Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны

Убийца

Этот день я запомню надолго. Не могу сказать, что на всю жизнь, но нервы он мне потрепал изрядно. День, когда я стал убийцей. Однако начну по порядку, о том, кто я такой и как я дошёл до жизни такой.

Меня зовут Фёдор. Полностью – Фёдор Михалыч, хотя сейчас уже мало кто помнит, как звали Достоевского. Мне двадцать пять лет. Высшее образование, не военнообязанный, живу один в областном центре, каких много в Центральном федеральном округе нашей Родины. Родители мои живут в посёлке одного из районов той самой области. Я закончил институт, поэтому пять лет жил в общежитиях и чёрт знает где. О жилплощадях нашего города я, кажется, знаю всё. Тружусь в одной из контор, тяну сети для кабельного телевидения.

Я работаю полный день и живу в приличной квартире. Хотя как приличной – одна комната – двадцать метров, холодная вода, ванны нет, «спальный» район города, который заканчивается лесным массивом и парковой зоной. И это всё за три штуки в месяц. Неплохо. Да и много ли мне надо. Наш район вообще славится тем, что в нём дешёвое съёмное жильё, много коммунальных квартир, в которых проживает уйма разного народа.

Наша улица почти вся состоит из двухэтажных каменных домов, тех самых, без ванн, с деревянными перекрытиями, между которыми набивали всякую хрень. А как говорил наш историк, царствие ему небесное, самое постоянное в нашей жизни – это временные трудности. И вот эти временные трудности до сих пор не снесены, и в них ещё живут. Наш двухэтажный дом красного цвета чем-то напоминает старинный особняк с трещинами на стенах. Как дом Ашеров к концу повествования Эдгара Алана По. В нём всего восемь квартир на два этажа, но в наше время мало кто знает ближайших соседей: как их зовут и кем они работают.

Так вот с этих неизвестных соседей всё и началось. Живу я, значит, себе, клею новые дешёвые шпалерные обои, вешаю новую алюминиевую гардину со шпоном светлого дерева, покупаю новый диван в коричнево-бежевую клетку, в общем, никого не трогаю, починяю примус. И прожив здесь несколько месяцев, я встретил её – соседку со второго этажа. Точнее, она меня встретила. Как говорят, ищите женщину. Всё было хорошо, пока в дело не вмешалась женщина.

Однажды около шести вечера я вошёл в подъезд, нашарил в заднем кармане джинсов ключ и стал открывать свою дверь, когда услышал: «А у вас вся спина белая». Было первое апреля. Я обернулся. Теперь я с уверенностью могу сказать, что тогда она не первый раз видела меня. Она следила. Она искала повод познакомиться.

Передо мной стояла низенькая девушка с короткими ножками и фигурой бочонка. Хотя об этом я мог догадаться и по её детскому голосу. Ей было лет двадцать. Ни она сама, ни её блондинистые волосы, изначально чёрные, не произвели на меня никакого, даже отрицательного впечатления.

Она была одета в чёрную, будто засаленную куртку, тёмно-синие джинсы и невнятные чёрные сапоги. На плече висела, естественно, чёрная сумка. Будто нет других цветов. Это мне сразу не понравилось. Её лицо также напоминало детское, как и голос. Маленькие глазки, маленький носик, ротик.

В общем, я повернулся к своей двери. Даже не стал реагировать на древнюю как Суздаль шутку. Она нерешительно сделала шаг по направлению к моей двери, но я с негодованием захлопнул её. Остаток вечера я провёл, помогая Айзеку Кларку сражаться с экипажем космического корабля «Ишимура», заражённым какой-то дрянью.

1 апреля

Эту трудную неделю я хотела вычеркнуть из своей жизни, к счастью, не получилось. На английском писали интересные слова. Потом я пошла домой, захожу в подъезд, смотрю: тот парень стоит у своей двери. Я стою, думаю говорить или нет. Думаю: «Ты же потом всю жизнь жалеть будешь, такой шанс». Ну, я сказала там чего-то. Хрень какую-то. Ну так мало побазарили. Я пока ничего не узнала. Ну, ничего, лиха беда начало. Ира офигела, когда я ей сказала. Сейчас слушаю альбом Носкова «Дышу тишиной». Упиваюсь. Такой класс!

Через день у неё кончились спички, и она пришла ко мне. Около семи раздался звонок в дверь – я мог поставить пятьсот рублей и выиграть – на пороге в той же тёмной куртке и тёмных штанах стояла она.

– Я ваша соседка, – сказала она, – меня зовут Юля.

– Фёдор, – нехотя произнёс я.

Я сразу про себя назвал её Тимошенкой. Не знаю, почему.

– У вас не будет спичек? – сказала она, пытаясь улыбаться. Я машинально сунул руку в боковой карман спортивных домашних штанов с лампасами и протянул ей коробок. Я курю. По три-четыре сигареты в день, но постоянно. Поняв мой жест, она сказала:

– Да, вы знаете, это вы курите? Дело в том, что мы с подругой живём над вами, мы учимся в университете и снимаем там. И дым из вашего туалета поднимается к нам, – она говорила всё это, улыбаясь, кокетничая и пытаясь как-то разговорить меня, что бросалось в глаза и уже начинало действовать на нервы, – мне всё равно,– продолжала она, заглядывая мне за спину, – но вот моя подруга не выносит дым. Не знаю, что делать.

– Я подумаю, что можно сделать,– сказал я, мысленно представив, как я выхожу курить на улицу или в подъезд, как какой-то лысый тип всё время ходит туда в полосатом халате и в сланцах,– может, ей нужен противогаз?

Она засмеялась. Но эти звуки были не милые и не журчащие, а скорее напоминали смех из кабака.

– Ладно, если что обращайтесь, пока,– она медленно повернулась и пошла к лестнице. Я не стал её удерживать.

3 апреля

Ира сказала, что нужно под каким-нибудь предлогом пойти к нему. А у нас спички закончились. Я хотела пойти купить. Ира мне сказала «Ты чё, иди давай!». Ну так побазарили круто. Я узнала, что его зовут Фёдором. Класс. Ира сказала дурацкое имя. Думаю, хорошо бы выйти замуж за Ф. Класс был бы, но этого не будет. Договорились с Ирой идти на концерт. А я опоздала. Она меня убьёт.

Несколько дней она не давала о себе знать. Но тут я сам совершил непроходимую глупость. В пятницу один мой знакомый – Серёга по прозвищу Хвост – прикольный пацан с еврейской внешностью – праздновал День рождения. Вышло всё не очень. Начать хотя бы с того, что планировались шашлыки на даче. Было холодно, но таких синеботов, как мы, это никогда не останавливало.

Для сугрева предлагалась какая-то красноватая жидкость, пахнущая спиртом и вишнёвыми косточками, гордо называемая хозяином дачи – коньяк. Он потом рассказывал, что к нему на работу пришла женщина и предложила этот «коньяк» по семьсот рублей за пять литров. Многие купили. Но на деле мы пили какую-то бормотуху, к которой на закусь шло мясо. Либо подгорелое, либо недожаренное. В прочем и оно достаточно быстро подошло к концу.

Но дело не в этом. В эту компанию синеботов непонятно каким ветром занесло райскую птицу, тропическую бабочку с поэтическим именем Марина. Она опоздала, поэтому, когда все уже приняли на грудь, вдруг неожиданно открылась дверь, и вошло нежное, милое создание с глазами цвета майского неба, с очаровательным курносым носиком и чудесными рыжими волосами. Они-то меня и сбили с толку. Обожаю такие волосы. И губы. Такие красивые, что мне сразу захотелось их поцеловать.

Голубая куртка облегала фигуру, подчёркивая достоинства. Синие джинсы – не слишком тёмные, но и не слишком светлые, обтягивали стройные ножки. Я узнал, что она пришла с Максом – это такой здоровый кабанчик: рост 190 сантиметров, вес 100 килограммов, с кудрявыми волосами и кольцом в левом ухе,– но не как его девушка, а просто так. И что у неё вроде никого нет. «Да, брюнетки и блондинки бывают одиноки,– подумалось мне, – и рыжие, как пламя, и звонкие, как льдинки»[1]. В общем, что я только ни делал. Даже танцевал под Пресли. Но она уехала с тем же Максом на такси.

Мы же с Хвостом, естественно в не совсем трезвом, а точнее в совсем нетрезвом виде поехали на его старом «Москвиче» отвозить домой двух девчонок. Как они выглядели, я не обратил внимания. Несколько человек остались на даче. Мы вырулили от домика и поехали прямо по улице, где ходил рейсовый транспорт.

Мы ехали медленно, и всё было бы нормально, если бы мы не полезли на большую улицу, идущую перпендикулярно Вишнёвой. Но так как одной бабце было нужно на вторую улицу Достоевского, то мы повернули на улицу Правды и сразу нарвались на ментов. Хвост струхнул и резко затормозил, чем сразу вызвал подозрение. Девчонки ушли.

У Хвоста отобрали права. Вызвали эвакуатор, чтобы и машину забрать, но Серёга отдал им все деньги, подаренные на День рождения. Тогда добрые дядечки посоветовали нам снять колесо. Как раз начался сильный дождь, и мы вдвоём с Серёгой все мокрые и в грязи откручивали это дурацкое колесо.

Приехавший эвакуатор без колеса нас не забрал, оформили штраф пятьсот рублей за ложный вызов и уехали. Потом мы кое-как нацепили колесо обратно. Добрые дядечки посоветовали нам не попасться на глаза ещё одному патрулю. Да, хороши бы мы были – на машине, в пьяном виде и без прав.

Дома я оказался только к утру, сразу лёг спать. Проснулся я часа в три. У меня болело всё: голова, горло, ноги, руки и ещё почему-то живот и зуб. Начался кашель и насморк. Я не мог соображать и просто тупо глядел в потолок. Около пяти часов я еле встал и пополз на второй этаж. Это была ошибка.

Юля сама открыла мне дверь. Я сказал, что мне нужна её помощь, перечислил, что у меня болит, дал ей триста рублей и попросил ещё купить еды и пива – «коньяк» не давал забыть о себе. Со смешанным чувством радости и сострадания она согласилась.

Я спустился к себе, а через час она принесла лекарства, еду, пиво и книжку Агаты Кристи. Видимо, именно в этот момент бочонок на ножках решил, что я Евгений Онегин и Григорий Печорин в одном лице, герой нашего времени и её романа. Она сидела со мной несколько часов. Я тупо лежал на диване и не издавал даже звука. Но ей и этого было достаточно. Потом она ушла, видимо, считая, что завтра я сам к ней приду.

6 апреля

Ф. вчера понадобилась моя помощь. Ура! Я так рада! Значит, я ему нужна! У меня с утра какое-то напряжение. Мы с Ирой переписываемся на лекциях. Думаю, возможно, я люблю Ф. Не знаю, в любом случае я не могу сидеть спокойно и всё время верчусь. Скоро, наверное, самовоспламенюсь и сгорю. М-да. От радости кидалась с объятиями на Иру. Ужас. Вчера был день группы, но мы с Ирой не знали, что он не обломился, и не ходили. Кстати, за радостью наступило спокойствие и умиротворение. Ещё Стасик сказал, что жалко нас не было, и хотел сегодня день группы ещё сделать, но, ясное дело, не получилось. А Ира считает, что, может, Ф. меня использует и всё. Мне захотелось сказать на все отзывы Иры не особо хорошие: «А ты его глаза видела?» Его глаза такие большие, голубые, ясные (может, мне показалось). В них можно утонуть. Возможно, он на меня смотрел. Вроде бы.

Однако, оклемавшись к вечеру в воскресенье, я напрочь забыл о ней. Я узнал у Макса номер телефона Марины, позвонил ей и пригласил выпить пива. Она сказала, что работает до семи. И без пяти семь я был возле торгового центра «Звёздный», где она была продавцом-консультантом в элитном магазине парфюмерии.

Я зашёл за ней в магазин под пренебрежительными взглядами таких же элитных продавщиц, даже отложивших свои золотистые коробочки. Но она сказала, что работает до восьми. Я стал ждать. Благо в «Звёздном» в компьютерном магазине трудился мой бывший одногруппник Лёха Селиванов, невысокий, толстый, но проворный парень, похожий как на хомячка, так и на директора оптовой базы.

Через час я подошёл к заветной двери в мир изысканных ароматов, из которой выпорхнула тропическая бабочка и со словами: «Я опаздываю!» полетела к выходу. Я немного опешил и потерял дар речи. Через стеклянную дверь торгового центра я видел, как она, закуривая на ходу тонкую сигарету, направляется к автобусной остановке. «А ведь счастливые женщины не курят»,– подумал я. Видимо, по телефону она спутала меня с кем-то другим. Мне хотелось за волосы дотащить её до остановки по всей этой грязи.

Я вернулся к Лёхе и поведал ему, что мне кранты. Он не смог меня так оставить, и мы поехали к нему – в двухэтажный дом почти как у меня, но деревянный и без воды. Взяли пять литров пива, два пачки пельменей и полночи обсуждали женщин, часто вспоминая чью-то фразу: «О, женщины, вам имя вероломство»[2].

Лёха сказал, что всё время так бывает, что одна не против, но ты не хочешь, а другая не хочет, а ты ещё как. Выпив за то, чтобы всё это совпадало, мы не очень громко врубили песню «Highway Star» группы «Deep Purple». Это наша любимая. Ни одна «Ария» такого не сделает. Вроде семьдесят пятый год, а такая забойная вещь. Молодцы парни. Классика рока. Это музыка на все времена, её и наш президент уважает. Мы как следует поколбасились под неё и легли спать. Надеюсь, бабушка, а Лёха жил с бабушкой, на нас не обиделась.

На другой день работать было тяжело. Я еле-еле отбарабанил и припёрся домой. Только я лёг спать, раздался звонок в дверь. Естественно это была Юля, которая сказала, что волнуется, где это я был, что у меня всю ночь не было света. Я сказал, что я очень хочу спать, и закрыл дверь. Может, я поступил по-хамски, но я сделал то, что сделал. Во всяком случае, я никого не обманывал.

8 апреля

Мне всю ночь снилось, что Ф. ходил ко мне в гости. Нервничаю. Боюсь, что что-нибудь сорвётся, что всё будет против меня. Я всего лишь человек. Я в это верю! Об Ф. что-то вообще не думается. Не хочется думать, а хочется действовать. Опять воскресенье тянулось как резина. Я боюсь, что он будет знать, где я живу, но сознательно не зайдёт. Ужас. Но не будем о грустном. Я храбрилась долго, но всё же позвонила в дверь. Он сказал, что хочет спать. И всё. Почему я не могу сказать всё начистоту?

Где-то неделю о Тимошенке не было ни слуху, ни духу. За это время я успел сходить с парнями в бильярд, хотя я его и не люблю, проторчать там до двух часов ночи, потратить все деньги и был вынужден идти домой пешком – не люблю занимать. Дома я оказался в четвёртом часу и порадовался, что Тимошенка больше не придёт. Зря.

Она объявилась, да ещё как. Видимо всю неделю раздумывала. Она позвонила в мою дверь в субботу 13го апреля и попросила войти в прихожую:

– Мне нужно с тобой серьёзно поговорить,– начала она и, не дождавшись согласия, продолжила,– как ты ко мне относишься?

– В смысле как?– Спросил я. – Больше ничего в голову не пришло.

– Ну, как: хорошо, плохо?– Она испытующе смотрела на меня.

– Хорошо,– ответил я,– но не так, как бы тебе хотелось. По-дружески.

– И это никогда не изменится? Может быть, в будущем?– С надеждой спросила она.

– Нет,– отрезал я,– не может быть.

Я заметил, что у неё на глаза навернулись слёзы, она втянула голову в плечи и вышла. Я запер дверь. Я сказал правду. Я никого не обманывал. Я был рад, что теперь она от меня отстанет.

13 апреля