Михаил Романов и племянница пристава Хлопова

Михаил Федорович (годы правления: 1613–1645)

Первый государь из рода Романовых правил под девизом «Любовь выше ненависти». Михаил, с детства терпевший гонения властей, умел сострадать людям, решал все проблемы мирным путем и подружился с западными соседями. Оказалось, что гибкость и доброта – лучшие инструменты для главы страны. Михаил вытащил народ из чудовищной Смуты, построил счастье в семейной жизни и основал крепкую монархическую династию, простоявшую три века.

С приставом Хлоповым Михаил познакомился в пятилетнем возрасте, когда отбывал ссылку – сначала в тюрьме для особо опасных государственных преступников в хмуром Белозерске, затем в старом крестьянском доме в селе Клин Юрьев-Польского уезда. Вероятно, тогда же он познакомился с племянницей пристава, Марией Хлоповой, которую любил без памяти всю свою жизнь и на которой потом мечтал жениться. Увы, со свадьбой не сложилось: суровая мать Михаила сначала отравила девушку, а затем отправила ее в ссылку просто потому, что планировала женить сына на другой.

Машенька Хлопова внимательно огляделась по сторонам. Никого. Дядя Василий пошел домой обедать, а второго пристава, злого дядьку Жеребцова, она только что видела в гостях у сельского старосты. Толстяки сидели на лавке под раскидистой яблоней и пили холодный квас из больших деревянных кружек, утирая пену с усов и шумно отдуваясь, как кони после галопа. Краем уха Машенька слышала, как Жеребцов затеял со старостой спор про поляков, а значит, посиделки затянутся надолго. Время для свершения задуманного есть.

Девочка забежала за угол старого забора, потянула вправо знакомую занозистую доску – вот и хорошая щель получилась. Взрослый бы тут не пролез, а худенькая девчушка легко пробралась, даже синий сарафанчик за гвозди не зацепился.

Прошмыгнув через двор, испепеленный солнцем, Машенька тихонько поскреблась в покосившуюся дверь, едва державшуюся на одной петле. Дверь тут же открылась, словно Миша стоял и ждал, пока в нее постучат. Из избы вырвались запахи простой крестьянской еды – капустных щей да свежего ржаного хлеба.

Миша робко улыбнулся Машеньке, а она деловито спросила:

– Идём?

Миша нерешительно обернулся назад, в прохладную темноту. Что там делается, было не разглядеть. Бычьи пузыри в окнах света почти не пропускали. Другое дело – дом Машенькиного отца, боярина Ивана Хлопова, украшенный настоящими слюдяными витражами на зависть всему селу.

– Матушка, можно? – спросил Миша у неясной фигуры, хлопочущей у стола.

– Ой, не нравятся мне ваши затеи, – из темноты выступила невысокая крепкая женщина с грубыми морщинами на еще молодом лице. – А вдруг увидят вас? Только-только жизнь на лад пошла… Опять в монастырскую темницу нас всех посадят.

Мишину маму Машенька побаивались. Марфа Ивановна была жесткой и скрытной. Никогда нельзя было понять, о чем она думает, что там таится за этими маленькими проницательными глазками.

– Марфа Ивановна, мы как мышки, никто нас не заметит, – взмолилась Машенька. – Никогда не замечали.

– Марфа, и правда, отпусти Мишу, и Танечка пусть с ними идёт, – в сенях показалась тётя Миши, очень милая и добрая Анастасия Никитична, с золотой косой до пояса. – Детям купание на пользу. Посмотри, как они здесь поправились, успокоились, и ножки у них меньше болят… От солнца и воды вся сила.

Машенька радостно закивала. Анастасия Никитична ей очень нравилась. Такая рассудительная, спокойная, а какая мастерица! Вышивка на Мишиной рубашке – ее рук дело. Словно богатый царский наряд смотрится; но, если приглядеться как следует, жемчуга и золото – всё не настоящее, а искусно вышитое простыми цветными нитками.

А ведь приехали Романовы сюда прошлой осенью в нищенских лохмотьях. В Белозерской темнице с ними плохо обращались, хуже, чем с дикими зверями. Злой дядька Жеребцов, чтобы выслужиться перед государем, намеренно морил его врагов голодом, холодом, жаждой. Какие уж тут наряды, даже выжить удалось не всем Мишиным родственникам.

Потом государь немного смягчился и перевел Романовых сюда, в село Клин Юрьев-Польского уезда. Жеребцов поселил семью в заброшенную крестьянскую избу и выдал холсты, из которых Анастасия Никитична тут же сшила всем чудные обновы. Еды тоже стало больше, и Миша с сестрёнкой Танечкой потихоньку отходили от годичного заключения в страшной тюрьме.

Машенька сначала наблюдала за приезжими через щелочку в заборе, потом, просто из любопытства, окликнула их, и спустя пару месяцев они с Мишей и Танечкой стали лучшими тайными друзьями на свете. Машенька незаметно утаскивала из дома пирожки да яблоки, чтобы угостить приятелей, но и Романовы не оставались в долгу: Танечка учила Машеньку секретам рукоделия, которые узнала у своей тёти; а фантазёр Миша придумывал такие волшебные истории, что Машенька потом ночами не могла уснуть, всё повторяла их про себя. Миша был, конечно, необыкновенным мальчиком, и Машенька очень за него радела.

– Ладно, дети, бегите, – Марфа Ивановна неохотно кивнула, поджав губы, и позвала Танечку. – Но смотрите у меня… Если что – я тебя, Марья, с собой в темницу возьму, запомни!

И так посмотрела на Машеньку, что девочка с ног до головы покрылась мурашками, несмотря на жару.

Но тут из дома вышла Танечка, Машенька тут же позабыла про страшную Марфу Ивановну и ребята со всех ног понеслись купаться. К речке пробирались огородами, чтобы никто не заметил.

Главное – успеть вернуться раньше приставов. Дядя Василий-то простит, а вот полагаться на милость Жеребцова – попросту глупо.

Рисковать нельзя, а то останется Машенька без лучшего друга и жениха Миши Романова. Да, они твердо решили обвенчаться, когда вырастут. Даже если небо упадет на землю, даже если курицы залают, даже если Мишу назначат великим государем, царем и самодержцем всея Руси.