Глава 1

Последние часы жизни Миша Белозеров провел на работе. Он приехал на автобусе, застрявшем по пути в пробке, и поэтому шел через парк к седьмому корпусу, торопясь и поглядывая на часы. Но все равно успел заметить мягкое тепло майского утра, с удовольствием прислушался к птичьему гомону в кронах старых лип. Ему нравились эти величественные деревья, которые встречали его шелестом листьев, потом весь день заглядывали в окна рабочего кабинета, а вечером провожали, тихо вздыхая под ветром.

Старое здание их Отдела на территории Обсерватории он тоже любил. Удивительно, что коллеги не ощущали никакой романтики в их гулком коридоре, в кабинете с двумя высокими окнами, заваленном сотнями пыльных папок, с оставленным у окна старинным прибором, инструкции к которому Мише за год работы здесь так никто и не показал. Ни один из коллег: ни Доротея Львовна, ни Зоя Павловна, ни Архип Савельевич, ни даже Людмила не видели в старом здании ничего, кроме сырости, сквозняков и скрипучих полов. Кажется, только начальнику Отдела было так же уютно в этих старых стенах, во всяком случае когда речь заходила о необходимости ремонта, он начинал отчаянно скучать, менял тему или просто исчезал. Не уходил, а именно исчезал. Только что сидел на стуле и вдруг его там уже не было. Такие странные, даже немыслимые вещи иногда случались в Отделе, но никто из сотрудников никогда не заговаривал об этом. Впрочем, эти маленькие странности безусловно меркли на фоне того, чем собственно их Отдел занимался.

На входе смотритель Архип Савельич попенял Мише:

– Белозеров! За вчерашний день почему не расписался в журнале посещений?

– Забыл, – беззаботно пожал тот плечами.

– Что значит «забыл»? Забыл он, видите ли!

– Забыл, запамятовал, из головы вылетело. Lapsus memoriae, что в переводе на русский язык значит «ошибка памяти», – весело отчитался Миша, вписал себя во вчерашнюю и сегодняшнюю графы, поставил дважды лихую подпись и, напевая, пошагал по коридору к двадцать пятому кабинету.

– То же мне, работничек, – проворчал вслед ему Савельич.

До обеда Миша, как обычно, трудился за своим столом у окна, иногда переводя взгляд от монитора компьютера и стопок документов на мерное покачивание ветвей за окном, любуясь игрой солнечных лучей в листве. Обе пожилые дамы – Доротея Львовна и Зоя Павловна – по своему обыкновению все утро пререкались из-за мелочей. На этот раз речь шла об оставленных в беспорядке папках, и Миша сдуру высказался в том плане, что такая ерунда не стоит их драгоценного времени и нервов.

– Молодой человек! – Доротея Львовна даже слегка раскраснелась от волнения. – Вы работаете здесь без году неделя! Из этой, как вы изволили выразиться, «ерунды» и состоит собственно наша канцелярская работа. Вам бы нужно учиться у старших коллег, а не смеяться над ними!

– Да нет, я не смеюсь, я просто… – улыбнулся Миша. – Albo lapillo notare diem. Стараюсь по римскому обычаю отмечать каждый день белым камешком, то есть считать каждый день счастливым. Приятно видеть, когда у вас, дамы, хорошее настроение.

Он уже привык к сложным характерам обеих сотрудниц и, действительно, про себя посмеивался над ними, стараясь не раздражаться и не принимать их колкости на свой счет. Нужно ведь было выработать какое-то противоядие, чтобы выживать в таком коллективе, а юмор был самым доступным средством.

– Он просто знает лучше нас с вами все о порядке хранения документов, – перебила Зоя Павловна. – Ну, поведайте же нам, юноша, как должны быть расставлены папки с годовой отчетностью: в алфавитном или в хронологическом порядке.

– Главное, чтобы вам было удобно! – Миша примирительно поднял ладони над клавиатурой компьютера. Зоя окатила его презрительным взглядом:

– Удобно? Я представляю себе, во что превратится Отдел, если каждый здесь будет работать, как ему удобно!

Доротея Львовна тяжело опустилась на стул, обмахиваясь листом бумаги, показывая, как ей плохо от этого разговора. Нерасставленные папки так и остались лежать на подоконнике.

«Удивительно, как некоторые люди умеют со вкусом и наслаждением портить жизнь себе и окружающим!» – подумал Миша и углубился в цифры, стараясь не поддаваться раздражению.

В двенадцать все собрались в кабинете бухгалтерии: Людмила отмечала день рождения, и там уже был накрыт стол с фруктами, тортом и бутылкой шампанского. Ждали только начальника Отдела, а он задерживался – начальники ведь никогда не опаздывают и ничего не забывают, они просто задерживаются, решая неотложные рабочие вопросы. Мишу отправили напомнить о празднике.

Белозеров пошагал по темному коридору, отметив про себя, что сегодня он оказался на редкость длинным, и идти пришлось долго. Коридор в их Отделе был всегда разной длины. Это была одна из тех необъяснимых странностей, которые было не принято обсуждать с коллегами.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Миша просунул голову в щель. Поначалу он решил было, что начальника нет на месте, но все-таки шагнул внутрь, чтобы убедиться в этом. По застекленным дверцам книжных стеллажей весело бежали солнечные блики, на широком письменном столе тихо гудел компьютер, и Миша краем глаза отметил мимолетное движение монитора, как будто он чуть оглянулся на вошедшего, словно сам был живым существом. Миша постучал, чтобы заявить о себе.

– Иоганн Иванович! Вы здесь? Мы только вас ждем! Вы ведь не забыли про Людмилу?

Спинка высокого кресла крутанулась, и Миша удивился, как сразу не заметил начальника. Или его, действительно, только что не было здесь? Иоганн легко поднялся на ноги, подхватил и быстро накинул на печи пиджак. Ответил строго, хотя в глазах светились лукавые огоньки:

– Нет, Миша, я помню. Людмилу невозможно забыть! Таких красавиц, раз увидев, не забывают! Особенно, если они отвечают за зарплату всего Отдела.

Людмила, и правда, была красива. Она сидела во главе стола, одаривая гостей улыбкой, и мягким движением откидывала за спину длинные светлые волосы. Только вот ее большие серые глаза, как всегда, оставались удивительно безучастны, как будто она была сейчас не здесь, а где-то очень-очень далеко.

«Интересно, сколько ей исполнилось? – размышлял Миша, вытаскивая из коробки уже третью конфету. – Тридцать? Тридцать два, может быть? Неудобно спрашивать. Иоганн наверняка знает, он ведь начальник. А самому Иоганну сколько лет, интересно? Он тут, кажется, моложе всех. Это даже странно…»

Слово «странно» как будто зацепилось за что-то в Мишиных мыслях. Оно крутилось на разные лады, с разными интонациями.

«Какой странный сегодня день», – думал он и тянул кофе из чашки с надписью «Ad profundum». Кофе не помогал. Внутри нарастала неприятная тяжесть. Он смотрел на латинскую надпись на фаянсовом боку чашки и, действительно, чувствовал, как что-то неумолимо тянет его на глубину, ко дну.

«Надо купить новую чашку. Без надписей», – думал Миша. Глаза слипались, слова коллег пролетали мимо, не успевая обрести хоть какой-то смысл. Подняться из-за стола оказалось неожиданно трудно. Он вышел в коридор. Здесь, на сквозняке, ему стало немного легче, и он постоял минуту, раздумывая, не выйти ли на улицу подышать. Стены слегка покачивались, как ветви старых лип там, в парке за дверью.

«Как все это странно», – снова подумал Миша и побрел в кабинет.

Там он сел за свой рабочий стол, положил руки на клавиатуру компьютера, опустил на них голову и мгновенно заснул. Больше Миша Белозеров уже никогда не проснулся.