была в два раза выше. Да еще и маршрут пролегал в основном по загородной трассе, без дурацких пробок, которые выжимали из него и машины все соки.

И когда Анатолий увидел заветные слова «Оплата наличными», он даже взбодрился. На лице его проступило подобие улыбки. Никаких процентов агрегатору, никаких задержек перевода. Живые, теплые деньги, которые он получит прямо в руки.

Он с почти забытым энтузиазмом ткнул в экран, принимая заказ, и тут же воткнул в магнитолу флешку с любимой музыкой. Салон наполнился неторопливым, меланхоличным голосом Лу Рида. Идеальный саундтрек для загородной дороги. Он тронулся с места, и даже скрип тормозов показался ему сегодня обнадеживающим.

Заказчик оказался парнем лет тридцати, деловитым и слегка озабоченным. Он помог сесть в машину пожилой женщине – своей матери, которая гостила у него несколько дней.

– Мам, ты уж позвони, как доедешь, – сказал парень, протягивая Анатолию деньги «Без сдачи».

– Не дури, сынок, доеду как миленькая, – отмахнулась она, усаживаясь на заднее сиденье с видом королевы, восседающей на троне.

Для нее, женщины, выросшей в иное время, такси и впрямь было средством роскоши, признаком состоятельности и заботы сына. Поэтому кисловатый запах в салоне и легкая пелена табачной пыли на стеклах не казались ей чем-то плохим. Это были атрибуты не бедности, а некой солидной, мужской жизни. Она сидела прямо, с достоинством глядя в окно, изредка кивая в такт незнакомой, но спокойной музыке.

Анатолий молча вел машину. Он ловил в зеркале заднего вида ее довольное лицо и чувствовал странное, почти забытое удовлетворение. Не было унизительных вздохов, брезгливого молчания или требований выключить музыку. Была просто дорога, музыка и пассажир, который не портил ему воздух своими претензиями. Он даже сбавил скорость, растягивая удовольствие от этой неожиданно приятной поездки.

Они доехали до деревни почти без слов, под аккомпанемент гитар и задумчивого вокала. Женщина пожелала водителю счастья и, кивнув, направилась к своему дому.

Анатолий еще раз пересчитал деньги, сунул их в карман и развернул машину. На душе было почти легко. «Вот же, бывают же хорошие дни», – подумал он.

Обратная дорога в город обычно была самой тоскливой частью таких заказов. Ехать порожняком, жечь бензин впустую, смотреть на унылый пейзаж за окном и понимать, что каждый километр – это убыток. Но сегодня был явно его день.

Решив проверить, сколько уже накапало на его электронный счет в приложении, Анатолий едва ткнул в экран, как его вновь пронзила короткая, бодрая трель – новое оповещение. Прямо по курсу, в той же деревне, кто-то вызывал такси в город. Повышенный спрос, правда, не такой жирный, как в первый раз, но все равно очень достойный. Анатолий почти рыкнул от удовольствия и тут же принял заказ.

Через пять минут на обочине его ждали три молодых парня в спортивных костюмах. Один из них, самый громкий, с сияющими глазами, сразу пояснил:

– На авторынок, мужик! На «Тойоту»! Накопил!