Её не читаешь, а вдыхаешь. Вот вроде бы она есть, а вроде бы её и нет. Нет здесь ни ярковыраженного сюжета, ни главного героя ни осмысленного течения времени.
Нет, безусловно, книга гениальна, прекрасна, необычна, очень хороша. Но вот что можно сказать про такую книгу? Что в ней?
Есть пространство. Оно отображается с двух (трех? четырех?) точек. Причем пространство не трехмерное, как принято считать, а четырехмерное, то, где четвертым измерением является время. Автор использует его не как линейно возрастающую величину, он может его изгибать, прерывать, закручивать. Легко, непринужденно. Сначала от такого бесцеремонного подхода кружится голова, но так и надо. Это для атмосферы.
Есть атмосфера. Затхлая, независимо от обстановки. Атмосфера молочной удушливости: непокидающее ощущение нехватки свежего воздуха.
У нас в дурдоме никогда не бывает темно: ночью включают плафоны, так называемый дежурный свет. До утра мы дрейфуем сквозь унизительно забелённую молочком полумглу…
Есть рассказ. Невозможно переоценить степень его странности: рваное чередование отрывков повествования от третьего лица с повествованием от первого и с обращением ко второму лицу. Ух! Кажется, автор хотел испытать рассудок читателей.
Есть детективная линия. Идеально, хитро и очень тонко вырисованная автором, хотя, как ни странно, никакого расследования в книге не ведется. Точнее так, расследование ведет только читатель, и по ходу сюжета у него появляются подозреваемые. Гениально!
Есть история погубленной судьбы. Самая горькая пилюля, проглатываемая читателем в книге. Читать про жизни беззащитных детей, которые погублены родителями и обществом неимоверно грустно, ибо приходит осознание, что эти погубленные дети были, есть и будут во все времена.
Резюме: Описать невозможно. Надо читать!