Предисловие

События крепостного права давно в прошлом. Все факты унижения крестьян я узнавала из интернета, старалась проверить каждый в разных источниках. Имена, фамилии вымышлены, все совпадения случайны.

Каждый человек желает себе благополучия. И стремится жизнь приблизить хоть немного к своему представлению о счастье. И начинает: кто-то строить, кто-то плести, кто-то усесться на шею ближнему и его понудить сделать свою жизнь удобнее, а кто-то только собирается начать, вот-вот возьмётся, с понедельника.

А потом из отдельных жизненных лоскутков складывается общая картина.

На каждой странице огромной книги истории она разная. Может, были светлые благополучные времена. Но, оглядываясь в прошлое, всё больше видятся горькие и трудные.

Но и в горечи можно найти радость, ведь она, хоть и горькая, но жизнь. Наша жизнь. Единственная.

1 Несколько лет назад

– Иди-ка сюда, я тебе волосики заплету.

Девочка послушно повернулась спиной.

Старая Гапка скрюченными пальцами развязала обрывок верёвки.

– Во как растрепалась. Нехорошо так-то девке. Девка, она должна быть аккуратной.

Редкозубый гребешок прошёлся по голове. Девочка болезненно охнула.

– Что ты?.. Я ж, вроде, не деру.

– Это я так…

Гапка продолжила, но вот он ответ – на гребешке. Клочья длинных волос сползали вместе с расчёской.

Теперь уже Гапка охнула. Про себя. Она перепугано провела старческими пальцами по нежным волоскам, чуть-чуть потягивая их. Светлые пряди оставались в коричневых пальцах.

«Сколько же?.. Она, либо, всё выдрала?»

Раз, другой… Гапка всё тянула и тянула, бросала к себе на колени. Волосы не держались на голове. Но с каждым разом в пальцах их становилось всё же меньше.

«Останутся…» – отлегло немного.

Старуха раздвинула пряди, прищуренными глазами попыталась осмотреть воспалённую кожу. А что смотреть? Лысина, размером с некрупное яблоко, ярко выделялась даже при тусклом свете лучины.

– Это барыня тебя за волосся оттаскала?

– Да…

– Во и как девке дуркой не стать? – не выдержала Гапка, воскликнула горько в сторону. – Сколько эта голова терпела тумаков и щелчков? Давеча в стенку её зашвырнула, так опять затылком треснулась… Вас бы так, окаянных, – добавила совсем тихо. – За что она тебя?

– Не знаю…

– Девки, за что её? – обернулась Гапка к сенным девкам.

Те укладывались на свои лежанки. Ночь. Скоро спать.

– Я видела, – откликнулась Дунька. – Барин велел кружку вина принесть. Она её и разлила. На кровать.

– На кровать?

– Ну да. Он уже лёг. А потом пить захотел. Вот и приказал. Хотела я принести, а он не разрешил, сказал пусть эта приучается. Большая, мол… Только чудно как-то.

– Что чудно?

– Он, барин-то, как будто нарочно её под руку толкнул.

– Да, толкнул, – подтвердила девочка. – Вот так, – стала показывать.

Но на неё особо не смотрели. Что тут показывать? И так ясно.

Гапка засомневалась:

– Зачем барину обливать свою постель?

– Не знаю, – пожала плечами Дунька, – может, мне и показалось. Только он не свою сторону облил, а другую. На которой барыня спит.

Задумались.

– Что-то у них недоброе происходит.

– Может, он шутит над нею так-то?

– Может, и шутит… Кто их знает?

– Не-а. Он как будто на неё злится. В глаза ей «дорогая», да «как вам спалось?», а у самого взгляд недобрый.

– Ага, всё колупнуть старается.

– А барыня беситься стала. Тоже, небось, нелюбо, когда то постель облита, то ещё что. А давеча на платье наступил грязным башмаком…

– Ладно, девки, тихо, – проворчала старая Гапка. – Не шумите, услышит кто. Не наше это дело, что там у хозяев делается.

Девки замолчали, улеглись на свои лежанки, укрылись тряпками.

Старуха тоже легла. Девочка прижалась к её костлявому боку, притихла.

– Ну, чаво тебе рассказать?

– Расскажи сказку. Про золотое пёрышко, – попросила Дунька из своего угла.

– Во! Я у тебя спрашивала? Ну да ладно, слушайте…

… Пошёл Иван – крестьянский сын…

– Гапка, – перебил вдруг тихий голосок девочки.

– Что, милая?

– А мамка за мной когда придёт?

Гапка долго не отвечала.

– Не придёт она…

– А тятька?

– И тятька не придёт.

– А Сенька?

Сенька – старший брат. И он не придёт. Но в третий раз повторить это Гапкин язык не повернулся.

– Кому ж их продали? – донёсся с невидимой лежанки девичий голос.

В ответ молчание. Никто не знал.

– В город кому-то, – вздохнула Дунька.

– Они совсем-совсем никогда не придут? – девочка приподняла свою побитую голову со старого тулупа.

– Спи, Марфушка…

2

– Дорогая, Вы, кажется, искали себе новую девку на кухню? – попыхивая сигарой и уставясь в газету произнёс Владимир Осипович.

– Не знаю, я ещё не решила, – Ольга Павловна задумчиво смотрела в окно.

Весна уже заглянула в помещичью усадьбу Дымово, подсушила дорожки, брызнула первыми цветами, развесила зелёную вуаль на деревья.

– Объявление. Продаётся вдова – 33 года, всю чёрную работу умеющая, и девки 16 и 11 лет, к учению понятные, хорошего поведения…

– И кого же из троих Вы видите на нашей кухне?

Но Владимиру Осиповичу уже надоело заниматься хозяйскими вопросами, поэтому он ничего не ответил и перевернул страницу.

Молодая супружеская чета Ночаевых сидела на веранде своего дома. Не дождавшись ответа, Ольга Павловна вновь обратилась к своему утреннему кофию, протянула тонкую бледно-розовую руку с длинными пальцами к пирожному, долго выбирала, откусила кусочек без аппетита, положила на тарелку. Скучно.

Перевела взгляд на мужа. Тот всё ещё что-то читал, теребя щегольские усики.

Ольге Павловне стало неприятно, она отвернулась.

Что с ней происходит? Почему вид собственного мужа всё чаще вызывает такие чувства? Думать об этом не хочется. Поэтому сказала первое, что пришло в голову, лишь бы уйти от неприятных мыслей.

– Сонечка окончила пансион, я уговорила маменьку и папашу позволить ей у нас летом погостить.

– Конечно, дорогая. О, послушай, на Гаити восстали рабы под руководством Туссен-Лувертюр, – Владимир Осипович по слогам прочитал трудное имя, – против французов. Испанцы пообещали им помощь. Подумать только! Ну, думаю французы их быстро усмирят. Этого… как его… – Владимир Осипович нашёл нужное место и вновь с трудом прочитал, – Туссен-Лувертюра – казнить принародно, чтобы неповадно было.

Вопрос, кажется, был решён, и Владимир Осипович вновь перевернул лист.

Дверь на веранду чуть скрипнула и к супружеской чете молча приблизилась нянька с младенцем на руках.

– О, мой дорогой, здравствуй! – Ольга Павловна нежно провела пальчиком по бархатистой щёчке ребёнка.

Малыш скривился, поморщился, зачмокал губами и чихнул.

– Как ему спалось?

– Хорошо, барыня, спали.

Владимир Осипович лишь мельком взглянул на сына.

– Ну, ступай, – Ольга Павловна чуть задержала взгляд на белой пене кружевного мягкого белья, в которой уютно лежал малыш.

Нянька ушла.

– А вот ещё: «Продаются три девушки видные четырнадцати и пятнадцати лет и всякому рукоделию знающие…», – Владимир Осипович зевнул и отбросил газету.

– Дорогая, нынче Ливасов звал меня к себе отобедать, обещал щенков показать. Отменные у него гончие. Ну, да не удивительно, говорят, крепостные бабы особо откармливают…

Владимир Осипович осёкся, взглянув на жену, и замолчал.

На секунду Ольга Павловна почувствовала крайнее отвращение к недосказанному. Она нахмурилась, пытаясь понять, что же всё-таки имел в виду муж, но переспрашивать и уточнять не стала.

Владимир Осипович ушёл одеваться к Ливасову.

Молодая женщина осталась одна. Она замерла, уставясь в далёкую точку за окном, пытаясь вернуть себе хоть какое-то подобие доброго настроения. Не получалось. Встала. Пора заняться делами.

Пошла к себе в комнату, села за секретер. Ну и с чего начать? Хозяйственная книга, в которой статьи доходов и расходов она хоть немного пыталась привести в порядок, лежала раскрытая, вчерашняя запись в ней всё ещё была незакончена. Но есть другое срочное дело – ежедневный отчёт о ведении хозяйства тётушке мужа, Глафире Никитичне. «Помещица Салтычиха…», – так про себя называла Ольга Петровна эту властную женщину, от которой они с мужем очень и очень зависели.

Собственно, их поместье и все двести душ крепостных, за исключением приданого Ольги Павловны, это бывшая собственность Глафиры Никитичны. Выделила она эту небольшую часть своего имущества единственному племяннику, когда он решил оставить службу, жениться и заняться сельским хозяйством.

Основная же часть огромного состояния Глафиры Никитичны со временем тоже перейдёт к ним. Пожилая пятидесятилетняя тётушка не скрывала своих намерений. Но перейдёт и перешла – две большие разницы, и Ольга Павловна эту разницу прекрасно улавливала, в отличии от мужа. Тот был уверен в неотвратимости своего будущего богатства и над нынешним своим состоянием не очень-то и хлопотал, не желая, по-видимому, разменивать себя на пустяки.

Эту уверенность внушало особое расположение бездетной вдовы к единственному сыну погибшей сестры.

Более двадцати лет назад родители Владимира Осиповича погибли, переправляясь в повозке через замёрзшую реку, возница не заметил в сумерках полынью. Случилось это, когда они ехали гостить как раз к Глафире Никитичне, недалеко от её усадьбы. Маленького Володю чудом спасла Акулина Грамкова, крепостная…

– Барыня, Сергей Никифорович пришли-с, – горничная отвлекла Ольгу Павловну от раздумья за что же взяться вначале, и вопрос решился в пользу третьего, и снова неприятного для молодой женщины дела, ежедневные решения различных вопросов с управляющим.

– Проси…