Ошибка в выборе между тем, кого ты любишь, и тем, кто любит тебя, может стоить очень дорого.

Проксима созвездия Лжи – по аналогии с Проксима созвездия Центавра, ближайшей к нам звездой (после Солнца, конечно).

– Ну, что там? Ты видишь цель?

– Да, с целью все отлично. Но рама мешает, она должна открыть форточку, иначе ничего не получится.

– Она сейчас придет, не нервничай.

– Тебе легко говорить! Здесь бомжи ходят. Если они наткнутся на мою лежку, мне что, их всех валить прикажешь?! А, вот она вошла.

– Ну, а ты боялся! Я же сказала, она сделает все как надо.

– Да, она подходит к окну. Открыла, молодец! Ха, раздевается!

– Извращенец! Тебя зачем туда послали? За бабами подсматривать?!

– Ладно, все, работаю. Даю отбой.

– Не надо. Я хочу быть онлайн. Пошли ему мой последний поцелуй.

– Поцелуй калибра 7,62. Как поэтично!

– Пфр-р! Тоже мне, Омар Хайям!

– Хайям был перс. Если хочешь сделать мне приятное, в следующий раз сравнивай меня с кем-нибудь из наших – с Али Харири, например.

– Слушай, может быть, закончим уже этот поэтический вечер и займемся делом? Чего ты тянешь?!

– Я не тяну. Считай до трех.

– Раз, два, три. Ну, что?

– Поцелуй доставлен. Ничего, что в висок, а не в губы?

– Плевать. Нет, правда – все?

– Я же говорю, все!

– Все… Ну, вот и все.

Глава 1

Мать всю жизнь проработала на Люблинском литейно-механическом, да на вредном производстве, и собственное здоровье сохранила разве что чудом. Но просто так ничего в этой жизни не проходит, и долгожданную в семье Рюхиных дочку Антонина Васильевна родила семимесячной, очень слабенькой и – по образному определению доброй акушерки в роддоме – «немножко недоделанной». Мать акушерку чуть не прибила, и несмотря на то, что та была не так уж и неправа, нарадоваться не могла на девочку, отказывалась отпускать от себя, постоянно приговаривая: «Доча ты моя, доча ненаглядная!» С тех под и на долгие годы так и приклеилось к ней в семье – Доча, да Доча.

* * *

Федор проснулся сам и как-то сразу. Пару минут он еще лежал с закрытыми глазами, ожидая, что вот-вот раздастся истошное верещание будильника, но тот почему-то включаться не спешил. Федор открыл глаза. Пробивающийся сквозь неплотно задернутые шторы рыжий лучик фонаря со стройки напротив слегка рассветлял кромешную темь февральского утра и позволял, хоть и не без труда, рассмотреть стрелки на циферблате. Удивительно, но до столь же ненавидимого, сколь и неизбежного подъема было еще почти полчаса. Это тем более поражало, что сна не было ни в одном глазу. А ведь Федор был «стопроцентной совой», и даже не помнил, когда в последний раз его разбирало в такую рань и так легко освобождаться от уз Морфея. Такое бывало разве что в детстве, когда наутро предстояло что-то долгожданное, от одного предвкушения чего сладко замирало сердце. Например, поход с отцом на рыбалку. Или отъезд к бабушке в деревню. Федор улыбнулся воспоминаниям и тому, как же, по сути, мало в чем-то меняется, взрослея, человек! Ведь и сегодня в его, Федора Ионычева, жизни, может произойти нечто значительное и очень, очень давно ожидаемое – отсюда и утренняя бессонница.

Но все равно вставать раньше будильника причин не было, и с намерением коль уж не поспать, то просто понежиться в теплой постели, Федор повернулся на другой бок. Его рука привычно обхватила талию Ирины. Жена спала в своей любимой позе – свернувшись калачиком и зарывшись головой под подушку. Ночнушка на ней задралась, и ладонь Федора наполнилась горячим теплом ее тела. Десять с лишним лет, прожитых в браке, ровным счетом ничего не изменили в отношении Федора к жене, – он все так же любил и хотел ее. Вот и сейчас прикосновение к острому выступу Ирининого бедра отозвалось в нем мощным приступом желания. Как с крутой горки, пальцы Федора заскользили по атласно-гладкой коже ее живота вниз и зарылись в густую поросль шелковистых волос. Ирина вздрогнула, просыпаясь. Секунду, видимо, не понимая со сна, что происходит, она была все так же неподвижна, потом из-под подушки раздался ее разгневанный шепот:

– Ты что, Ионычев, рехнулся? Который час? Отстань, я спать хочу!

С этими словами Ирина решительно сбросила с себя мужнину руку и натянула на бедро подол ночнушки. Федор затих, еще минуту лежал, прижимаясь к безучастной Ирине всем телом, потом вздохнул, и отвернулся. Еще совсем недавно Ирина на столь раннее, а потому «внеплановое» проявление мужем нежных чувств наверняка отреагировала бы куда более благосклонно. Делать нечего, нужно было вставать.

Федор вылез из-под одеяла, будучи готовым, как обычно, зябко содрогнуться всем телом, но в спальне было на удивление тепло. Пожалуй, даже градусов восемнадцать. То ли сменился обычно садящий прямо в окна северный ветер, то ли коммунальщики, сжалившись, наконец, над людьми, замерзающими этой студеной зимой в таких вот худеньких панельных девятиэтажках, подкинули в топки своих котлов угля. Федор подошел к окну и приоткрыл штору. Лучик сразу превратился в яркий, как у маяка, сноп света, резанул по глазам. Федор поморщился. Блин, почему же эти строители освещают не стройплощадку, а лупят тясячесвечовыми фонарями прямо в окна квартир? Федор сам строитель, и в своей практике всегда тщательно следил за тем, чтобы как можно меньше беспокоить обитателей жилых домов по соседству. Ведь для жильцов стройка под окнами – все равно, что военные учения с танками и стрельбами для мирных граждан какой-нибудь деревушки. Особенно беда летом – жарко, душно, а окно не откроешь, потому что гремит ржавым железом ветхий кран, и особенно отчетливо среди ночного безмолвия матерятся злые работяги, со страшным грохотом лупя кувалдой по упрямой железобетонной плите, никак не «садящейся» на место. Слава Богу, что в связи с недавними морозами ночные смены на стройке прекратились! Хотя толстый слой инея на кирпичной кладке и переставший искриться под светом прожекторов, потускневший снег говорили о том, что за ночь резко потеплело. Федор вздохнул, подумав, что в связи с оттепелью ночные концерты строителей, пожалуй, могут и возобновиться, и открыл форточку. В лицо дохнул влажноватый воздух, напитанный ароматами снега и солярки, подтекающей из стоящего прямо под окнами старенького бульдозера. На подоконник, серой тенью материализовавшись из мрака, с коротким горловым мяуканьем взлетела их кошка Рашель и застыла, полуприсев на задние лапы и вопросительно глядя на Федора своими цвета марокканских мандаринов глазами. Благовоспитанная, в общем-то, британка Рашель имела одну дурную привычку. Ее было рыбой не корми – дай повисеть, наслаждаясь жизнью, на противомоскитной сетке, которой была затянута форточка в спальне. Естественно, острые когти упитанной кошары оставляли в сетке дыры, вполне достаточные для того, чтобы через них в комнату залетали комары, которыми начнет по весне изобиловать тутошняя низменная местность. Кошку в семье Ионычевых обожали, тем не менее Федор на любимицу брыськнул и с подоконника согнал, для верности слегка подтолкнув ладонью. Рашель, раздосадованная таким непониманием ее маленьких кошачьих радостей, обижено мяукнула, тяжело спрыгнула на пол и снова растворилась в темноте. Федор посмотрел на жену, наполовину скрытую подушкой, наполовину – одеялом, подумал, что хоть теплолюбивой Ирине замерзнуть явно не грозит, но форточку все же прикрыл, накинув планку похожего на редкий гребешок ограничителя на вполне достаточные для проветривания два зубца. Потом поддернул штору, чтобы полоса свет от прожектора ушла с подушки, и на цыпочках вышел из спальни.

На кухне он включил плиту, ткнул красную клавишу налитого с вечера электрочайника и пошел умываться. Привычно протиснувшись в дверь ванной, из-за массивного трюмо в прихожей открывающейся не полностью, ловко вильнув бедром между острым углом стиральной машины и ручкой бельевого бака, Федор успешно добрался до раковины. Черт, насколько же, все-таки, малогабаритна их малогабаритная квартира! Конечно же, права Ирина, постоянно зудящая о том, что квартирный вопрос надо как-то решать. Ведь их квартирка не только маленькая, она еще и по сторонам света сориентирована из рук вон, смотрит окнами прямехонько на север, из-за этого на подоконниках загибаются даже неприхотливые кактусы. А в полукилометре за окнами – серая полоса МКАД, над которой черной шапкой, издалека напоминающей рой мошкары, всегда висит облако выхлопных газов. А прямо за Кольцевой продолжением техногенного пейзажа высится серая громада ТЭЦ с дождевыми облаками пара над конусами градирен. И ни деревца вокруг. В общем, экология и всего этого Богом забытого места со страшным названием Коровино, и их отдельно взятой малогабаритки – ни к черту. И, наверное, все-таки именно из-за этого постоянные проблемы со здоровьем у шестилетней Полинки. Какое счастье, что Иринина мама, озабоченная здоровьем внучки, забрала ребенка к себе в благополучное Кунцево, где от ее болячек мигом не осталось и следа. Но на следующий год Полинке в школу и, значит, ей неизбежно придется возвращаться, и что тогда? Тогда Ирина, которая после Полинкиного отъезда сцены на тему: «Надо что-то делать!» стала устраивать Федору все-таки несколько реже, совсем его сгрызет! И, главное, что ведь она права! Но, с другой стороны, что толку в ее правоте, как будто Федор сам не понимал, что так больше жить нельзя! Но что делать, если на их микро-двушку, да в таком районе никто не хочет меняться даже с приличной доплатой! На которую, тем более, денег не было и в помине. И все чаще Иринины сольные выступления с квартирного вопроса скатывались на собственно денежный вопрос. И, более того, на самую болезненную, наверное, для любого главы семейства его часть, называющуюся: «Ну, что это за мужик, который денег заработать не может?!» А неприятнее всего в этом было то, что Ирина при этом как будто бы забывала, что денег-то не всегда не было. Но то, что было раньше, для Ирины не имело никакого значения.

А ведь раньше было многое. Ну, хотя бы то, что десять лет назад военный строитель капитан Федор Ионычев, недавно женившейся на красавице Ирине Кротовой, практически сразу получил эту квартиру. По тем временам, когда люди стояли в очереди на жилье по полжизни, это уже была фантастика! А случилось это только потому, что у начальства Федор был на счету отменном, ему прочили хорошую карьеру и квартиру дали из фонда главка, в виде поощрения и стимула к дальнейшей безупречной службе. Но Федор, решив главный по тем временам вопрос – жилищный, из армии сразу же уволился, даже не пытаясь прокормить созданную им ячейку общества на гроши, громко именуемые офицерской зарплатой. Оказавшись на «гражданке», он устроился на работу в строительный кооператив, и быстро стал зарабатывать хорошие деньги. Именно тогда в их квартирке появилась обстановка, всякая техника, у Ирины – мечта любой советской женщины – стиральная машина, у Федора – машина, чтоб ездить. Каждое лето, пока не появилась Полинка, Ионычевы ездили отдыхать – сперва в Турцию, потом и на Канары, и в Тайланд. Дела в кооперативе, преобразовавшемся сначала в АОЗТ, а потом в ЗАО, благодаря Федору шли все лучше, и он, прекрасно понимая, что для троих их жилье маловато, начал откладывать на покупку новой квартиры. К девяносто восьмому году накопилось свободных шестьдесят тысяч долларов, и Федор начал присматриваться к предложениям риэлторов. За такие деньги тогда можно было купить что-нибудь панельное площадью метров семьдесят где-нибудь в Жулебине или Митино. Но Ирина категорически хотела поближе к маме, в престижные Кунцево или Крылатское. Там квадратные метры стоили в полтора раза дороже, а хотела их Ирина не меньше ста. Даже с учетом тысяч двадцати пяти, которые можно было выручить за их двушку, денег не хватало, а ведь предстоял еще ремонт! Занимать Федор категорически не хотел, и тогда кто-то надоумил Ирину, что надо положить деньги на депозит. Федор не устоял перед тогдашними предложениями, сулящими вкладчикам чуть не десять процентов в месяц в валюте, и в марте девяносто восьмого положил все деньги в один из банков, чья репутация казалась незыблемой, как скала. В августе того же года от репутации остались одни воспоминания, а от денег – только корешки приходных ордеров. Скала, как и вся частная банковская система России, рассыпалась в прах.

Но это было только начало. На счетах другого «надежного» банка оказались замороженными деньги их ОАО. Все крупные контракты были заключены в национальной валюте, которая в мгновение ока подешевела в четыре раза. Начались проблемы. Почти два года бизнес ни шатко, ни валко еще шел, но все-таки рухнул. Какое-то время Федор «крутился» сам на мелких подрядах. Ситуация, вроде бы, начала выправляться, но два года назад один вполне приличный с виду заказчик на самом деле оказался бандитом и «кинул» Федора, в наглую не заплатив. Другой – человек вполне порядочный – прямо перед сдачей его роскошного коттеджа скоропостижно скончался. Официальной была лишь меньшая часть контракта, и Федора «кинули» уже наследники покойного, заявив, что по бумагам «все уплочено», и ни о каких «боковых» договоренностях они не знают и знать не хотят. Чтобы рассчитаться с рабочими, поставщиками и субподрядчиками, Федор соскреб по сусекам все, продал свой не новый, но очень приличный Мерседес, швейцарский хронометр с руки в придачу, но все равно не хватило. И – все, у самого денег осталось только на хлеб, на квас уже не было.

После этого Федор впал в тяжелейшую депрессию. Ирина, последние лет шесть успешно осваивавшая профессию домохозяйки, для прокормления семьи устроилась сразу на две работы. Федор же сначала просто сидел дома, целыми днями играя в одну и ту же компьютерную игру. Потом начал пить.

Странно, но поначалу Ирину такой тихий мужнин «депрессняк» не то, чтоб устраивал, но и не сильно раздражал. Может быть, у нее банально не хватало времени на то, чтобы заметить, что происходит с мужем. Она была слишком занята на двух своих работах, на которых быстро преуспела. А, может быть, понимала, как тяжело Федор переживает крах целого десятилетия своей жизни. Но в один прекрасный момент Ирина или заметила, или ей надоело понимать. А, скорее всего, она осознала, что меньше, чем за год из домашней наседки она стала, вроде как, бизнес-леди, пусть и невысокого пока пошиба. Но уж главой семьи с материальной точки зрения – определенно. И устроила Федору форменный разгром. Она кричала, что выходила за сильного, уверенного в себе мужчину, а не за безвольного тряпку и алкоголика. Что хватит сидеть сиднем дома и заливаться водкой. Что если не хватило ума удержать собственный бизнес, надо идти, как она, на зарплату. И что если он сам не в состоянии найти себе более-менее приличную работу, то за него это сделает она.

Одновременно пораженный, что и в каких тонах он слышит от супруги, но и радуясь тому, что его эдак вот тряхнули, Федор с водкой сразу же завязал. Но, продолжая пока вынужденно сидеть дома наедине с любимым компьютером, Федор неожиданно для себя начал… писать. У него еще со школы было все в порядке с русским языком, он много и жадно читал, а его сочинения на всех конкурсах неизменно занимали первые места. Он даже подумывал о том, чтобы по окончании школы податься куда-нибудь в литературный, но консервативные предки восприняли эту идею в штыки и отправили отпрыска по папиной стезе, в строительный. По окончании ВУЗа последовала обязательная в те годы двухгодичная лейтенантская служба, после которой Федор прагматично остался в кадрах, – работа была точно такая же, как на гражданке, а зарплата – чуть не втрое. И даже в эти бесконечно далекие от литературы времена умение ясно, лаконично и точно выражать мысли, пусть и в казенных рапортах, очень помогало Федору.

И все это время, то чаще, то реже где-то глубоко внутри Федора всегда теплилась мысль, что а вот неплохо было бы ему взять, да написать книжку о чем-нибудь, стать известным писателем, и доказать «старикам», что не правы они были с выбором жизненного пути сына. И вот теперь, после краха бизнеса, после тяжелого периода застоя в мозгах и в душе, когда уже нечего было доказывать давно умершим родителям, Федору вдруг записалось. Слова, фразы, абзацы, целые куски чего-то сначала не совсем понятного начали литься из-под пера на бумагу (то бишь, с клавиатуры на экран монитора) легко и непринужденно. Куски сливались в страницы, те – в главы, и вскоре стало получаться нечто вполне осмысленное про современную жизнь, про ситуацию в стране и в Москве, и все это – немного с детективным уклоном. Главный герой книжки, которую про себя Федор иронично называл ро´маном, занимался таким близким автору строительным бизнесом, вокруг которого заворачивался весьма увлекательный сюжет. Федор чувствовал, что ро´ман получается интересным и вполне «забойным». Правда, никак не приходила в голову некая основополагающая часть интриги, но Федор чувствовал, что она придет, что что-то обязательно подведет его к ней.