– Nicolas, поцелуй меня! – говорит она.
Я смущен и не знаю, что сказать ей. Она повторяет свое требование. Делать нечего, я поднимаюсь и прикладываюсь к ее длинному лицу, причем ощущаю то же самое, что чувствовал в детстве, когда меня заставили однажды поцеловать на панихиде мою умершую бабушку. Не довольствуясь моим поцелуем, Варенька вскакивает и порывисто обнимает меня.
Я взбешен. Можно даже сказать, я ужасен. Чёрт возьми, я не позволю обращаться со мной, как с мальчишкой! Я вспыльчив, и шутить со мной опасно! Когда входит ко мне горничная звать меня к ужину, я кричу ей: «Подите вон!» Такая вспыльчивость обещает мало хорошего.
– Послушайте, m-r Nicolas, – вздыхает Наденька, – отчего вы так грустны? Отчего вы молчите?
Странная девушка: о чем же я могу говорить с ней? Что у нас общего?
– Ну, скажите что-нибудь… – просит она.
Я начинаю придумывать что-нибудь популярное, доступное ее пониманию. Подумав, говорю:
– Лесоистребление приносит громадный вред России…
Этот несчастный, подобно мне, задался целью посвятить это лето литературному труду. Он пишет «Мемуары военного человека». Подобно мне, он каждое утро принимается за свою почтенную работу, но едва только успеет написать: «Я родился в…», как под балкончик является какая-нибудь Варенька, или Машенька, и раненый раб божий берется под стражу.
– Послушайте, – говорит она, останавливаясь, – я знаю, отчего вы вздыхаете. – Вы любите, да! Но прошу вас именем нашей дружбы, верьте, та девушка, которую вы любите, глубоко уважает вас! За вашу любовь она не может платить вам тем же, но виновата ли она, что сердце ее давно уже принадлежит другому?