Чужое страдание всегда кажется преувеличенным

Альбер Камю

Пролог. Линия

03:37

Мост был пуст. На мостах ночью не бывает прохожих – только те, у кого осталась причина не спать. Сверху – тонкий иней на перилах. Снизу – дорожные фонари, полосы света на воде. Ветер бил в уши так, что слова в телефоне распадались на куски.

– Вы меня слышите? – женский голос в трубке был ровный, с короткими паузами. – Не отключайтесь. Я с вами.

Мужчина держал смартфон не у уха, а на расстоянии, чтобы слышать и улицу, и голос. Пальцы замёрзли и не слушались. Он встал боком к перилам, чтобы не смотреть вниз. И всё равно по спине прокатилась дрожь – высота давила.

– Ваше имя? – спросила она.

– Серё… – он сглотнул, не договорил. – Неважно.

– Неважно, – повторила. – Вы можете быть кем угодно. Сейчас это не про паспорт. Скажите одно: вы стоите или сидите?

– Стою.

– Поверните плечи к дороге. Так, чтобы перила были слева. Подошва не должна скользить. Найдите ребро металла и упритесь носком. Хорошо?

Он машинально сделал, как сказали. Повторил движение, потому что тело требовало покоя, а не раздумий. Ветер усилился, на языке солоно. Снизу, из темноты, поднимался шум воды. Белый, как помеха. Такой звук бывает, когда телевизор «не ловит». Белый шум – подумал он и не понял, откуда это словосочетание у него в голове.

– Хорошо, – сказала она, будто видела его. – Я слышу, как вы дышите. Дышать ровно не надо. Дышите как есть. Скажите: вы один?

Он оглянулся. Пусто. С той стороны была лестница вниз к набережной. Тёмная шахта. В ней могла стоять тень, но он бы её не заметил.

– Один.

– Тогда вот что. Посмотрите на левый ботинок. Видите грязь у шнурка? Скажете «да», и я пойму, что вы не выключились.

– Да.

– Отлично. Теперь телефон положите на перила, экраном вверх. Чтобы я слышала ветер и понимала, где вы. Дальше слушайте только меня. Вас никто не трогает, верно?

– Руки… – он провёл ладонью по перилам и поморщился. Металл был как стекло. – Скользят.

– Мы не трогаем перила, – сказала она. – Мы трогаем карман справа. Найдите ключи. Почувствуйте их вес. Скажите «ключи».

– Ключи.

– Хорошо. Это то, что возвращает домой. Они внутри. И вы внутри. Никаких краёв нет. Скажите «нет краёв».

Он повторил. Голос делал простые вещи возможными. Как будто в голове чиркали спичкой. Он почувствовал эту спичку, увидел на секунду жёлтый огонёк, а потом его залил ветер.

– Почему вы позвонили нам, а не кому-то из близких? – спросила она.

– У меня нет близких.

– Тогда будем «своими» на десять минут. Этого достаточно. Что было последним перед тем, как вы вышли?

Он хотел сказать «тишина». Но там не было тишины. Было шуршание чека в кармане, уведомления из банка, сообщение от начальника без слов – один смайлик в виде большого пальца. Был стеклянный коридор офисного центра, где пахло пластиком. Был пакет из супермаркета, который он забыл у турникета. И был белый шум – одинаковый везде, как будто кто-то включал его пультом.

– Вообще-то я… – он остановился. – Не знаю.

– Ничего. Вы сказали достаточно. Уровень – высокий. Слушайте внимательно. Сейчас вы отступите на один шаг назад. Только не резко. На «три». Раз. Два…

Он переставил ногу. И понял, что пятка чуть едет. Левая. Глупая деталь, но мозг зацепился.

– Два, – повторила она. – Не спешим. Когда вы делаете шаг, вы доказываете себе, что управляете. Вы ставите точку, а не кто-то за вас. Повторите: «Это мой шаг».

– Мой шаг.

Тени на лестнице не было. Но воздух там был гуще. Из того густого вышло движение – совсем маленькое: кто-то менял опору, чтобы развернуть корпус. Мужчина поймал краем глаза и замер. Внутри что-то сжалось, как при резком звуке. Он почувствовал чье-то присутствие.

– Вы не один? – спросила она.

– Мне показалось.

– Показалось – это нормально. У нас с вами будет ещё один шаг назад. «Три». Раз…

Тень на лестнице стала плечами. Плечи были широкими, как у людей, которые таскают что-то тяжёлое. Рюкзак висел на груди, а не на спине – странно, но так удобнее перехватывать руками. Мужчина не видел лица. Он видел только то, как тот идёт не прямо, а наискось, чтобы выйти к перилам сбоку и не попасть в поле зрения.

«Волонтёр? – подумал он. – Или просто прохожий, который сделает вид, что мимо?»

Телефон завибрировал на перилах. Пальцами, озябшими до деревяшек, он вдавил «громче». Голос стал ближе.

– Вы молодец, – сказала она. – Ещё чуть-чуть. Скажите «я здесь».

– Я здесь, – почему-то шёпотом.

– Теперь смотрите на свои руки, – сказала она. – Только на руки. Почувствуйте, как гнётся кожа на костяшках. Это ваш якорь. У кого-то это рисунок на обоях, у вас – кожа. И слушайте меня. Белый шум – это просто помеха. Мы его выключим. Мы сделаем тише до уровня «фон». Скажите «фон».

Он сказал.

Снизу из шахты лестницы человек уже вышел на одну линию с ним. Близко не подходил. Он встал так, чтобы любая попытка отступить назад была невозможна: перила, металл, пустота. Линия, по которой можно провести пальцем. Линия, по которой ведут.

– Вы подойдёте на полшага ко мне, – сказал мужчина у лестницы тихо, как обычно говорят те, кто много работает в шуме. – Я придержу локоть, и мы отойдём. Ок?

– Кто вы? – спросил он, не поворачивая головы.

– Просто помогу.

В трубке дыхание женщины стало чаще. Голос звучал спокойно, но внутри чувствовалось напряжение, будто время подталкивало.

– Не слушайте посторонних, – сказала она, впервые споткнувшись на слове. – Мы с вами. Слушайте только меня. Скажите: «только вас».

Он не сказал. Он смотрел на свои руки. И думал, что если сейчас сделать шаг, то какой? Вперед? Назад? В сторону? Любой шаг был чужим.

– Скажите «только вас», – повторила она. – Это важно.

Он сказал. Только потому, что слово меньше, чем действие.

Человек у лестницы понял это как знак. Подошёл на расстояние вытянутой руки, но не взял – держал ладони чуть ниже, на уровне бедра, как учат тех, кто работает с паникой: не хватать резко, дать увидеть руки.

– Я рядом, – сказал он. – Не буду трогать, пока вы не скажете.

– Не говорите, – сказала она в трубке. – Сейчас – нет. Вы делаете свой шаг. Свой.

И тут он увидел в телефоне, в отражении на экране, лицо. Не своё, а постороннего. Отражение не показывало резкости, но этого хватило: широкая скула, капюшон, тень бороды. И впервые за ночь ему стало по-настоящему страшно. До этого не было страшно. Было пусто, был жирный фон. А теперь страшно. Потому что между двумя голосами – «рядом» и «с нами» – внезапно открылась дыра. И в ней не было выбора.

– Давайте так, – сказала женщина. – На счёт «три» вы скажете мне своё настоящее имя, и всё станет опять простым. Готовы? Раз…

– Не называй, – сказал человек у лестницы.

– Два, – сказала женщина.

– Не называй, – повторил он. – Просто посмотри на меня.

– Три, – сказала женщина.

Он открыл рот и закрыл. Имя упёрлось внутри, как осколок стекла.

Человек у лестницы подался вперёд. Мягко, как в танце, подложил ладонь под его локоть. Не оттащил, а лишь обозначил опору. Ладонь была тёплой. Внутри что-то обмякло: можно стоять. Он поставил стопу шире, и пятка перестала ехать.

– Хорошо, – сказал человек. – Вот так. Спокойно.

В трубке наступила на полсекунды тишина, но она была какая-то не настоящая. Это был расчёт.

– Не давайте себя трогать, – сказала она, очень спокойно. – Это важно. Любое прикосновение – это чужой выбор. Вы сами. Вернитесь в тело. Скажите «моё».

– Моё, – сказал он.

Человек у лестницы убрал руку. Пальцы остались рядом, но воздух в этот момент стал плотнее, как если бы на него одели стеклянный колпак. Он услышал не ушами, а скорее почувствовал кожей, как в телефоне внизу, где логотип оператора и часы, загорается новое уведомление. Опустил глаза. Не от банка, не от начальника. От неизвестного абонента: «Делай, как договаривались». Зеленоватая плашка мигнула и исчезла, потому что экран погас.

– Достаточно, – сказала женщина. – Теперь вы делаете шаг.

– В какую сторону? – спросил он.

– В свою, – сказала она.

Человек у лестницы сказал: «Ко мне».

Он поднял глаза на перила, на иней, на крепёжный болт. На линейку рисок от перчаток других людей. И почувствовал, как внутри что-то шевельнулось – не «жить» и не «умирать». Прервать. Остановить белый шум, выключить фон, сделать наконец ничего.

– Раз, – сказала она.

– Дай руку, – сказал человек.

– Два, – сказала она.

Он взялся за перила обеими руками, потому что так было проще сделать нечто. Человек у лестницы тоже поднял руки, но придержал воздух. Такая странная техника – держать воздух, а не человека. На секунду показалось, что ничего не будет.

– Три, – сказала женщина.

Дальше всё произошло без звука. Вода внизу просто замкнулась. Телефон остался на перилах. Экран светился ещё секунду, потом погас.

03:41

Запись «112» началась на пятой секунде после нажатия. Голос дежурной ровный: «Сообщение о падении, мост такой-то, ориентиры…» Патруль ППС уже уехал с соседнего квартала и разворачивался. Скорая отмечала «выезд». МЧС «подтверждало». В журнале службы поддержки «Опора» оператор ставил галочку у графы «высокий риск». В соседней колонке было пусто: там обычно писали «контакт с родственниками». Здесь писать было некому.

Внутри «Опоры», в комнате без окон, где ночью тускло, даже когда включен свет, девушка-администратор без звука закрыла вкладку с видеопотоком лестницы – чёрно-белой, с зернистым изображением. Поток обычно писался не здесь, а на арендованный где-то сервер, она это знала, но сейчас не думала об этом. Её смена заканчивалась в семь, до семи надо было разгрести логи. Она нажала на чек-бокс «перезвон через 15 минут». Потом на «перенос дела в архив до установления личности». Потом на «отчёт». Пальцы двигались сами.

На телефоне человека у лестницы, на чёрном экране, осталась липкая полоса смазанного отпечатка. Рядом с телефоном лежали ключи.

03:54

На набережной под мостом работали быстро. Носилки, лямки, фуражка слетела в грязь – кто-то ругнулся матом, но тихо. Врач сказал «позже», криминалист молча делал общее фото, потом несколько крупных. Их было немного. Пальцы, перила, болт, телефон. На бетоне, в двух шагах от того места, где ударила вода, была крошечная дуга отпечатка кроссовка. Не броская. На уровне глаза зияла пустота.

Дежурный ППС, молодой, с лицом, ещё не привыкшим к ночным сменам, подошёл к мужчине, стоявшему на лестнице, и спросил:

– Вы звонили?

Мужчина кивнул. Он держал руки в карманах, чтобы не было видно, как дрожат пальцы.

– С чего звонили?

– Со своего.

– Паспорт есть?

– Дома.

– Далеко живёте?

– Рядом.

Дежурный кивнул на ленту. Мужчина понял, что его сейчас отпустят. Что это не его история. Он ещё раз посмотрел на перила. И по старой привычке – непонятно откуда взявшейся – вытер ладонью поверхность, как вытирают вспотевшее стекло. Движение было коротким, рефлекторным. Он не заметил, что оставил на металле тонкую дугу влаги в форме полукруга – от кожной складки на ладони. Через три минуты она высохла.

04:12

В служебном чате «волонтёры_экстренные» появилась запись:

Т.Н.: «Отменяем пересменку до 5:00. Проверка местного. Е. – держи на связи, без геройства. Логи – в архив. Фраза – стандарт. Никаких лишних слов».

Кто такая Т.Н., администратор не знала. Она знала только, что когда пишет «Т.Н.», все делали ровно и быстро. Уровень языка в сообщениях у неё отличался – не «чатиковый», а литературный и всегда предельно жесткий. Слово «геройство» резануло. Но в четыре утра едва ли остановишься на этой мысли – язык немеет вместе с пальцами.

Е. ответил через десять минут одним словом: «Принято».

04:25

Женщина из «Опоры» позвонила на номер, который светился как «неизвестный». Тот, кого уже не было, не поднял трубку. Она дождалась сигнала голосовой почты и сказала в динамик:

– Это была не ваша ошибка. Мы рядом. Если вы слышите меня, просто скажите одно слово. Любое. Мы вернёмся.

Нажала «отбой» и поставила галочку «контрольный». Потом открыла другой чат и написала: «Кейс снять. Отметки оставить. Публичный контакт – ноль».

10:47

Днём всё выглядело иначе. На мосту ходили люди, смеялись, не ощущая того, что было ночью. Солнце резало иней вдоль, превращая его в воду. На перилах не было ничего. Ни дуги влаги, ни отпечатков, ни телефонов. Только маленькая рисочка у крепёжного болта – от того, как чиркнула металлическая головка ключа, когда его забирали в пакеты.

14:03

В соседнем районе мужчина в куртке с чужого плеча зашёл на автомойку и попросил продуть коврики. Пока компрессор гудел, он разглядывал стену с фотографиями их «лучших клиентов». В середине висела фотография, где он был на фоне гаража, смеялся и держал в руках бумагу. Фото было сделано еще летом. Он не помнил, что тогда подписывал, и от этого у него свело живот. На телефон в этот момент пришло новое сообщение: «Отдых. Никаких контактов. Ночью обычная линия». Он стёр экран рукавом и выключил звук.

Другая ночь. 02:58

Номер «виртуальный городской» сделал короткий вызов – буквально одна секунда. Так в «Опоре» отмечали сигнал присутствия. Если трубку поднимали, разговор начинался с «Здравствуйте, вы нам писали». Если нет, в журнале ставили «контроль». В тот раз трубку снял подросток, который не спал из-за паники перед диктантом. Он послушал две секунды и повесил. Галочка всё равно поставилась.

Ещё одна ночь. 03:41

В динамике дыхание. В наушниках чужой голос. В голове белый шум. Каждая история была почти как другая и оттого страшнее. Почти – потому что в каждой находился повод, из-за которого не пойдут до конца. Где-то – долги и соседям всё равно. Где-то – развод и «ему это только в радость». Где-то – начальник, который скажет «сам виноват». Структуры из редких нитей, тоньше человеческих волос, так крепко связывают, что их не видно.

06:10

В кабинете на третьем этаже областного управления следственного комитета майор юстиции писал постановление: «Назначить судебно-медицинскую экспертизу…» Кофе давно остыл. На столе лежала вчерашняя сводка по трём самоубийствам за год. Он заметил фразу в одной прощальной SMS, но пока не придал значения: «не вынесу этот белый шум». Кто-то напишет так случайно – иногда слова совпадают. Он оставил лист с фразой справа, под скрепкой. В это утро ничего не соединялось. Ещё нет.

Вечер того же дня. 19:22

Женщина из «Опоры» открыла ноутбук. На рабочем столе была папка с названием «скрипты». Внутри файлы с нейтральными названиями: «Острые состояния 3.1», «Остановка каскада 4.2». В «4.2» было:

– Не спорить с «хочу умереть». Назвать это словом клиента и оставить на столе.

– Дать три якоря: тело – предмет – звук.

– Использовать словосочетание «белый шум» как метафору фона. Перевести шум в фон.

– Не давать имена. Имя – точка захвата.

– Не позволять трогать. Любое прикосновение – это чужой выбор.

– Если на месте волонтёр, он – воздух. Руки держать рядом, не на теле, до команды.

– Ключевая фраза для завершения: «Теперь вы делаете шаг». «Шаг» – это слово-контейнер, не уточнять в какую сторону.

Она закрыла файл, не читая до конца – знала наизусть. Ей оставалось дождаться отчёта по звонкам, поставить цифры и уйти домой. Дома, возможно, ждал свет в коридоре, кран, который капает, и чужая посуда в раковине – всё то, что можно контролировать руками. Телефон мигнул новым сообщением – от того, кого она записала как «Егор (ночь)»: «Всё ок. Без геройства».

Она улыбнулась коротко, одобрительно, как улыбаются тем, кто точно выполняет инструкцию.

Ночь на следующий день. 03:33

Снег шёл неохотно, мокрыми пятнами. На другом мосту, где перила выше и бетон новее, кто-то стоял и шептал то же слово. Шаг. Рядом никого не было. В трубке была другая женщина – голос ниже. Скрипт был тем же. Вода казалась ближе, чем есть на самом деле. Пальцы человека на перилах делали «кольца»: разжимались и сжимались. Ничто в мире не мешало ему отойти. Кроме слова «теперь».

Теперь – это слово, которое режет время пополам. До и после. Вынесу и не вынесу. Здесь и там.