Под тенью вечности

Посвящается будущему адмиралу и вечному источнику счастья – А. М.

I

Ирина, как сумасшедшая выскочила на террасу, искрометно ринулась к периллам и схватилась за них, как за единственную находящуюся рядом опору. Грудь у нее судорожно вздымалась, руки тряслись, а глаза не находили точки, на которой могли бы сконцентрироваться, поэтому бегали по всему окружающему, мало-помалу наполняясь слезами. Отдышавшись, она с изяществом утерла слезы и поправила растрепавшуюся прическу. С видом герцогини она вернулась в дом. Неспешно пройдя к чайному столику, она позвонила и приказала растопить камин.

– Жарко, ваше превосходительство. Вы не захворали? – Удивилась служанка.

– Нет, Соня, я просто долго стояла на ветру. Закрой ставни после.

Когда Соня удалилась, Ирина приблизилась к камину. Взглянув еще раз на письмо с отвращением, она бросила его в огонь, который в считанные секунды поглотил буквы, причинившие тому, кто их прочел, такую боль. Распрощавшись с письмом, Ирина решила заняться обычными в это время суток делами. Однако из этого ничего не вышло. В безрезультатных попытках заняться документами, рукоделием или цветами, которые приносил садовник для того, чтобы хозяйка собственноручно собирала из них букеты, она обессилила, и, усевшись за письменный стол, принялась писать письмо. Мысли ее путались, в голове разносились отзвуки проклятых слов, разрушившие ее надежды на счастливое будущее.

Писала она своей подруге Татьяне, в Москву, сообщая ей, не подбирая выражений, обо всем случившемся. Она просила ту не распространяться о предмете письма даже близким и оповестила ее о скором своем приезде, ибо находиться взаперти ей более было невмочь. Домашних она собиралась уведомить о решении отбыть этим же вечером.

Дело в том, что Ирина Александровна Астахова любила проводить летние дни на своей даче в Подмосковье, которая располагалась в месте, пусть и уединенном, но весьма популярном среди любителей природы и чистого воздуха. Здесь и правда хорошо дышалось, а местность поражала красотой ландшафта и великолепием пейзажа, открывающимся каждому проезжавшему экипажу. Ирина Александровна прибывала сюда в компании старшей сестры и племянниц. Дача принадлежала семье Астаховых, посему неудивительно, что многие ее члены также предпочитали отдых от городской суматохи в данном месте. В этот раз сестра Ирины, Катерина Александровна Фолинская (в девичестве – Астахова), облюбовала дачу еще в мае. С ней прибыл ее супруг Николай и трое дочерей. Ирина же предпочла отправиться с приятельницей и ее протеже в Крым, чтобы поправить здоровье, и только в конце второго месяца лета присоединилась к родственникам.

Уже наступило время обеда, когда со стороны выхода в сад зазвенел детский смех и прибаутки. Ирина сидела против окна с книгой, из которой не прочла и страницы за час.

– Ну и пекло сегодня, однако. Правильно, что велела запереть ставни, в комнате от того прохладнее. Слушай, ну у Верочки просто чуйка на приключения. Они словно сами ее находят. Не успели мы пройти к Залесьевым, она выловила, бог знает где, ящерку! Представляешь! Ящерку! Уму не постижимо… Так вот, эту злосчастную ящерку она выпустила прямо в доме у Залесьевых! А ты имеешь представление о том, какая чувствительная натура Аделаида Степановна. Шуму-то было…

Столько неиссякаемой энергии и жизни было в этом миниатюрном создании. Катерина Александровна была, как и сестра, красива, с широко распахнутыми глазами и крохотным, аккуратным ротиком. Это была пышущая здоровьем женщина тридцати лет, в которой энтузиазм плескал через край. Без дела ей сидеть не приходилось, но ей это нравилось, несмотря на постоянные ее недовольства.

Она одним движением развязала ленты на шляпе, поправила темно-русые косы, и выдохнув, присела на диван.

– Ну, чем ты занималась, Иринушка, в наше отсутствие?

– Ничем особенным. Почитала, отправила пару писем… Катя, мне в Москву нужно, – она захлопнула книгу и встала.

– Отчего? Ты недавно приехала! Что-то стряслось?

– Ничего не стряслось… – она замолчала, – А может быть, и да…

– Ира! – Катерина встала и подошла к сестре, в ее взгляде читалось беспокойство.

– Да брось! – Осадила ее Ирина. – Откуда, право, столько тревоги? – Она помолчала, затем выпила воды. – От Миши пришло письмо с утренней почтой.

– И что же он?

– Он разорвал помолвку.

На мгновение воцарилась тишина.

– Он «что»?! Нет, Ирочка, как же так? Нет… Он не в своем уме! Определенно, не в своем уме! Что же это… – Она снова села, сестра поднесла ей стакан воды. – Ты так спокойна, Иринушка… Как же он посмел так тебя оскорбить?

– Брось это, брось. Все мы знали, что это непременно случится. – Ирина встала у окна, спиной к сестре, взявшись за голову. – Я уеду завтра же. Тане я уже написала, ответа не просила, но уверена, она меня ждет. Она как раз должна вернуться на днях. – Она откинула золотистые пряди и повернулась к сестре с улыбкой на лице. – Все в порядке. Я ждала, Катенька. Я правда ждала. Я чувствовала. Постоянно… Не бывает хорошо слишком долго.

В гостиную влетели три девочки: девяти, шести и четырех лет, совершенно не похожие друг на друга. За ними вошла няня и Николай Константинович. Это был коренастый, плечистый мужчина с невероятно добрым выражением лица и бесконечной снисходительностью к дочерям.

– Обед подали, дорогие барышни. – Улыбнулся он. – Все хорошо? Ирина, ты словно бледная, нужна хорошая пища и воздух, знаешь, я не так давно читал лекцию в…

И Ирина, взяв под руку зятя, принялась слушать его историю, подкрепленную советами, которые так раздражали его супругу. Катерина Александровна же занялась детьми, которых также нужно было сопроводить к столу.

День тянулся бесконечно. И только когда алый обруч коснулся горизонта, Ирина выдохнула. Были даны распоряжения относительно утреннего отъезда. Николаю было решено ничего пока не сообщать. Сослались на важные дела, которые не терпели отлагательств. Во время завтрака Ирине Александровне принесли письмо от Татьяны, которая в самых пестрых выражениях настаивала на приезде подруги. Сразу же после завтрака, пока не настигла жара, Ирина расцеловала племянниц, сестру и зятя и покинула душное место, направившись прямиком в любимую Москву.

II

Проезжая нескончаемо тянувшиеся изумрудные чащи деревьев, сквозь которые пробивалось золото утренних лучей, Ирина размышляла о случившемся. Отчего женщинам приходится страдать от мужской глупости? Мужчинам почему-то дозволено принимать бесхитростные решения, ломающие жизни, но возвышающие их в собственных глазах. Для многих из них, женские чувства – пустяковина, им куда важнее, что съела их лошадь, или какие подтяжки сейчас в моде.

Михаил Черников был человеком более чем почитаемым в обществе. До безумия привлекательный, богатый, амбициозный и деловитый, своей харизмой он сводил женщин с ума. Он терпеть не мог Москвы, но часто имел там дела. Все женщины в его окружении готовы были пасть к его ногам, но он выбрал ее. Это было на одном из званных вечеров. Он сразу ее заметил, но был уверен в том, что она не поддастся на его чары. Их представили, и весь мир для них обоих перевернулся. Они более не были прежними, они были возлюбленными. Черников медленно подступался к ее сердцу, не понимая того, что уже им завладел. Ирина впервые по-настоящему влюбилась. Юная семнадцатилетняя девчонка отдала свое сердце человеку распущенному, любвеобильному и не ищущего серьезности. Очень долго она была в неведении, очень долго мучилась от неясности, страдала, не спала ночами, ждала его письма, хотя бы крошечной весточки, в которой говорилось, что с ним все в порядке, это означало бы, что он думает о ней. Через некоторое время он стал писать. Стал писать часто и много. На протяжении года они обменивались письмами. И только летом он прибыл в Москву: наконец они объяснились. Никто не распространялся об их связи. Ирине подыскивали жениха, но она ждала только его. Однако Черников и не собирался делать ей предложение, уж слишком он был свободолюбивым. Жениться так скоро не входило в его планы, несмотря на те сильные чувства, что он испытывал к этому юному цветку. Он ощущал резкую необходимость в ней, ему нужно было ее понимание, ее присутствие в его жизни, он считал ее божеством, ангелом, созданием совершенно неземным. Следом миновал еще год, предложения так же не последовало, несмотря на нарастающее с каждым днем чувство. Она сбегала в его объятия, как только он прибывал в город, и каждый раз умоляюще глядела на него, как на того, в коих руках почиет ее судьба.

– Мое положение незавидно, однако! – Заявляла она, сидя в одном пеньюаре на краю кровати. – Я словно продажная девчонка, которая оказывает тебе услугу. Ты держишь меня как пса на поводке и не подпускаешь ближе.

– Что за глупости ты говоришь, родная? Я же только с тобой. Я ценю тебя выше других.

– Ха! Ты вообще ничего не ценишь в этой жизни. Ничего и никого. Ты только терзаешь меня бесконечно. Я ни на кого более не могу смотреть. Ни о чем-то думать, ни чем-то заниматься – везде только ты!

– Что ты прикажешь? – Процедил он, закурив.

– Отпусти меня. Отпусти, если я не способна сотворить твое счастье.

Он посмотрел на эту прелестную фигуру, словно высеченную из мрамора, на эти серые глаза, отливавшие то зеленью, то синевой, то вовсе золотом, на эти золотистые пышные локоны, на манящие розовые губы… Столько чувства выражал ее взгляд, ее поза, но он ничего не понял и проронил лишь:

– Ты чертовски красивая. Вот же злодейка! Как ты смеешь быть такой красивой? Я не хочу, чтобы чужой взгляд касался тебя.

Очень долго тянулись дни, полные неясности. Она прекращала писать ему, пыталась забыться в обществе других молодых людей, но ничего не помогало – он словно въелся в ее сознание, в ее душу. Однако настал момент, и Черников все же решился на серьезный шаг. Как? Как такой человек сумел перебороть себя? Он позвал Ирину на разговор под предлогом того, что ему необходимо ее увидеть для своего душевного покоя, она нужна ему как друг в данную минуту, как утешитель, как родная душа, находившаяся всегда подле него. Они встретились в беседке, овеянной кустарниками дикой розы, и он произнес важные слова. Она, разумеется, согласилась отныне принадлежать лишь ему.

С самого начала все было странно… И то, как он наспех сообщил близким о помолвке, и знакомство с семьей Астаховых, да и подготовка к свадьбе шла непомерно ускорено. Пара рассчитывала обвенчаться в августе, через месяц после помолвки. Но венчанию, как догадался читатель, не суждено было состояться: за несколько дней до ключевого события, жених сообщил невесте, что не может пойти на это. Страшно представить состояние брошенной женщины, которая совсем недавно стояла на пороге счастливой жизни, в которой она могла чувствовать себя любимой, защищенной и дарить свою любовь.

– Я слишком поздно это осознал… Я не создан для брака. Я причинил тебе боль, и это убивает меня. Но я не могу тебе врать. Не могу надеть оковы на твои тонкие ножки. Это выше моих сил. Может, я глупец, но это я. Я останусь глупцом, но честным перед тобой и Богом.

Везде сплошное «Я». А что можно требовать от человека, поистине любившего всегда только себя? Славно, что они не женились ни в первый, ни в последний раз. Выяснилось, что Михаил променял счастье с заботливой, интеллектуально развитой и бесконечно любящей его женщиной на легкодумную связь с юной танцовщицей, которой мы даже не будем приписывать характеристики. Эта связь оказалась прочнее, и через месяц юная танцовщица уже перевезла свои бальные юбки в комнаты Черникова. Что происходило с Ириной, брошенной, униженной, раздавленной, при этом знавшей все подробности дальнейшей личной жизни сбежавшего жениха, не трудно представить. Она погрузилась в учения: много занималась различного профиля науками, читала без разбора, совершенствовала свои навыки в стихосложении, музыке и рисовании. Как ни странно, занятые самосовершенствованием будни залатали ее разбитое сердце. Она слышала новости о Михаиле, разносившиеся по Москве, к тому же он был хорошим знакомым ее брата, но эти новости более ее не трогали, они остались лишь отзвуком в ее глухом, опустошенном сердце. К слову, пришлось немало похлопотать, чтобы отмена свадьбы не приняла огласки. Тем не менее, сплетни подобны песку, просачивающемуся сквозь пальцы, и, конечно, многие знали о случившемся. Александр Астахов, глава семьи и человек влиятельный, слишком любил свою дочь, чтобы уличать ее в чем-либо. Он платил бешенные деньги за ее образование, не отказывал ей в роскошных апартаментах и нарядах, отправил с супругой на лечение горным воздухом в Швейцарию. Черникова он возненавидел всем сердцем и всеми возможными путями пытался уничтожить его. Он пользовался связями, средствами, пока однажды Ирина не прознала про это и не заявилась к отцу с просьбой:

– Он не стоит того, чтобы думать о нем. Господь видит и знает все. Жизнь еще выпустит когти. Прошу, оставь его, это все нужно позабыть. Ради меня, ради моего спасения.

И все было забыто… До поры, до времени, разумеется. До той поры, пока Ирина одним осенним днем не получила от него письмо. Он любил появляться из ниоткуда и уходить в никуда, посему она не удивилась, но дрожь на мгновение объяла ее. По началу, Ирина не хотела отвечать на его послания, но Черников не отступал и стал делать это настойчивее. В последнем письме он написал:

«Если я ничем не могу искупить свою вину – скажи, чтобы я умер, и я умру. Я не хочу ничего от тебя, только прощения. Только слова о твоем благополучии. Я не буду тебя более тревожить, но скажи, что ты счастлива, молю, и я исчезну навеки.»

Как любим мы наступать на те же грабли! Как любим угождать в знакомые капканы, которые уже ловили нас неоднократно! Ирина сжалилась над ним и написала. Написала дружеское, легкое послание о том, что у нее все в порядке, и что она сполна прощает ему все его прегрешения. Она и вправду за этот год с небольшим стала более хладнокровной, более расчетливой, она остыла. К нему она испытывала только жалость, а жалость, как известно, худшее, что может чувствовать человек по отношению к другому человеку. Они возобновили дружескую переписку, в которой делились и личными переживаниями, и бытовыми новостями, и даже любовными похождениями. Общение их было столь легкое и доверительное, что Ирина окончательно успокоилась. Однако мысли об их воссоединении, все же, рождались в ее сознании несмотря на то, что это было уже невозможно. Черников действительно ценил ее выше всех, доверял ей больше, чем кому-либо, только она могла найти нужные слова для его успокоения, только она понимала его настроение, его тревоги, его мысли. Разумеется, он не планировал ее отпускать, она была больше чем просто дорога ему.

Время тянулось, Ирина симпатизировала многим молодым людям, к Михаилу обращалась за советами и помощью, он поддерживал ее и постоянно повторял, «что она достойна лучшего». Так продолжалось достаточно долго, но однажды кое-что, или проще сказать «все» изменилось. Все началось зимой текущего года. Их переписки стали более теплыми, более душевными, у обоих в сердцах закралось глубочайшее сомнение в невозможности возобновить все, что они не сумели сберечь. Он говорил ей о том, что его отношения с танцовщицей не ладятся, что он холодеет к ней, Ирина же в душе радовалась этому факту, хотя и советовала ему не рубить с плеча и подождать, когда все образуется. Весной им довелось встретиться. Он прибыл к Ирине тайно и излил все свои чувства. Ее сердце, как не сложно догадаться, не выдержало – в конце концов, лишь его одного она любила все эти долгие пять лет, и в тайне ждала его. Они говорили о самом важном, плакали, топили боль дней друг без друга в нежных объятьях. Михаил оставил «юную танцовщицу» и был готов жениться на Ирине. Он направился прямиком к ее отцу. Бог знает, как он уцелел, а еще более любопытно, как он убедил того в своей любви к его дочери и выудил разрешение на их помолвку. Он стал приходить чаще, и они с Астаховым часами сидели в кабинете за крепкими напитками, сигарами и серьезными разговорами. После недели уговоров, за которыми последовало сближение двух главных мужчин в жизни Ирины, обручение состоялось. Михаил купил невесте апартаменты в центре города, где она могла жить до помолвки; нанял прислугу, но горничную Ирина предпочла свою. Квартира была достаточно большой и более чем комфортабельной: две спальни, гостиная, две комнаты для прислуги, столовая, кухня. Черников говорил ей вновь о том, что она единственная нужна ему, о том, что только ее он всегда видел с собой и т. д. и т. п. Прелесть, не так ли? Хотелось бы мне написать, что они обвенчались, что любовь их прошла через все препятствия и никогда не угасла более, что жизнь их была безоблачна, словно амуры парили над ними и разгоняли тучи… Но, увы, так не бывает, и это к добру.

Со свадьбой пока не спешили, поэтому Черников удалился по своим делам в Петербург, а затем в родной город, а Ирину пригласили на отдых в Крым. Все время пребывания у моря Ирину что-то тревожило, словно груз лежал на сердце. Она гнала от себя все страшные мысли, но ей чудилось, что история повторится, и от этого она не могла спать ночами, ее бросало в жар, в озноб, она маялась и не могла ничего с этим сделать. Предполагалось, что пребывание у моря пойдет ей на пользу, приведет ее в порядок перед главным событием в ее жизни. Однако вернулась она более худой, поблекшей и нервной. Она теребила изящные пальцы после игры на фортепьяно в ожидании его, курила через тонкий мундштук. И как только задвижка щелкнула, сердце ее упало. Она подорвалась, было, схватилась за кремового цвета подол, но сразу же пришла в себя: выпрямилась, приняла гордую позу и вернулась к Бетховену. Войдя, он подошел к ней и поцеловал в макушку. Ирина встала и распорядилась насчет обеда.

Усевшись на пуф около дивана, где сидел Черников, она положила голову ему на колени, а он что-то рассказывал, гладя ее голову.

– Тебе стоит поехать к Катерине, – заключил он.

Она подняла голову и непонимающе взглянула на него.

– Я думала, что остаток лета мы проведем вместе.

– У меня срочные дела.

– Но ты только приехал…

– Я закончу и приеду к тебе. Обещаю, – он поцеловал ее руки, они отобедали, а затем распрощались.