© Анжелика Лавицкая, 2018

ISBN 978-5-4493-9801-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Не трогай

 
Прямолинейна любой прямой линии,
Проще простого карандаша.
Кто-то считает меня любимою,
Кто-то, что есть у меня душа.
 
 
Я же писака: чернее ночи,
Хуже затравленных алкашей.
Что у юродивого ты просишь?
Ты же пришел в полный дом гостей:
 
 
Звери и черти, скоты и крысы,
Рядом со мной, за одним столом.
Нам не подняться до самой выси,
Высь наша – мусорка за углом;
 
 
Наша свобода – от всех подальше,
Непризнавание новых звёзд,
Способов, вылазок и подачи
Тем, кто не примет тебя всерьёз.
 
 
Просто не трогай. Мы здесь другие.
Проще, чем мусорка за углом.
Нас здесь когда-то давно убили.
Не выживаем. Мы здесь умрем.
 

Тридцать третье февраля

 
Тридцать третьего февраля
(это будет как раз – понедельник)
я брошу:
утром пить кофе,
ночью смотреть на звёзды,
мысли о мёртвом
(буду думать о самом живом),
возьму на гитаре
последние ноты
(лучше будет – аккорды) —
и заживём!
 
 
Ровно тридцать третьего!
И ни секундой раньше
(позже, конечно, нельзя),
cтану на сто лет старше,
буду уже не я.
 

Санитар

 
«Вены вскрыть – не поле перейти», —
Поговорка суки-санитара;
Мол, не те я выбрала пути,
Мол, мозгов, и в самом деле, – мало;
 
 
Говорил, что дура я насквозь,
Мне заняться нечем – вот и вскрылась;
А в деревне – он таскал навоз,
Мать его в войну не застрелилась,
Дед работал где-то лет с шести,
Бабка тоже вроде из крестьянок…
 
 
Он сказал: я вскрылась от любви,
А он в детстве – в поле спозаранок;
 
 
Утверждал, что знает всех, как я:
Мы взбесились с жиру и не знаем,
Как в колхозе выглядит свинья,
И из-за хуйни одной страдаем.
 
 
Мне ответить, в общем, было что:
Я не вскрылась, чистая случайность:
Надевала у окна пальто…
Торопилась….
И не надо в крайность!
Никакого суицида нет,
Я вообще-то счастлива по жизни…
 
 
Но он продолжал нести свой бред,
И слюнями по палате брызгать;
 
 
Ему важно было доказать,
Ну, хотя бы мне – обычной смертной:
Раньше – было лучше, вашу мать!
Коммунизм и партия – бессмертны!
Раньше не вскрывались, не еблись
На углах и в каждой подворотне,
А сейчас – ну, что это за жизнь?!
А мне место – только в Преисподней,
И таким, как я,
И не как я —
В общем, всем.
 
 
И вышел из палаты.
 
 
Санитар – общественный судья,
Чуть разгневан и слегка поддатый.
 

Зверю – зверево

 
Сколько нужно тебе терпения,
Чтобы я оставалась твоей…
Я слабей тебя —
Я любимая;
Ты —
Любимый мой —
Ты сильней…
 
 
Я сдаюсь тебе,
Но уверена:
Мне в таком плену не грозит
Быть обманутой
(Зверю – зверево).
Забирай меня у других.
 

Море

 
Море спит, успокоилось море;
Твари тихо живут на дне,
Наблюдают и чувствуют горе
На последнем вверху корабле.
 
 
Им лишь всплыть – облепить
Собой судно,
Потянуть словно якорь
К себе.
Море спит, но становится дурно:
Твари пляшут и воют на дне.
 
 
Им хоть шлюпку к себе,
Хоть «Титаник» —
Лишь бы чем-то заполнить пустырь.
Море спит.
Море чувствует тварей.
И горит, и не хочет остыть.
 

Бытовой блюз

 
Я сегодня забыла зарядку для телефона.
Дома.
Надеюсь, дома.
 
 
А вчера поругалась с одной из своих знакомых.
Много.
Их слишком много.
 
 
И вообще мне, конечно же, хочется спать до гроба.
Мысли.
Они надолго.
 
 
И мне проще уйти и закрыться, в свою берлогу.
В ногу.
Шагайте в ногу.
 

404

 
Увы – 404.
Тебя здесь нет.
Пустое небо над квартирой,
Колючий свет.
Шарфы повешены на гвозди,
Горит вода.
Ты не придёшь сегодня в гости
И никогда.
 
 
Куренье снова убивает
И душит дым;
Увы, на свете не бывает,
Как мы хотим.
 
 
Я наживу анорексию,
Инсульт, инфаркт,
Мне проведут лоботомию, —
Отправят в ад;
 
 
А там опять —
Всё те же рожи,
И смерти нет.
Тот свет и этот —
В целом, схожи,
Но здесь – не свет.
 
 
Экран погаснет.
Дальше – утро.
Горит вода.
 
 
Бытьё пустое:
Почти, как будто.
И так – до дна.
 

Переживёшь

 
Не переживай.
Переживёшь
Этих всех, меня
И непохожих
На других,
С которыми поёшь
И молчишь —
Переживёшь их тоже.
 
 
Может быть,
И я переживу.
Мне переживать обычно;
Знаешь,
Я свою не чувствую вину,
Если обо мне переживаешь…
 
 
Всполох спички.
Спички, а не звезд!
Что уж там!
Не всполох молний даже.
 
 
Догорела.
Бросили на лёд.
 
 
А пока горела,
Было важно:
Как с тобой?
Что чувствую?
Зачем?
 
 
Нет.
Не важно.
Просто так —
Для вида.
 
 
Догорела.
Не зажечь ничем.
Я на льдах
Далёкой Антарктиды.
 
 
Дальше ты,
А там всегда тепло.
Там, где ты —
Прохлады не бывает.
 
 
Не переживай.
Я далеко.
 
 
Белым снегом
Искры накрывает.
 

Критик и…

 
– Тебя не простит Достоевский
И Летов тебя не простит.
Напрасно, по-деревенски,
Написаны проза и стих:
Ни драм, ни идей
Между строчек —
Пустое письмо алкаша;
Ни в буквах твоих
И ни в точках —
Не видится даже душа.
 
 
Тебя не простит Кавабата,
Булгаков и Гоголь – сожгут.
За каждую строчку – расплата!
Есенин и Лермонтов ждут,
Чтоб вырвать тебе твои руки…
А Брэдбери вырвет глаза;
Ахматовой, бедной старухе,
Маяк про тебя рассказал…
 
 
И Пушкину, впрочем, досталось —
Бедняга вертелся в гробу,
Пока карусель не сломалась, —
Держался мужик наплаву.
 
 
Все классики охнули в общем,
Пока ты эпиграфы брал
Для строчек своих и подстрочек
Бездарно у них воровал;
 
 
Не стать тебе, впрочем, поэтом,
Писателем то же – не стать….
 
 
– Я вовсе пишу не за этим…
Мне нравится просто писать.
 

40 вишен

 
Замкнутый круг.
Сорок несчастных вишен
Соком разлились на черной
Зеркальной поверхности.
Голос знакомый
Ближе становится.
Тише.
Мысли летают в замкнутой
Неизвестности.
 
 
Время молчит.
 

Конец ознакомительного фрагмента.