Отзывы на книгу «Учитель словесности»

Начну, наверное, с того, что охвачу не весь сборник, хотя, пожалуй, он самый мной зачитанный. Просто бывают такие произведения, которые за тобой тянутся будто всю жизнь, и, наверное, это подчёркивает их особую актуальность. Остановлюсь я на двух самых позитивных рассказах, которые, похоже, отражают моё состояние на протяжении рабочих будней (иначе почему я так часто про них вспоминаю?). До других надеюсь добраться позже, в обозримом будущем. В общем, крайне субъективно, скорее собственные ощущения, чем что-то объективное и вразумительное.

Самая пронзительная на моей памяти вещь у Чехова — "Тоска". Та самая коротенькая и мало кем замеченная. Вроде бы и сюжет простенький, и я зык какой-то безыскусный, даже грубоватый, а причиняет такую боль, будто сам покатал извозчиком по холодному зимнему городу каких-то чужих, пустых людей. Да и кому из нас не знакомо чувство, то самое ужасное, неизбывное чувство, когда торопишься поделиться с собеседником чем-то важным и сокровенным, а тебя перебивают. Перебьют один раз, другой, и ты уже вообще сомневаешься, а нужно ли оно тебе.

Вот только Иона в рассказе хотел обсудить со случайными попутчиками самое дорогое — потерю. И насколько же чёрствыми предстали остальные персонажи, какой-то мишурой, фоном прокатившиеся с ним, болтавшие о чём-то своём, да поторапливавшие, да поживее. Смотришь со стороны, ужасаешься, даже думаешь, что сам в такую ситуацию не попадёшь — есть друзья, те, кто всегда готов выслушать. А потом понимаешь, что выговориться и некому. Сколько раз, бывает, сидишь в компании, в любом обществе, но будто совсем один, и никому и дела нет ни до твоих успехов, ни до твоих печалей. Вот и останется потом искать кого-то другого — да и пусть ту же лошадёнку, лишь бы хоть ненадолго отпустило.

Есть ещё одна жуткая история у Чехова — "Спать хочется". Чувствую, не зря они в моём сознании объединились с "Тоской". Предельно актуально для финальных аккордов рабочей недели, да и в целом для наших реалий. У большинства, к коему теперь отношусь и я, работа пять на два, да ещё со сверхурочными, да долгими поездками с работы и обратно. Мы, конечно, по загруженности уступаем Варьке, но, когда работаешь на износ дольше двенадцати часов подряд, мозг отрубается, и ничего другого на ум и не приходит.

Другая общая черта — какое-то беспросветное отчаяние. Вроде бы и тот, и другой рассказ находят свою развязку, да всё не то, неправильное, нечеловеческое. И как-то хочется возразить, что так не бывает, что надуманно, что где-то перегнул Чехов палку, но не получается. До тех пор, пока эти переживания персонажей, неотличимых от обычных людей, не перестанут быть актуальными, оставлять Чехова за бортом и читать "для галочки" мне будет казаться несколько кощунственным. Да, пусть не написал он "Войну и мир", но того, что он успел сказать несколькими страницами, мне одной хватает на полжизни. И пусть люблю я гораздо больше его пьесы и рассказы о любви, "Спать хочется" и "Тоска" для меня всегда будут отдельной темой — самой больной и самой жизненной. Так спокойно, что хотя бы сейчас можно в любой момент высказываться и надеяться, что тебя хотя бы кто-то услышит.

В советском чёрно-белом фильме «Человек в футляре» и герои показаны чёрно-белыми: Беликов – негативный, отрицательный персонаж, а Коваленко – безупречный весь такой и положительный. И с этими якобы фигурами-антиподами хотелось бы разобраться поподробнее. Беликов и Коваленко – антиподы? Но так ли всё однозначно и нет ли между ними скрытого сходства? В самом-то чеховском рассказе (как, впрочем, и в реальной жизни) это, по-моему, не совсем так. Нельзя же сравнивать худшие черты Беликова с лучшими сторонами Коваленко, так как рассматривать каждого человека необходимо в целом.

Начнём с главного героя. Мне кажется, что он является одновременно и тираном, и жертвой. Все зависит от угла зрения. С одной стороны, Беликов оказывает давление на окружающих ("на педагогических советах он просто угнетал нас", "он давил нас всех, и мы уступали") и доставляет дискомфорт ("Придет к учителю, сядет и молчит, и как будто что-то высматривает", "Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся", "духовенство стеснялось при нем кушать скоромное"). Здесь он - тиран. Но с другой стороны, Беликов - личность с повышенной тревожностью ("как бы чего не вышло!") и виновностью (так как люди, постоянно критикующие и обвиняющие других, и сами обязательно чувствуют какую-то вину, пусть даже неосознанно). Поэтому почти вся его психическая энергия уходит на погашение и маскировку этих крайне негативных состояний, то есть на создание защитной маски ("футляра"). И в результате образовавшегося дефицита энергии герой, в частности, не способен внутренне раскрепоститься настолько, чтобы позволить себе и другим посмеяться над собой ("Карикатура произвела на него самое тяжелое впечатление"). Испытанное при падении с лестницы унижение и полученный, как следствие, глубокий стресс (а его энергетика и без того истощена борьбой с высокой тревожностью!) привели к тяжелейшей депрессии ("Вернувшись к себе домой, он прежде всего убрал со стола портрет, а потом лег и уже больше не вставал"), закончившейся смертью. Здесь Беликов - жертва. Но после похорон, вопреки ожиданиям, ничего не изменилось в городе. Следовательно, людям раньше просто было удобно назначить кого-то виноватым, чтобы снять с себя ответственность за происходящее.

Теперь же несколько слов по поводу Коваленко, предполагаемого антипода Беликова. Лично у меня вызывают определённое неприятие некоторые поступки учителя Михаила Саввича. Его примитивные методы выяснения отношений не совместимы ни с братской любовью к сестре («Жить ей у брата было не очень-то весело, только и знали, что по целым дням спорили и ругались»), ни со званием педагога («Коваленко схватил его сзади за воротник и пихнул, и Беликов покатился вниз по лестнице, гремя своими калошами»). У правильно устроенного человека осознание собственной силы (как в прямом смысле – физической, так и в переносном) должно порождать и повышенную ответственность. Зачем же добивать слабого? И эта косвенная причастность Коваленко к гибели Беликова не делает ему чести. Так что в моём представлении как-то не выглядят эти два героя настоящими антиподами.

Эмоциональная обеднённость главного героя, возникшая в результате утраты способности испытывать и проявлять свои чувства, ослабила его творческие, созидательные силы, притянув взамен разрушительные, а также подтолкнула его к самоотчуждению и бегству от реальности в футляр. Беликова доводит до смерти затянувшаяся депрессия, самостоятельно справиться с которой его психика, ослабленная постоянной борьбой с гипертрофированной тревожностью, оказывается не в состоянии. Такому человеку для устранения глубинных причин его психологической декомпенсированности, безусловно, требуется помощь специалиста. Ведь собственной психической энергии, необходимой для внутренних изменений и разблокировки эмоциональной сферы, у него не остается, так как она вся уходит на создание и поддерживание защитной маски-футляра. А ему надо бы, наоборот, освобождаться от всяких внутренних защитных механизмов, чтобы победу одержала любовь к жизни, а не страсть к разрушению.

«Ах, свобода, свобода! Даже намёк, даже слабая надежда на её возможность даёт душе крылья, не правда ли?» (А.П.Чехов «Человек в футляре»).

Мы все знаем таких Беликовых..
у нас у каждого свой футляр, и пусть он не всегда очевиден..Это удобно, но не всегда безопасно, как мы видим
на примере героя....

Написано в рамках "Несказанных речей", от Greza

В начале средней школы (да и в начальной тоже) Чехов был моим любимым писателем среди школьной программы. Ну как его не любить ребенку, замученного сложной классикой? Короткие юмористические рассказы всегда воспринимались как отдых среди учебы. Но "Человека в футляре", а еще "О любви" и "Шутку" мы проходили в восьмом классе. И добрый смешной дядя Чехов показал другое лицо.
Мы рассматривали все три рассказа на предмет "футлярности" в каждом. Мне так глубоко засело это в мозг, что я ищу эту "футлярность" во всех произведениях русской классики, и нахожу: Обломов, чем не человек в футляре?
Но я отвлеклась. Мне кажется, что знаменитое "как бы чего не случилось" это так по-русски. То есть чисто русская болезнь. "Человек в футляре" - это преувеличенная версия поговорки "береженого Бог бережет". Этот рассказ короткий, но невероятно мудрый. Чехов с врачебной жесткостью показывает, что не надо боятся жить, ограждать себя от дневного света, а то получится, что сохранней всего - в гробу.
Раз уж я вспомнила "Шутку", то не могу не рассказать о ней. Помню, моя учительница посмотрела на меня хитро, и сказала прочитать еще и "Шутку" и сразу писать сочинение. Я как сейчас помню, что я написала. Я увидела, что автор в таком коротком рассказе показал всю жизнь, что любовь - это те же опасные катания на горках, и что влюбленный человек переступит свой страх, чтобы услышать заветное "люблю". Потрясающий рассказ, маскирующийся под простенький анекдот, но такой глубокий. Самый мой любимый рассказ у Чехова.
Спасибо игре за ожившие воспоминания!

Поразительно: футляр – самая жизнеутверждающая деталь любой персональной или общественной экзистенции. Поразительно!

Комплекс? Их есть у меня! Но кто сказал, то это – плохо? «Нам комплекс строить и жить помогает», - так впору каждому заявиться по жизни.

Если же это не так, то что ж он, комплекс, живет и процветает? Что ж так-то? Да вот так испокон веков заведено у людёв было. И, надеюсь, не скоро закончится. Чем же, в противном случае, народ психоаналитический заниматься будет?

О чём можно было бы снять фильм по «Футляру»? Да не просто «фильму» – сериал! Ведь Беликов, царство ему небесное, пережеван-перемолот за 130 своего существования, включая его самый жизнеутверждающий период – загробный – так, что сомневаюсь в существовании его загробной пыли. Значит, есть, что жевать, материала хватает! Такой вот персоналити получился у Антон Палыча.

А что с самим Антоном Палычем (я не забыл о фильме)? Да неужто подглядел где на стороне типаж сей бессмертный, как и сам греческий язык? Где ж такого антропоса нашел автор?
Ну, разумеется, вся Россия – Беликовы с вековечным «как бы чего не вышло»! И искать специально не надо, осмотрись-присмотрись: они, подобно засланцам «звезды по имени Зомби», давно уже здесь, среди нас. Вот только интересно – как там у них с профессиональной деформацией? Я имею в виду постепенное превращение в тех, кого подъедают-выбраковывают. Получается ли у сердешных?

Так что там с фильмом?
О чём бы можно было снять? В какой марене – вопросов не возникает: тарковско-сокуровской, largo-largo, совсем ларго. Камера медленно движется по каждой ворсинке серого замшевого чехольчика, скрывающего механическое устройство круглой формы в виде часов; одни из следующих кадров: largo-ларгиссимо камера описывает обстановку комнат, которые имеют честь принимать дружеские визиты месье Belikoff своим коллегам. Здесь ларго – визуализация двухчасового молчания-визита.

Поскольку социальное обобщение было сделано (вся Россия – страна Беликовых), стилистика определена (Андрей Звягинцев сумел бы синтезировать социальность «страны Беликовых» с непреходящим авангардизмом как учителей-родоначальников, так и продолжателей в лице уже озвученных и не озвученного имени месье Ларса фон Триера). Ну, что - за работу! То есть – за идею. То есть – за поиск! Новаторский, креативный, полисемантический с его многомерной семантикой.

Что у нас с «психотипической доминантой системообразующего элемента общества» – народом? Да вот, что: «И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город! Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нём кушать скоромное и играть в карты. Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять — пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…».

Это потом, остановившись на ночлеге «На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия», один из участников 15-летнего молчания, учитель гимназии Буркин, для которого, кстати сказать, не нашлось ни имени, ни отчества у АП, посетует: «Вернулись мы с кладбища в добром расположении. Но прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещённая циркулярно, но и не разрешённая вполне; не стало лучше. И в самом деле, Беликова похоронили, а сколько ещё таких человеков в футляре осталось, сколько их ещё будет!»

А к этому ещё такой штрих-шришочек-штришище добавить просто необходимо. Директорша, инспекторша, - совершенно представимые себе типы чистейшей строгости строгущий образец, - так ведь и они спасовали перед человеком-футляром! Даже они. А что так подхватились под идею-то женитьбы? Да чтобы кто-то другой, хотя бы и Варенька. Решили за них проблему-проблемку с «футлярчиком».

Вот так и жили-поживали-поживаем (?): терпим-терпим лет эдак с 15. Что, может, рассосется. А оно не рассасывается. Уж и подохла первопричина – живи, радуйся, ан нет, всё по-прежнему, хоть и «не запрещенная циркулярно» жизнь, а вот не веселит, не радует. Что ж такое-то?
Дальше автор сценария обобщения делает, по пушкинскому почти типу «что и в деревне скуки те же»… Ну, то есть и в городе (Иван Иваныч, ветеринарный врач, второй «прямой» персонаж чеховского рассказа) – те же футляры: «А разве то, что мы живём в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт — разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор — разве это не футляр?»
Итак. Первая серия – «Народ безмолвствует».
Итак. Вторая серия – «Футляро-человек».
Итак. Третья серия – «Сотрясение основ: предсказуемый финал».

Явление антипода.
Фигура-антипод Беликова, хотя бы на некоторое время, хоть немного разогнавшая мряку 15-летнего болота, КМС. Нет, это не аббревиатура советского статуса «Кандидат в Мастера Спорта». Нет, это - Коваленко Михаил Саввич, «из хохлов» (так у Чехова). Брат Вареньки. Тот самый, что почти задохнулся в устоявшейся веками традиции 15-летнего терпения. Манифестирует:
«— Не понимаю, — говорил он нам, пожимая плечами, — не понимаю, как вы перевариваете этого фискала, эту мерзкую рожу. Эх, господа, как вы можете тут жить! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке. Нет, братцы, поживу с вами ещё немного и уеду к себе на хутор, и буду там раков ловить и хохлят учить. Уеду, а вы оставайтесь тут со своим Иудой, нехай вин лопне».

Но, как мы знаем, основ он не потряс, Беликов оказался фигурой преходящей, и снова всё «пошло как встарь: Аптека. Улица. Фонарь».

Так предсказуем ли финал с "сотрясением основ"? Как бы было хорошо: спустил Михал Саввич Беликова с лестницы - и всё это "как бы чего не вышло" тоже, наконец-то, грознулось и разбилось к такой-то матери. Но не получилось.

Так в чём прикол? Да в Чехове, конечно же, в нем, родимом!

Мало показать его таким вот приезжим. Залетным малым, что узнает всего лишь «ещё одну историю». Ну, одной больше, одной меньше. Его нужно ввести в фильм не закадровым голосом Ефима Капеляна (царство небесное, артист от бога!), а такой птицей с аватарки на фоне желтого закатного неба, например. А что – по-современному! Чехов – чайка, Чехов – птица. Да на фоне закатного неба!

Только так не получится, хотя что сегодня не может получиться-то! Да ещё с претензией какой! А что – каждый «право имеет» сегодня! Только вот образ, образ должен быть найден, образ этого оторвавшегося от земли, но не прилепившегося (церковный термин) к небу гениального АП. Как только образ явится, станет понятным, что он должен делать в фильме. Потому что и в «Футляре» самый главный персонаж – Чехов.

Поэтому четвертая серия должна быть названа

Чехов в футляре.
Чехов не будет учителем гимназии «им. Беликова», Чехов – врач, практикующий, обеспеченный. Возможно, по сюжету он встречается со всеми нашими персоналити, которые жалуются, тихо-тихо, чтобы не услышал… нет, не Беликов, собственный их страх не услышал бы себя. О том самом. О чем рассказ и написан. Возможно, Варенька, живая, светлая, красивая, умная, желанная, возможно, она, в отчаянии, должна вопросить: «Антон Павлович, миленький, ну что же всем нам делать? Подскажите, научите!» Ведь точно так в «Скучной истории» другая девушка вопрошала умудренного и дряхлеющего одновременно, персонажа, о том, что же нам всем делать? Как жить?

Вопрос: «Кто виноват?» она не задавала. Наверное, за очевидностью.
Футляр Чехова, который можно метафорически изобразить в виде незаконченного письма ли, дробящегося, разбивающегося зеркала мельчающих истин-ответов, - в отсутствии ответа на мучивший его всю жизнь вопрос: отчего всё так? Доколе так?

Эти два вопроса и есть геометрическая метафора прямоугольника-футляра АП: "отчего" – одна сторона, "доколе" – другая.

Конец фильма.